Венец проигравшего

— Правда?

— Да. И надеюсь, что в будущем у нас с тобой не возникнет подобных напряжённых моментов. Я имею в виду и свадьбы, и слухи о всяких там моих связях.

— Да бог с ними, со связями. — Моресна взмахнула рукой, и её спокойствие не было наигранным. — Если со служанками или простолюдинками — ну кто принимает это в расчёт? И даже любовница из девиц благородного происхождения — ерунда. По-настоящему плохо, когда начинают говорить о связи лорда с женой кого-нибудь из его вассалов. — На этот раз взгляд был многозначительным.

— Вы с Аканшем словно сговорились. И именно сегодня.

— Друг тебя предостерегал? Значит, он тоже слышал болтовню. Он искренне за тебя волнуется.

— Мои постельные привычки — не его дело. Зато твоё, да, надо признать. Он просил тебя со мной поговорить?

— Нет.

— Верю.

— Это просто совпадение, Сереж.

— Да понимаю! Ладно, шучу.

— Просто совпадение. Однако если даже твой друг говорит о таком — понимаешь, как это важно?

— Детка, можно подумать, если я женюсь вторично, про меня больше не будут болтать всякую хрень!

— О чём-то другом будут, но не об этом. Тогда все поверят, что ты действительно увлечён новой женой и только ей отдаёшь своё внимание. А в то, что ты можешь отдавать всю любовь только мне, старой жене, с которой в браке уже без малого четверть века, не поверит ни один имперец.

— Но ты же знаешь, что это правда!

— Я знаю, да. Но, даже притом, что знаю это, огорчаюсь, когда надо мной смеются. Сказать правду — значит наверняка нарваться на насмешки. На недоверие. Другие женщины — все без исключения! — назовут меня слепой дурой, которая просто закрывает глаза и по глупости плюёт на то, что муж гуляет с замужними. Иначе б он, мол, не скрывал свои похождения. Зачем их скрывать, если гуляешь по свободным девушкам? А интерес к чужим жёнам позорен, причём не только для мужчины, но и для его жены. И мне приходится придумывать, что ты спишь с моими служанками, с моими фрейлинами — просто чтоб не выглядеть полной идиоткой.

Я ошеломлённо смотрел на жену. Она никогда раньше не говорила мне об этом.

Подобные тонкости взаимоотношения полов в Империи не были для меня откровением. Естественно, брак священен, и на женщину, которую уже заполучил другой, без колебаний может положить глаз только государь. Но на то он и государь, он — особое дело! Вот только мне как-то не приходило в голову, что круг общения моей жены может ударить по ней своим злословием в мой адрес.

Стоило только задуматься, как сразу пришло понимание, что это логично. Ведь мы неразделимы, жене приходится нести на своих плечах все тяготы моих ошибок или проступков, как реальных, так и мнимых. Это везде так, даже у меня на родине.

В Империи женщины и мужчины проводили друг с другом довольно ограниченное время. Были праздники, которые по традиции справлялись представителями разных полов по-разному. И дело было не только в праздниках. Если я посоветую ей совсем не общаться с другими дамами, она окажется в болезненной, тягостной изоляции. Разве правильно обрекать на такое любимую жену?

— Только, родная, раз твои собеседницы верят в подобную ерунду, это их беда. Ведь от того, что я, например, женюсь, они не станут умнее. Может, тебе дружить с другими тётками?

— Сереж, моё положение очень сильно ограничивает круг общения. Это неизбежно. И, знаешь… — помедлив, добавила она, — бесполезно пытаться изменить весь мир. Ему надо соответствовать.

Это звучало так складно и образно, что я в очередной раз спасовал перед супругой.

— Пожалуй, ты права. Однако объясни всё-таки — ну зачем же тебе так нужно, чтоб у меня появилась ещё одна жена? Объясни. Только из-за слухов? Из-за того, что никто из твоих подруг никогда не поверит в правду?

— Из-за слухов, да. Истина о нашей с тобой жизни настолько неправдоподобна, что скорее поверят в любую пристойную легенду, но только не в то, что есть на самом деле. Кроме того — это неприлично: тебе, такому высокопоставленному, знатному, богатому мужчине ограничиваться одной-единственной женой, словно какому-то нищеброду, босяку без гроша в кармане. Это против традиций и настолько странно, что порождает толки, болтовню о твоих странностях, твоих страшных, чудовищных пороках и всём таком.

