Страница 12 из 116
— Интересно? — спросила Лена. Она, в одной блузке, развалилась в кресле и тоже покуривала. — Эту картину в стиле школы «суйбоку» мне подарил в прошлом году один японский поклонник…
— Как? С какого боку? — на самом деле не врубился я.
Лена засмеялась.
— Так называется традиционная японская графика… Вернее, одна из ее древних разновидностей.
— Так это очень старая картина?
— Нет. Этот парень заказал сюжет художнику, а потом прислал картину мне на память. А изобразил он, если хочешь знать, себя и меня… А вот подпись иероглифами: «Хигаси, самурай твоего тела».
— Гм, — только и мог сказать я.
— «Самурай» по-русски значит «доблестно служу». Вроде как «рыцарь». Впрочем, смысл этой подписи на наш язык адекватно перевести невозможно.
Если честно, то иероглифы всегда вызывали у меня чувство, близкое к отчаянию, поскольку я хорошо понимал, что никогда в жизни не смогу запомнить пусть даже пяток. А ведь они и читаются, бывает, совершенно по-разному… Тогда, на первом курсе института, я слышал от Ленки, что такое разночтение, особенно имен и фамилий, приводит к совершенно невозможным для европейских языков каламбурам, и поинтересовался, что получится, если записать иероглифами наши фамилии. Но тогда Лена не могла с ходу сделать такой сложный лингвистический анализ, а я, признаться, забыл напомнить.
— Ты не помнишь, я как-то спрашивал, можно ли найти смысл в наших фамилиях, если написать их по-японски?
— Помню, — неожиданно сказала Ленка. — Со мной очень просто: моя фамилия практически также и читается: «кирю-шина», и имеет очень конкретное содержание: «временно живу здесь и кокетничаю».
Я промолчал, думая, что хорошо, наверное, получилось в свое время, когда мы расстались. Вероятно, жить с такой экзальтированной женщиной оказалось бы еще труднее, нежели даже с Валькой-стервозой…
— А ты читаешься так: «ма-су-кайфу».
— «Кайфу»? Мне это нравится. Люблю, когда по кайфу…
— В переводе — «морской ветер»… А первые два слога означают «злой дух» и «мель». Вот и получается, Андрей, что ты — злой дух, севший на мель где-то на морском ветру.
— Сиживал, случалось… Только на реке, и вообще никакой я не злой.
— Охотно верю. — Лена погасила сигарету и стала расстегивать пуговицы своей блузки. Я не отрываясь следил за ее движениями, и вдруг мой взгляд переместился на эту самую «суйбоку». Неожиданно я ощутил что-то напоминающее примитивную ревность:
— Вот этот значок, похожий на паука, и означает имя Хигаси?
— Ну и ассоциации у тебя… Вообще, да, его имя записывается одним иероглифом.
— И этот самурай действительно служил… Твоему телу?
— Всякое случалось, — неопределенно произнесла Лена. По идее, у меня должна была пропасть охота к дальнейшим вопросам, но сейчас почему-то все произошло наоборот.
— У тебя, наверное, хватает поклонников среди японцев?
Лена перестала расстегивать блузку.
— Если ты об этом, то в моей квартире действительно бывали японцы. Только ты меня за гейшу не держи, я этим за деньги не занимаюсь…
— Ты что, и в мыслях не было. — Говоря это, я, надо сказать, врал, ибо действительно решил, что Ленка еще и валютной проституцией между делом балуется… Отдельная квартирка, пусть даже доставшаяся ей по наследству, меховая шубка… А хотя бы и так — мне-то какое дело до этого? Но все же спросил: — А неприятности по этому поводу не могут возникнуть?
— А от неприятностей у меня — вот, — Лена показала на соломенный жгут. — «Симэ-нава», против несчастий и всяких бед. Вроде подковы у нас, только надежней.
— И ты в это веришь?
— А он помогает, независимо от того, веришь ты или нет.
Нет, Ленка коренным образом изменилась со студенческих времен. Она стала не просто загадочной, а прямо-таки непостижимой… Рядом с соломенным жгутом висела цветная фотография довольно крупного формата — госпожа Кирюшина в роскошном кимоно, очевидно, чисто японского происхождения… Надо признать, оно ей идет даже больше, чем сегодняшний наряд.
— Твое?
— К сожалению, нет… — с явной неохотой сказала Лена. — Это я в Токио зашла в магазин, где торгуют почти исключительно национальной одеждой. Примерила, но брать не стала. Жутко дорого, но главное, что побоялась разочароваться — все они невероятно красивые, и если уж брать, так не меньше десятка…
К этом моменту я почти протрезвел, но очень хотелось пить, и я, слушая Лену, открыл вторую бутылку «шипучки».
— Да, если что, у меня еще шампанское есть, — сказала Кирюшина. Я невольно посмотрел в сторону тикающих часов, показывающих полночь.
— Ушел поезд? — в голосе Лены я услышал легкую насмешку, которая мне не очень понравилась, но я решил ее проигнорировать.
— А, гулять так гулять, — отозвался я. — Харакири мне делать некому — я же говорил, что Татьяна приедет только в субботу утром.
— Харакири человек может сделать только сам себе, — с неожиданной серьезностью произнесла Лена. — Кстати, если будешь общаться с японцами, не упоминай об их традициях просто так, всуе и не понимая сущности.
— Так харакири — это ведь архаизм… Со времен второй мировой, по-моему, только один случай в Японии был — какой-то писатель решил протест таким образом выразить.