Хьервард (Сборник)

— Да, ваша милость! — стремянный вошел и остановился возле меня, ожидая продолжения. Испытанный воин, со шрамом во всю щеку, участвовавший вместе со мной в памятных вылазках против диких тварей Орды.

— Как думаешь, победим мы мятежников?

— Ваша милость, а разве может быть иначе? Мы — Воины Ордена Звезды. Нам сами Боги помогают.

— Уверен? — я усмехнулся. — Мы с тобой давно вместе воюем. Скажи мне честно, без утайки. Каким бы не был твой ответ, я тебя заранее прощаю. Скажи мне, я — жестокий командир?

Стремянный уставился на меня удивленно. Покачал головой, усаживаясь на скамью рядом со мной.

— Ваша милость… А на войне ведь по-другому нельзя. Здесь все просто — или победа или смерть. Зато уж если победил — некому тебя судить. Был ли ты жестоким или милосердным — неважно. Главное, что победить смог.

— Скажи, а тебе самому война не надоела?

— Не надоела, ваша милость.

Теперь я удивился его словам. Я посмотрел ему в глаза. Он был еще молод, едва ли ему исполнилось двадцать. Но глаза его показались мне невероятно старыми. Наверное, точно такие же глаза у бессмертных эльфов.

— Как война может надоесть мне… — продолжал он. — Если вся моя жизнь — это война. Ничего другого я не знаю, не умею, да и не хочу знать.

— Тебе нравиться такая жизнь? — спросил я. Я никогда еще не разговаривал со своим стремянным на подобные темы. — Постоянные походы, грязь, кровь, риск, постоянное ожидание смерти?

— Ожидание смерти? — усмехнулся он. — Так ведь жизнь наша, это и есть постоянное ожидание смерти. Все мы умрем, рано или поздно. И если это неизбежно, я предпочитаю умереть с мечом в руках. Я готов ко всему, к любым неожиданностям. Самое большее, что может случиться со мной — это смерть. А ее я совсем не боюсь.

— Ты веришь в судьбу?

— Да. Так… намного легче жить. — ответил он.

— Легче ощущать себя куклой, которой управляет судьба? — спросил я, качая головой. — Знать, что Боги все решили за тебя давным-давно?

— А разве это не так? — возразил стремянный. — Человек не может знать, что ждет его через минуту, через час, через день… Человек движется по своему жизненному пути на ощупь.

— Но мы же можем сами строить свою жизнь, можем планировать, предполагать… — сказал я неуверенно.

— Это лишь наши грезы, наши мечты. Мы строим их в своем воображении, а потом горько плачем, когда мечты наши не совпадают с реальностью. Когда желаемое не превращается в действительное. Я не люблю мечтать. Я люблю действовать!

Слова стремянного произвели на меня большое впечатление. Я и не ожидал найти в этом молодом человеке с душой старика таких глубоких и сильных чувств. Они словно скрывались под сталью его доспехов и ледяными глазами опытного воина. Опытного убийцы.

Стремянный поднялся со скамьи и вернулся в сени. А через некоторое время оттуда вновь донеслось бренчание струн.

Я решил пройтись по своим временным владениям.

Все хотели воспользоваться небольшой остановкой в походе. Все выглядели очень усталыми. Плащи были покрыты засохшей грязью, нечесаные головы скрывали от холодного ветра капюшоны.

Навстречу мне по дороге воины вели на поводу несколько лошадей.

На дворах разводили небольшие костерки, на которых варили кашу и жарили отобранный у крестьян скот.

Двое воинов на потеху товарищам преследовали толстую грязную курицу, улепетывающую от них по лужам с громким кудахтаньем.

На соседнем дворе развлекались. Двое братьев-послушников, голые по пояс, плотно сцепившись, яростно и старательно пытались повалить друг друга в грязь. Вокруг них собрался кружок зрителей, сопровождающих борьбу одобрительным гулом и язвительными выкриками.

Неожиданно среди прочих звуков я выделил женский визг. Доносился он с одного из дальних дворов. Я торопливо направился туда.

Отворив тяжелые ворота, потемневшие от дождей, я зашел во двор.

Двое воинов повалили на землю молоденькую светловолосую девчонку в полотняной рубахе. Один, здоровенный детина, навалившись сверху, крепко сжимал ее тонкие загорелые руки. Второй уже принялся развязывать свой пояс.

