Венец проигравшего

Целые зажаренные туши выносили на свет, ставили так, чтоб всем было видно, нарезали мясо кусками и только тогда подавали на стол. Гостям такой порядок очень понравился, выпив немного и оживившись, они стали командовать, от какой именно части туши отрезать им кусок на этот раз. Слуги понимали их через раз, потому что заклинание-переводчик не всегда справлялось, однако старались.

Как выяснилось, кочевники привезли и своё угощение. Более того, развеселившись, они пригнали к кострам целую отару молодых барашков и разделали их на скорость, так быстро и чисто, что никто из имперских женщин не успел испугаться. Это состязание — кто правильнее и быстрее разделает барашка — обеспечило моих поваров дополнительной работой до темноты, а нас — отменным угощением. Мясо оказалось действительно великолепным. Имперцы пробовали и кумыс, большинство морщилось и отказывалось продолжать дегустацию, но некоторым даже понравилось.

Потом кочевники предложили развлечься состязаниями конников и лучников — чтоб полюбоваться ими, пришлось выйти на открытое пространство, за пределы шатрового городка. Здесь было где развернуться. Состязания пришлись по вкусу всем имперцам, присутствовавшим на свадьбе, — чем они хуже гладиаторских боёв? Только что крови нет, а азарта с избытком. Кочевники помоложе скакали на неосёдланных конях, метали дротики, стреляли из лука в до смешного маленькие мишени и схватывались друг с другом на мечах. Аккуратно, конечно, чтоб свадьба не закончилась похоронами.

Потом и молодой супруг решил показать себя — может быть, его уязвляло, что сватовство не дало ему возможность покрасоваться. Оказалось, он отлично держится на коне, великолепно стреляет и здорово умеет владеть мечом. Мэириман предложила мне поединок с ним, я сперва засомневался было, но потом, встретив одобрение и в глазах кочевников, и даже во взгляде Аштии, стянул парадную верхнюю одежду, для удобства остался в рубашке.

Да, мой зять знал толк в фехтовании. Он, видимо, как большинство родовитых парней в их мире, делал серьёзный упор на тренировки с оружием, и этим, собственно, очень напоминал имперскую молодёжь. Мы помахались немного, я далеко не с первого раза сумел отыскать в его обороне слабое место, проатаковал, наткнулся на жёсткий отпор и снова закружил, осторожничая, потому что решительный, по всем правилам, выпад может оказаться опасным для обоих. Ещё с минуту мы изощрялись в приёмах.

— Прошу ничьей, — отскочив, прохрипел парень, и я опустил меч. — Ты мастер боя. Поединок с тобой — честь.

— Ты тоже хорош… Молодец.

Даша уже бежала утирать супругу чело — всё как полагается. За нею торопилась мать. Интересно, что обеспокоило Моресну… А, то, что дочка кинется к мужу в объятия. Да, пожалуй, ей рановато.

— Идите-ка потанцуйте, — шепнул я, перехватив Дашеньку. — И веди себя скромно.

— Он же мой муж! — оскорбилась она. — Амхи можно целоваться, а мне, что же, даже после свадьбы нельзя?!

— Что — выслеживала сестру? Знала про её роман тогда, когда ещё никто не знал?

— Не-ет! Правда! Ты ведь знаешь маму, она б из меня всю правду вытянула, тем более в таком деле…

— Нет, с такого ракурса я её не знаю.

— Я узнала тогда же, когда и мама. Но ведь Амхи целовалась с мужем до того, как он стал ей мужем, а я уже в браке!

— Ты младше её на четыре года. Девочка моя, у тебя впереди целая жизнь. Ты ещё нацелуешься всласть.

Дочка скроила обиженную мордочку, но послушалась, поскакала танцевать и мужа за собой потянула. В этом деле им с новоиспечённым супругом трудно было приладиться друг к другу — он даже сперва не мог понять, что же она от него хочет. Но потом оба как-то расслабились, разошлись, и за ними потянулись плясать многие кочевники помоложе. В том числе и младший брат моего зятя, Амиш.

— Они хорошо смотрятся вместе, — сказала Мэириман, подсаживаясь ко мне. — Верно же?

— Даша ещё совсем ребёнок.

— Он к ней не прикоснётся, пока девочке не исполнится четырнадцать.

