Зов Уршада

— Я туда не пойду! — Юлю затрясло, когда она узнала, куда мы направляемся. — Там эти козлы, которые мне чуть глаз не выбили.

— Происходят удивительные вещи, домина. — Кеа словно рассуждала о посторонних философских предметах. — Я абсолютно уверена, что на прибитом к берегу судне находится человек, в кармане которого хранится часть денег из железного ящика. В то же время я абсолютно уверена, что этот человек проводит сейчас время в компании именно тех мужчин, которые избили нашу новую подругу…

— То есть они заодно? — озадачился Кой-Кой. — Стражники втайне водят дружбу с ворами?

— Сволочи они все потому что, — ощерилась Юля. — Эти ублюдки, они крышуют девчонок из стриптиза, а те сучки сказали, что мы путанили. А мы всего лишь хотели…

— Тихо, замолкни! — У меня от ее писка зазвенело в ушах. — Мы сейчас вместе пойдем туда и уничтожим всех, кто тебя обижал.

В тот миг я не подозревала, с какой гидрой столкнулась.

11

Уроки всемирной истории

— Ой, мамочки… что это?

— Это наш товарищ, Поликрит. Он ранен, — как можно более естественно произнес Саади.

Сестра Настя хватала ртом воздух, пока центавр протискивался в приемный покой. В эту минуту весьма удачно из коридорчика приперся некто, с макушкой, замотанной окровавленным бинтом. Некто пришел пожаловаться на шум и плохое содержание, но увидел нового пациента и застыл, забыв о своих невзгодах. Доктор Ромашка плюхнулся в продавленное кресло и стал прикуривать сигарету, держа ее во рту другим концом. Во дворе истерично надрывались псы, в мутное окошко, подсаживая друг друга, заглядывали красноносые личности. Снорри решительно задернул занавески, вытолкал любопытную привратницу, давно превратившуюся в соляной столб, и задвинул засов на двери.

Поликрит тяжело опустился на пол, при этом плечом сбил две полки с цветами. Дышал он с короткими всхлипами — так дышит загнанный охотниками зверь.

— Сни… снимите с него железо, — почти шепотом приказал Ромашка. — Настя, тащи сюда мой чемодан! Затем — простыни, йод, окситетрациклин, перекись… короче — все, что найдешь. Все, что найдешь. И уберите отсюда этого, как его… Как ваша фамилия?

— Симоняк я… — откашлялся мужичок с забинтованной головой. — Вы мне это… укольчик обещали, все жду-жду… И сосед там, за стенкой, все стонет, вас ругает. Забыли ему лекарства, видать…

Симоняк бормотал, не отводя глаз от центавра. Хрупкая Настя схватила его за плечи, силой подняла и вытолкала в коридор. Но из другого коридора приковыляли еще двое: один на костылях, другой — с подогнутой, забинтованной ногой.

— Рахмани, подайте мне новые перчатки. Да, вот эти. И вас прошу — наденьте. Смотрите, как я это делаю… Настя, мне нужен свет. Из первого бокса переноску! Не стоять, работаем!

Саади отметил про себя, что на этого парня можно положиться.

Сообща с водомером им удалось освободить голову и грудь гиппарха от доспехов. Прибежавшая с лампой Настя коротко охнула. Под гибкими пластинами брони ей предстала кожа цвета молодой коры, мощные ноздри, вытянутые вперед, полные губы и широко поставленные, раскосые глаза. Сейчас центавр едва мог приоткрыть глаза, их затянуло мутной пленкой, губы покрылись трещинами и белым налетом. Ниже червеобразного кадыка, на шее, обнаружились первые две гниющие раны, о которых гиппарх ничего не сказал Марте. Очевидно, в драке за обладание Камнем пути ему досталось гораздо сильнее, чем позволяла признать его гордость.

Саади приблизился и потрогал пальцем. Эти раны еще не воняли, насекомые не успели отложить в них яйца, но зараза давно проникла в кровь.

— Отчего ты нам не сказал, что тебе плохо? — рассердился Ловец.

— Вы можете его немного приподнять или хотя бы перевернуть? — Ромашка присоединился к ним, уже в резиновом фартуке и длинных перчатках. — Мы подложим под него клеенку. Как он переносит уколы? Не понимаете? Вот это. — Лекарь помахал перед носом Рахмани прозрачной бутылью с иглой на конце. Такими иголками, выдранными из кактусов, дети кочевников прикалывают к деревьям пойманных упырей, чтобы те подольше мучились на свету.

