Венец проигравшего

Едва только начав бой, я уже понял, что парень далёк от мысли всенепременно прикончить меня. Можно подумать, сейчас он стремится продемонстрировать зрителям всё своё искусство, перепробовать обязательно каждый приём, который только придёт в голову или был заучен во времена ученичества. Впрочем, допустим, кочевника помимо возможности показать себя действительно интересовала возможность проверить в деле и ухватки, и собственную изобретательность. Но тогда он, пожалуй, довольно странно относится к нашему поединку.

Нет, мы не сражались за свою жизнь, не бились за право зверски расправиться с врагом — мы писали красочный этюд из движений, придуманных, чтоб нести смерть, однако зачаровывающих воображение простых смертных. Да настолько, что считается за честь отдать этому искусству всю судьбу без остатка.

И в этом безумии была своя прелесть.

Мы крутились на том же месте, где накануне приминали траву парусиной и телами. Она не успела взбодриться, поэтому сегодня мешала в меру, почти не путалась в ногах. Бой занимал всё внимание без остатка, поэтому подбадривающие крики, вопли азарта и громкий обмен мнениями доходили до меня лишь в те моменты, когда геометрия поединка по тем или иным причинам подразумевала паузу. И на Отая посматривал взглядом обычным, оценивающим человека, а не его намерения, только в такие мгновения. Странное дело — он, кажется, начинал уставать. Мыслимое ли дело, если он так молод и тренирован?

В сложившемся режиме боя мне, конечно, не светит быстрая эффектная победа — только прежняя игра в высокое искусство и реальная возможность продержаться, пока что-нибудь не изменится. А раз он притомился, значит, этот миг начинает приближаться.

Но до него мы с кочевником не доиграли, хотя по его глазам я догадался: он понял, за кем в конечном итоге останется преимущество. Он осознал, что боец, который намного старше него, оказался ещё и выносливее. И когда Бейдар, выждав удобную паузу, вмешался с каким-то разговором на неизвестном мне языке, гортанном и протяжном, Отай явно воспринял это с облегчением. Он немедленно предложил мне закончить бой вничью и объяснился какими-то срочными семейными делами. Мне было не жалко. Ничья так ничья.

— Милорд, — окликнул адъютант.

— Что такое? Важное? — Я передал меч оруженосцу и отошёл в сторону, чтоб противник не слышал нашего разговора.

— Да, милорд. В крепости открывают южные ворота.

— Да ё-моё! Кто на этот раз? Ярка, что ль, вернулся?

— Нет, милорд. Её светлость Аштия Солор.

— Госпожа Солор здесь?! Почему не известили из Белого распадка?

— Госпожа Солор сообщила людям милорда, что это ни к чему, поскольку посыльный будет добираться до крепости дольше, чем она, а в магической связи уверенности нет. Её светлость прибыла сюда с самой малой свитой.

— То есть без армии? Я ничего не понимаю…

— Милорд!.. — Адъютант взглядом показал на противника.

— Да, конечно. Ладно. Мне уже предложили ничью, я согласился, так что почти свободен. Сейчас закончу формальности, если они есть… Её светлость, надеюсь, и без моих указаний примут как должно?

— Милорду не следует сомневаться в этом.

— Ну и хорошо. Ребята, забирайте свои наконечники, и разойдёмся по домам. Славно подрались!

С кочевниками оставалось только раскланяться и совсем немного задержаться, чтоб проследить, как уходят мои и их отряды. Ну, потом ещё нужно было добраться до крепости… Когда я спешился во внутреннем дворе и поинтересовался, где же гостья, мне указали на одну из верхних наблюдательных галерей. Как же она шустра, просто поразительно! Из доспехов я вышелушивался прямо в солдатской кордегардии, у ворот, потому что так было быстрее (о чём мне заботиться — слуги потом отнесут всё в мою личную оружейную!), а потом поспешил к ней: поприветствовать и порадоваться, что она наконец-то здесь.

— Опять развлекался? — улыбнулась женщина, оборачиваясь.