— У вас считают, что четырнадцать — подходящий возраст для того, чтоб начинать супружескую жизнь?

— У всех девушек взросление начинается в разное время. Конечно, ничего не произойдёт, если девочка будет против. Всё обязательно и только по согласию. Я уверена в своём сыне. Он воспитан как положено.

— Да я, собственно, и не сомневался в этом. Просто, как мне кажется, девочке стоит жить у нас, пока она не вырастет.

— Ей следует жить со своим мужем, чтоб они начали привыкать друг к другу, чтоб между ними возникла дружба. — Женщина посмотрела внимательно, испытующе. — Это ведь самое главное в первом браке: крепкая дружба, общность интересов, общий язык — обязательно, иначе не получится прочной семьи… Да, я понимаю. Баш на баш. Требовать от тебя большего доверия, чем покажу сама, я не могу. Пусть мой сын поживёт с твоей дочерью в твоей крепости, пока будет готов их северный дом. Пусть и он привыкнет к здешним традициям. Как твой собственный сын будет жить у меня в доме, в моём родном мире. Надеюсь, вы тоже планируете долго, долго взаимодействовать, строить общение, налаживать отношения? — Она сверлила меня взглядом.

Эта женщина хоть и играет в игру «мы давние друзья и союзники, мы давно уже поладили, между нами не осталось недомолвок», в действительности является таким же политиком, как и Аштия. Под её дружеской открытостью и мягкими интонациями — жёсткость государственного деятеля. Эта способна между делом вытянуть из меня что угодно. Вернее, попытаться. Потому что я и сам не промах. Её интересует искренность наших намерений? Меня тоже.

— Тебе ведь известно, что именно мы собираемся делать. Разве я отдал бы вам своих детей, если б собирался искать изъяны в вашей обороне?

— Да, я знаю. То, что вы предложили эти браки, стало для нас самым главным доказательством вашей искренности. Ни одна мать никогда не отдаст своих детей, если будет предполагать опасность для них. Я знаю, твоя жена искренна, и ты тоже. Я вижу ваше доверие.

— А ты?

— Я ведь тоже отдаю тебе сына. Разве это не доказательство моей прямоты?

— Самым главным доказательством станет наша дальнейшая мирная жизнь. Я очень рассчитываю на обретение общих интересов и общего языка. На доброе соседство. На дружеский обмен знаниями, на торговлю.

— Всё так и есть. Почему бы нам действительно не жить в мире? Есть многое, чему мы могли бы научить друг друга, верно?

— А вы захотите поделиться знаниями? Если мы поделимся в свою очередь?

— У вас очень много того, что нам необходимо. Что изменит нашу жизнь, даст нам больше возможностей. Конечно, мы захотим делиться. Возможно, не сразу и не всем, — помолчав, добавила женщина. — Как и вы сами. Мы должны сперва научиться доверять друг другу. Продемонстрировать наши добрые намерения.

Я усмехнулся с горчинкой. Хотелось наговорить всякого, но отсутствие уверенности, что всё мною сказанное будет воспринято благожелательно, запечатало уста. Мы так мало знаем друг о друге, приходится быть очень осторожными. Вон Аштия, у которой, очевидно, не получилось с ходу найти с главой клана общий язык (обычное дело, могут же два случайных человека на пустом месте проникнуться друг к другу антипатией, например!), избегает сколько-нибудь долгого и серьёзного разговора. Так, любезно обменивается репликами, и всё. И те из нас, кому кочевники не по душе, следят за собой вдвойне.

— Так, может быть, ты сразу расскажешь мне, что именно с вашей точки зрения ни в коем случае делать нельзя? Что для вас — чудовищный поступок, что может нас ненароком поссорить? Ты ведь понимаешь, мы представители разных цивилизаций, мы живём по-разному, у нас очень разные традиции…

— Конечно, я понимаю. Мы все это понимаем. И я рада, что ты меня спрашиваешь. Мы ведь осознаём, что вы совсем другие, чем мы. Мы будем снисходительны. Что же касается действительно критичных поступков… Наши люди никогда не поймут насилия над женщиной. И бессмысленного уничтожения лесов, или там лугов…

— Позволь догадаюсь — разрушения любой естественной экосистемы. Я верно тебя понял?