— И тебя это действительно задевает?

— Сказать честно? — Она грустно улыбалась. — Да, очень. Ужасно задевает. Вот уже пять лет мне иной раз приходится слушать такое, что… Понимаешь, просто слёзы подкатывают, а плакать я не могу, иначе решат, что в болтовне — правда.

Мне оставалось лишь головой покачать.

— Если это настолько важно для тебя… Настолько важно…

— Очень важно, Сереж, поверь! Клянусь, я больше никогда и ни в чём не буду с тобой спорить и вообще никогда не сделаю ничего такого, что огорчило бы тебя или обеспокоило, если ты согласишься взять себе хотя бы ещё одну жену! Или хотя бы официальную любовницу. Обещаю — буду тебе идеальной женой, буду делать всё, что ты пожелаешь!

— Ладно. Ладно, Марусь. Если ты так настаиваешь, я женюсь ещё раз. Подбери какую-нибудь достойную кандидатку, только не надо очень толстую. Сама знаешь, на какую женщину я согласен буду посмотреть. Отыщи молоденькую стройняшку подходящего происхождения и покладистого характера, такую, с которой тебе легче всего будет ужиться. Тогда после успешного завершения войны устроим свадьбу. Но знай — я делаю это только потому, что ты меня об этом просишь.

Моресна повисла на мне, жарко дыша в шею. Я давно не видел её в таком восторге. Похоже, не притворяется, и ей действительно очень важно, чтоб она оказалась старшей, а не единственной женой. Как понять имперскую женщину, если даже соотечественницы были для меня тайной? Да и нужно ли это понимание? Нет. Важным сейчас был её искренний пылкий восторг и тот жар, с которым она отдавалась мне ночью. Даже когда я раскладывал перед ней драгоценные подарки, она не приходила в такое упоение.

Конечно, я разрешил ей остаться в Ледяной крепости. Как-то легче отправляться на поединок, предварительно проведя с женой ночь, а потом ещё обняв и поцеловав её на прощание. Бодрее себя чувствуешь и спокойнее. Эгоистично это, конечно, но отказаться от последних простеньких радостей не было сил. Лорд я или не лорд? Могу себе позволить!

Когда я миновал передовые укрепления наших войск, обнаружил, что все, кто только мог себе это позволить, уже стоят на стенах и смотрят во все глаза. За стены вышло лишь два тяжёлых панцирных отряда — эти особо не глазели, им полагалось быть готовыми ко всему и ждать сигнала к началу атаки или к возвращению за стены.

По ту сторону тоже собрались бойцы, они вели себя свободнее, чем мои, но ряды сохраняли столь же аккуратно. И держались поодаль. То есть пока противник не угрожает моим солдатам. Кочевник, с которым мне предстояло драться, явился в сопровождении пары оруженосцев и слуги, который разлил по кубкам напиток и один из них поднёс мне. Я ожидал, что угощение окажется чем-то вроде кумыса или айрана, однако, судя по вкусу, это было лёгкое фруктовое вино.

— Ты тоже, если желаешь, можешь угостить меня, — усмехнулся Бейдар.

— Эй, — окликнул я. — Принеси кваса.

Квас доставили очень быстро, и холодненький. Чужак крякнул, попробовав его, но хоть и с недоумением на лице, всё-таки допил до конца. И, вернув кубок моему адъютанту, стал стаскивать с себя верхнее одеяние, похожее на широкое пальто с кучей разрезов. Удобное, наверное, для езды верхом. Странно, что он так кутается — август пока ещё жарит, особенно после полудня.

— Ну, что? Врукопашную?

— М-м… Предлагаешь заняться борьбой?

— Но ты ведь сам пожелал без кровопролития! — изумился Бейдар. И я сообразил, что у нас — явный конфликт представлений о жизни. Что вполне логично.

— Вообще-то я имел в виду не это. Но если ты готов и врукопашную схватиться, почему бы не ограничиться армрестлингом?

В ответ, конечно, последовало удивление, непонимание, но когда я объяснил, в чём суть армспорта, собеседник очень развеселился и не сразу успокоился. Ржал он картинно, держась за живот, а отсмеявшись, заверил, что как-нибудь потом мы с ним обязательно померяемся силами бицепсов. Но на этот раз лучше сыграть во что-то более традиционное, тем более что солдаты смотрят, и их надо впечатлить.