Страница 22 из 35
Все, у кого были друзья в Москве, попросили посла что-то прихватить для них. В результате самолет был забит припасами, включая свечи для алтаря небольшой католической церкви, которую открыли в Москве в соответствии с договоренностью президента Рузвельта и наркома иностранных дел Литвинова…
«Мое первое впечатление — серость, — рассказывал Смит. — Москва хуже всего выглядит ранней весной, когда покрытый сажей и грязью снег оседает и город становится тусклым и однообразным. Одежда москвичей напомнила мне Пекин зимой… Многие дома в очень плохом состоянии, хотя я не видел следов серьезных бомбардировок, как в Лондоне и Берлине…»
Жизнь в Москве недавнему армейскому офицеру показалась более трудной, чем в разрушенной и оккупированной Германии, где он прежде служил.
Первая проблема возникла из-за завтрака. В Индиане, где вырос Смит, к завтраку относятся серьезно. Это пара яиц и солидный кусок ветчины. Когда посол и его жена приехали в Москву, существовала карточная система. Послу полагалось пятнадцать яиц в месяц. Его жене, хотя в Советском Союзе говорили, что женщины и мужчины равноправны, полагалось только десять. На рынке яйца стоили безумно дорого. Смиты решили купить несколько кур, чтобы обеспечить себя яйцами.
«Это легко сказать, но трудно сделать, — вспоминал посол. — В Советском Союзе нельзя просто сесть в машину, поехать на ферму и купить цыплят. Такие операции можно провести только через правительство, а бюрократические пути медленны и сложны. Обратились в Бюро по обслуживанию иностранцев. Наш запрос переадресовали в министерство сельского хозяйства. Сотрудник министерства в сопровождении машины с охраной повез нас по Ярославскому шоссе на птицеферму, где нам устроили ужин с водкой и шампанским. Цыплята были доставлены в Спасо-Хаус, и моему примеру последовали другие послы».
В декабре 1947 года продовольственные карточки отменили, дипломатические лавки закрыли. Иностранцам предстояло покупать продукты в обычных магазинах и на рынке. Американки испытали шок, познакомившись с ценами в московских магазинах.
«Мы организовали кооператив, — рассказывал посол, — и стали заказывать консервированные продукты в Америке. Всякий раз, когда прилетал посольский самолет, он доставлял продовольствие. А вот когда правительство ввело ограничение на ввоз беспошлинного продовольствия, всем пришлось покупать еду в дорогих московских магазинах. Гражданам Америки с супермаркетами и дешевыми магазинами на каждом шагу трудно представить себе условия жизни в Москве, где полностью отсутствуют вещи повседневного обихода, которые мы воспринимаем как данность…
Не многие в Соединенных Штатах понимают, как тяжело приходится русскому человеку трудиться, чтобы заработать то немногое, что он получает, и какое давление на него оказывается, чтобы он увеличивал продолжительность и напряженность его труда. Советскому рабочему приходится работать почти пять часов, чтобы заработать на дюжину яиц, американскому рабочему — тридцать восемь минут. Ради пачки сигарет советский рабочий трудится два часа, американский — четыре минуты. На пару мужской обуви американец заработает за полчаса, советский за сто четыре часа…»
Иностранные дипломаты мучились, ведя дела с огромной бюрократической машиной, где приказы приходят из Кремля и где все чиновники, даже министры, считают безопаснее не показывать своей реакции и ничего не решать, пока не получат точных указаний — желательно в письменном виде. Даже самый маленький вопрос, который мог бы решить младший чиновник, передается на решение самым высоким чинам…
«Главная проблема жизни в Москве, — писал Смит, — конечно же не материальный дискомфорт, а ограничения, которые наложены на нашу свободу. Иностранцы отрезаны от русского народа полицейским наблюдением, пропагандой и страхом наказания. Мы пытались всячески улучшить отношения с русскими. Но на главный прием 4 июля из трехсот приглашенных приходило двадцать пять. Я был очень огорчен, пока не выяснил, что в другие западные посольства и столько не приходит…»
Молотов принял прилетевшего в Москву посла Смита.