Она выглядела неплохо, хотя и была сразу с дороги, и, наверное, устала. Длинное одеяние строго выдержано в цветах Солор, без генштабистских примет. И покрой не форменный. Ну правильно, она же теперь, по сути, частное лицо, лишь один из советников главы Генштаба. Видимо, даже званием её не отметили. Решение «легендарной дамы Солор» выйти в отставку было осуществлено по полной программе. Картину завершал последний штрих — ни одного офицера поблизости, только слуги, и те дежурят в отдалении.

— Уж прямо и развлекался. Всё по делу. Ты прекрасно выглядишь, кстати. Всё-таки решила снять с себя все формальные обязательства?

— Разумеется. Так лучше. Джайда должна привыкать к ответственности сразу и без оговорок. Откровенно говоря, уходя в отставку, надеялась, что быстро помогу дочери сориентироваться, и дальше заживу себе спокойной размеренной жизнью. Интересно, всегда ли боги норовят посмеяться над нашими планами? Или порой попускают?

— Иногда боги ни при чём.

— Да, ты известный безбожник. — Аштия кивнула на последнюю стену, оставшуюся в наших руках. — Любопытное зрелище. И противник — согласись — странновато себя ведёт.

— Согласен.

— Пожалуй, именно это и надо обсудить. Но сперва расскажи — как тебе показался твой оппонент? Хорошо ли дерётся? Учтив ли?

— Вполне учтив. Что же касается поединка, то это был скорее танец. Вальс. Сплошной эффектный выпендрёж.

— Думаешь, юноша хотел тебя поразить?

— Мне кажется, ему и самому было интересно себя попробовать. Нет, не поразить. Они уже знают мне цену.

— Да, ты ведь выпендриваешься не первый раз… Твои люди упомянули о каких-то договорённостях. Ну-ка, расскажи… Не надо так напрягаться, я спрашиваю не как представитель его величества, а как частное лицо и к тому же твоя названая сестра.

— Я и не напрягаюсь. Прикидываю только, как бы поточнее и покороче объяснить.

— Не напрягаешься? А, может, стоило бы? Ты неосторожен. Понять сговор с врагом могут очень по-разному. Было бы желание.

— Ты говоришь, что судишь, как частное лицо, и однако пускаешь в ход термин «сговор».

— Я просто хочу тебя предостеречь! — Аштия примирительно подняла руку. — От интриг, в которых, прости, ты ещё щенок. Нет, давай останемся здесь, поговорим без свидетелей, даже если это всего лишь слуги. Что там был за договор? Не стремись говорить кратко, говори полно. — Я рассказал, уже начиная ощущать беспокойство. Если она так говорит, то, должно быть, знает и понимает что-то, чего не понимаю я. И, может быть, меня действительно загнали в ловушку. — Что ж, — после паузы заключила госпожа Солор, — пожалуй, тут клеветникам действительно особо не за что зацепиться. Тем более, если учесть твои заслуги перед императором.

— При чём тут мои заслуги…

— Всё важно. И прошлое, и настоящее. Но это, конечно, достойный договор. И очень умный. Твоя бесшабашность идёт на пользу твоим людям. И они определённо тебя уважают.

— Однако кто-то же из них настучал на меня, так получается?

— Не они. Сообщение пришло от командования императорскими войсками. И совсем не в духе намёков на предательство, нет. Всё описывалось очень благопристойно и уважительно. Я обеспокоилась, скажем так, авансом. Зная твои странные повадки и привычки. Сейчас Серт переживает трудные времена, могут найтись те, кто захочет оторвать себе этот лакомый кусок. Всё возможно.

— Думаешь, его величество настроен недоброжелательно в отношении меня?

— Наоборот. Очень доброжелательно. Именно его хорошее отношение может спровоцировать подковёрные игры. Наветы плохи даже в том случае, если не вызывают доверия. Они вызывают напряжение, а оно всегда во вред. И я предпочла бы, чтоб на тебя вовсе никто не клеветал. У тебя репутация добряка-простака, рубахи-парня, так и не избавившегося от слегка простонародных, простительно-вульгарных манер. Поверь, может быть, такая молва и не слишком привлекательна, зато абсолютно безопасна. А для мужчины, наверное, даже хороша. Это к женщине свет будет беспощаден, а знатному, богатому, влиятельному мужику простят многое.