Страница 51 из 51
— И карточку рабочую дадут? — обрадовалась Маня. — А то сидим без дела.
Обрадованные девочки заговорили, перебивая друг друга. Наталья Васильевна задумалась, но спицы продолжали ловко мелькать в её руках.
Внезапно замолк метроном.
Все настороженно уставились в чёрную тарелку репродуктора, ожидая, что последует за паузой.
— Вдруг тревога, а у нас поставлена каша вариться. Придётся огонь залить… Зря сколько дров переведу, — досадливо сказала Наталья Васильевна. — Ещё тебя собирать…
— Давно не ходят в бомбоубежище. А бомба этажи пробивает и ещё уходит в землю на пять метров, — со знанием дела сказала Майя.
— Кто уходит в землю? — не поняла Маня. — Разбомбят, и каши наесться не успеем. И вязать не научимся. Может, хлеба прибавили? Или фашистов отогнали, как в Москве?
Не спуская глаз с молчащего репродуктора, они гадали. Неизвестность и тревожна, и заманчива.
Репродуктор хрипло закряхтел, и вдруг из него полились страстные, полные веры и боли стихи:
Запомнилось:
Потрясло и обрадовало:
Они слушали жадно. Это ведь про них. Страна знает, как им сейчас трудно, знает, как в осаждённом фашистами городе они падают и умирают.
Когда кончились стихи, они с надеждой ели нипочем не провариваемую дурандовую кашу. И котёнок ел, кротко поглядывая на Майю. Она его гладила и ласкала, думая о Петре Андреевиче.
— Какая длинная зима. Тянется и тянется, а если сосчитать, прошёл всего один зимний месяц, — удивилась Майя.
— Всего один месяц, — поддакнула Маня, аккуратно слизывая с ложечки кашу и робко поглядывая на Наталью Васильевну. — Такого длинного месяца я даже не помню.
— Съели, а теперь спать! Я устала и не могу вязать, а керосин зря жечь ни к чему. Ложиться всем на кровать и получше укрываться. А то к утру в сосульки превратитесь. Утюг горячий?
— Мамочка, а каши на утро осталось? А то я не могу…
— Тётя Наташа, вязать тяжело?
— Спать. Спокойной ночи!
— Спокойной нам ночи. Спокойной нам ночи. Спокойной нам ночи! — как заклинание твердили девочки.
Они крепко прижались друг к дружке и долго щупали ногами чугунный утюг. В коробке, зарывшись в вату, спал Кадик.
Блокадная зима сорок первого года продолжалась.
Невыносимая, нечеловеческая зима.
2003