Чуть в стороне стоял закутанный в орденский плащ мальчишка лет четырнадцати, один из моих гонцов. Покачиваясь из стороны в сторону, он смотрел на насильников удивленным осоловелым взглядом.

Подойдя к воину, державшему девчонку, я со всей силы ударил его ребрами ладоней пониже ушей. Коротко всхлипнув, он осел на холодную сырую землю.

Второй, оторвав мутные глаза от завязок пояса, уставился на меня.

— Ты что творишь, ублюдок?! — хрипло выкрикнул я, приходя в дикую, застилающую глаза, ярость.

Он сглотнул, не отрывая от меня глаз. От него невыносимо несло перегаром.

Девчонка вскочила с земли и побежала в избу, шлепая голыми пятками.

Хорошенько примерившись, я с хрустом ударил воина по лицу. Он покачнулся, но остался стоять на ногах, продолжая смотреть на меня хмельным взглядом, полным почтения и страха.

Полный леденящего бешенства, я снова ударил его. Он продолжал стоять. Он пару раз шмыгнул носом. На подбородок полилась кровь.

Я посмотрел на мальчишку.

Он продолжал пьяно покачиваться. Затем неверными шагами пошел со двора. У самых ворот его вырвало.

Мне стало необычайно тоскливо. Глядя перед собой, я пошел на улицу. Прочь от хлюпающего носом насильника, продолжающего стоять на вытяжку. Прочь от его товарища, уставившегося в серое небо тусклыми бесцветными глазами. Прочь от скорчившегося у ворот мальчишки. Прочь.

Я шел по лесу, не разбирая дороги. Разумеется, лесные прогулки сейчас были более чем неуместны, и почти наверняка грозили встречей с мятежниками. Мне было все равно.

Заморосил дождь, легкий, едва заметный. Я скрылся от него под кронами сосен. Под ногами стелился мягкий ковер из сосновых игл.

Показалось ли мне или действительно мелькнула в сумраке соснового бора стремительная невесомая тень? То ли призрак, то ли дыхание ветра.

Скорее призрак, теперь их много развелось в нашем мире — неприкаянных и отвергнутых душ, унесенных из мира живых кровавым вихрем войны.

Вскоре я позабыл о призраке. Я размышлял над словами стремянного. Неужели у каждого человека есть свой, заранее предначертанный Богами путь? И все, что он может сделать — это найти в себе мужество пройти по нему до конца, сохранив в себе что-то очень важное. Осознание себя, как части огромного мира. Мира, причудливо сплетенного из стихий и волшебных потоков. Сплетенного из черного и белого, из добра и зла, из любви и ненависти.

Значит, у каждого из нас свой путь? У меня, у полубезумного Кретьена, у напавших на девочку пьяных воинов, у нее самой…

Я знаю, мой путь проклят. Мой путь погружен во тьму и холод. Мне не могут помочь ни Боги, ни «Слово Звезды», ни магистры и отцы-капитулярии. Все дело в том, что я потерял свою цель в густом непроглядном мраке. Холод сковывает мое сердце. Я не знаю, куда мне идти.

Я раб Судьбы. И все, что мне остается, это блуждать во мраке. И все, что мне остается, это стать льдом.

Судьбу не обмануть. Если жизнь моя прервется, и прекратится мой путь, где я окажусь? Неужели вновь во тьме? И это значит, что нет для меня другого выхода, кроме как искать свет…

Я стоял у толстого дуба, прижавшись лбом к шершавой коре, поросшей голубоватым мхом.

Я и не заметил, что же несколько минут за мной наблюдают.

Он стоял под осыпавшей малиновые листья осиной, и молча смотрел на меня. Странствующий эльф. В точности такой, какими их обычно описывают. Худая высокая фигурка, в походной одежде зеленовато-бурого цвета. На плечи спадали длинные золотистые волосы, несколько прядей были заплетены тонкими косицами.

Я отстегнул от пояса кошель с монетами. Протянул ему, молча, как велел обычай. Эльф взял деньги с легким кивком.

— Ты хочешь узнать будущее? — спросил он.

— Нет. Я не хочу узнать свое будущее. — сказал я.

Эльф с любопытством уставился на меня, по-птичьи наклонив голову.

— Я слушаю тебя, рыцарь.