— Он — воин, — с гордостью за товарища ответил Два Мизинца. — Он легко перенесет любую боль!

— Это не больно, — скривился хирург. — Больно будет, когда… О да, пожалуй, это будет больно. Ой, что это? Он у вас музыкант?

— Это кифара. — Рахмани с нежностью отстегнул застежки подмокшего инструмента. — Насколько мне известно, среди их дворянства считается позорным не уметь играть и не складывать стихи.

— Впервые вижу лошадь-поэта, — простонала Настя.

Из операционной, на ходу вытирая руки, прибежал Аркадий. С его помощью дело пошло веселее.

— Спит ваш соратник, спит, не волнуйтесь, — отвечая на немой вопрос Рахмани, закивал бородач. — Состояние средней тяжести, но устойчивое. Сейчас Леночка с ним пойдет посидит.

— А где последыши? Они не успели вас укусить?

— Кто? A-а, пиявки эти, — лекарь нервно рассмеялся, — так их же Анатолий всех в спирте утопил. Потом сможете полюбоваться, убиты и закупорены. Хоть сейчас в Кунсткамеру сдавай.

Гриву Поликриту заплетали, как и положено начальнику его ранга, в сорок восемь косиц, каждую украшали перевязью с сердоликом и утяжеляли свинцовым грузилом. Нынче косицы превратились в пропахшие мазутом грязные метелки.

— Теперь ты веришь, что мы пробили Янтарный канал? — с хитрецой осведомился Снорри.

— Как я могу вам не верить… — Ромашка покосился на центавра. По фессалийским меркам, Поликрит был весьма скромного, даже изящного сложения, присущего древней аристократии центавров. Однако, улегшись на прохладные плитки приемного покоя, он занял собой все свободное пространство.

Вчетвером им удалось сдвинуть раненого настолько, что освободились застежки брюшных ремней. Разрез на боку был нанесен скользящим ударом сариссы. Доспех смягчил удар, но кожу сорвало вместе с кольчугой. Другую, колотую, рану нанес боевым топором кто-то из соплеменников гиппарха. Почти наверняка — бывший подчиненный, заподозривший измену. Шерсть вокруг раны свалялась, покрылась струпьями, серое мясо распухло и кровоточило.

При первой же попытке промыть ему бок Поликрит глухо застонал и очнулся. Медики отскочили в сторону, Снорри едва не сломало ноги ударом копыта. Он снова был вынужден запрыгнуть на стену.

Сестра Настя глядела на пациента так, словно готовилась закричать. К счастью, в компанию ей подоспела Лена, закончившая зашивать Зорана. Анатолий Ромашка мужественно пересек приемный покой, опустился на колени и протянул центавру правую руку:

— Меня зовут Анатолий Ромашка. Я ваш лечащий врач. Вы позволите мне осмотреть рану?

Рахмани перевел.

Очень медленно в ответ поднялась ручища толщиной с ногу лечащего врача. Темно-коричневая, опутанная узлами вен и боевыми татуировками.

— Я — Поликрит, гиппарх непобедимой конницы сатрапа Леонида, товарищ наместника в провинции Прадеш, сын Антиоха, управителя острова Кос, пожалован почетным гражданством всех столиц Искандера Двурогого, да восславится его имя на Олимпе… Лечи меня, я не боюсь боли.

Две руки встретились, ладонь хирурга полностью утонула в громадном кулаке профессионального воина. Когда Рахмани, тщательно шлифуя неровности греческой и русской речи, закончил перевод, в приемном покое установилось долгое почтительное молчание. Кто-то громко икнул. Снорри в очередной раз с горечью подумал о том, как полезно родиться в благородной семье. Тогда перед тобой прыгают на цыпочках даже загадочные красивые знахарки города Питера.

— Вначале обкалываешь лидокаином, — вполголоса инструктировал сестру Ромашка. — Дальше обрабатываешь, как обычно. Когда закончишь, бери синтомицин, зови меня, полезем внутрь…

Гиппарх терпел, лишь иногда по его потной шкуре пробегала нервная дрожь. За свою военную карьеру он получил в боях немало мелких царапин и почти никогда не прибегал к помощи знахарей. Зато нынешней ночью ему пришлось натерпеться боли за несколько лет. Особенно когда хирург стальными крючками растянул края раны и принялся вычищать грязь…