«Смит заявляет, что по своему личному опыту сотрудничества с советскими военными он знает, что на слово советских военных и Генералиссимуса Сталина можно положиться, — отмечено в записи беседы. — Когда Эйзенхауэр был в Москве, на него глубокое впечатление произвели слова Генералиссимуса Сталина о том, что он, Генералиссимус, может быть, не все скажет Эйзенхауэру, но он никогда не скажет ему неправды. Может быть, он, Смит, наивен, но он по-прежнему убежден, что это правильно.
Молотов замечает, что на заявления Генералиссимуса Сталина можно положиться.
Смит говорит, что Генералиссимус Сталин пользуется большим уважением в Соединенных Штатах. Американский народ верит слову Генералиссимуса Сталина».
После этого послу была предоставлена возможность поговорить с вождем.
Ночь была чистой и холодной, небо полно звезд, когда в половине девятого вечера 4 апреля 1946 года вечера Уолтер Беделл Смит покинул Спасо-Хаус. Посольская машина с американским флагом везла его по Арбату. Американцы считали, что это самая охраняемая в мире улица, потому что этим маршрутом Сталин и другие члены политбюро ездили из Кремля на свои дачи…
«Все военные в Кремле носят на боку кобуру с оружием, — рассказывал Смит. — Меня встретил полковник, который улыбнулся и отдал честь. Меня провели через несколько комнат, в которых была охрана, пока мы не оказались в комнате, где за столом сидел низенький лысый человек в возрасте с погонами генерала. Мне потом сказали, что это личный секретарь Сталина.
Меня ввели в комнату, в которой были Сталин, Молотов и Павлов, молодой приятный переводчик, который переводил в Тегеране, Ялте и Потсдаме. Сталин сел с противоположной стороны стола под портретами Суворова и Кутузова. Молотов занял место справа от Сталина. Он не принимал участия в разговоре, только два раза что-то коротко прошептал на ухо генералиссимусу».
Посол Смит вручил Сталину личное письмо от Трумэна, в котором говорилось: «Когда я расстался с Вами в Потсдаме, я выразил надежду, что Вы сочтете возможным посетить Соединенные Штаты и быть моим гостем. Вы соблаговолили ответить, что Вы хотели бы это сделать. Почему бы и не предпринять Вам эту поездку сейчас. Я, конечно, был бы рад, если бы Вы это сделали».
Вождь кивнул, когда Павлов перевел письмо, но, к удивлению посла, ничего не ответил. Только через два часа, когда разговор шел к концу, он вернулся к приглашению:
— Я бы с удовольствием посетил Соединенные Штаты, но возраст берет свое. Врачи говорят, что я не могу совершать далекие путешествия и должен соблюдать строгую диету. Я напишу президенту и объясню, почему не могу принять его приглашение. Человек должен беречь свои силы. Президент Рузвельт был человеком долга, но не берег силы. Если бы он это делал, был бы жив и сейчас.
Трудно сказать, что бы произошло, если бы Сталин принял приглашение Трумэна и отправился за океан. Впоследствии на Хрущева и Брежнева поездки в Америку производили сильнейшее впечатление. Личное знакомство с Соединенными Штатами, с американским образом жизни, с американцами немало способствовало снижению напряженности. Но Хрущев и Брежнев были людьми иного поколения. И по характеру были иными. Они хотели общения с людьми.
Сталин был кабинетным вождем. Он и по собственной стране не ездил и потребности такой не ощущал. Редко выступал, общался с узким кругом доверенных лиц. Возможно, и в Вашингтоне он бы просидел все дни в советском посольстве, покидая его только для переговоров. Ничего бы не увидел и своего отношения к американцам не изменил.
Когда-то после встречи в Тегеране президент Рузвельт был чрезвычайно удивлен, увидев, как плохо Сталин информирован о политической ситуации в Соединенных Штатах. В этом убедятся и другие американцы. Советский вождь получал массу детальной информации от своих дипломатов и разведчиков, но они рисовали неверную картину жизни западного общества. Многие решения принимались в Кремле, на основании изначально ошибочных данных.