О себе

В конце 1914 года начальник нашей бригады, генерал-майор Киселев получил назначение на должность начальника 8-й кавалерийской дивизии, а нашу бригаду весной 1915 года принял в командование известный генерал-майор А. М. Крымов. Вскоре после того в состав бригады был придан 2-й Амурский казачий полк, и бригада была переименована в дивизию. Прибытия генерала Крымова я ожидал с восторгом, так как его репутация, как решительного и смелого начальника среди наших казаков, была безупречна. Его знали как выдающегося командира 1-го Аргунского полка нашего войска перед самой великой войной. Лично я еще в мирное время привык смотреть на генерала Крымова, как на человека исключительных дарований и решительности, поэтому я был убежден, что с прибытием к нам Крымова действия нашей дивизии должны еще более оживиться. Я не ошибся в своих ожиданиях. В лице генерала Крымова наша дивизия получила доблестного и выдающегося начальника весьма крупного масштаба. Однако у каждого человека имеются свои слабости, и чем крупнее человек по своим дарованиям и талантам, тем резче выступают эти маленькие слабости на общем фоне богато одаренной натуры таких людей. Генерал Крымов имел слабость считать себя по преимуществу кавалерийским начальником, в то время как фактически он был крупный и талантливый военачальник в общем смысле, как кавалерист же он был несколько слабоват. Это — мое личное мнение, которое я подкрепляю следующими соображениями: генерал Крымов слабо учитывал силы лошади и выматывал дивизию длинными и частыми переходами, буквально обезлошадивая ее. Правда, период командования генералом Крымовым дивизией совпал с начавшимся общим большим отступлением нашей армии, оставшейся без вооружения и огнеприпасов. Наша дивизия, выполняя задачи маневренной конницы, прикрывала отступление нашей пехоты на стыке двух фронтов: Западного и Северного, и вела тяжелые арьергардные бои, бросаясь на наиболее угрожаемые участки, временами атакуя и отбрасывая назад зарывавшегося противника, чтобы дать пехоте возможность спокойного отхода. Без всякого обоза, без дневок и отдыха, дивизия в течение всей летней кампании 1915 года моталась вдоль по фронту наших отступающих армий, вследствие чего конский состав наш страдал чрезвычайно. Тем более, что следующим недостатком нашего начальника дивизии как кавалерийского генерала следует считать то, что он совершенно не хотел считаться с силами забайкальских лошадей, на которых сидели наши казаки, и заставлял их изо дня в день работать через силу, равняясь по далеко превосходящим их крупным лошадям нашей регулярной кавалерии. Однако, пожалуй, наиболее крупным недостатком генерала Крымова как кавалерийского начальника следует считать не всегда правильное использование им конницы, в применении ее в конном или пешем строю. Правильный учет всех указанных обстоятельств составляет то, что мы называем «душой конницы», и нарушение гармонии между ними ведет к бесцельному выматыванию сил коня и всадника, подрывает его веру в свое значение как самостоятельного рода оружия. Отсюда, по моему мнению, пошла теория отживания конницы, потери ею своего значения в современной войне. Я глубоко не согласен с этим мнением и охарактеризовал бы его не как отживание конницы, а скорее как потерю чувства конника в большинстве наших современников, слишком зараженных чрезмерным увлечением техническими достижениями нашей сверхцивилизованной эры. В наш век настоящих конников родится меньше, чем раньше. Конь и всадник должны сродниться, взаимно дополнять друг друга и отлично разбираться в психологии один другого. Тогда из них выйдет толк. Конь не может изучить нашей психологии, он ловит ее инстинктом. А если человек не понимает и не любит лошади, если он не сроднился с нею, он никогда не завоюет ее доверие и навсегда останется чужд и непонятен ей. Наличие указанных свойств у военачальника невольно схватывается массой всадников и передается коню. Поэтому бесконечно правы те, которые считают, что история конницы — есть история ее начальников и что хорошим кавалерийским начальником нельзя выучиться быть, им надо родиться. Может быть, многим мои суждения покажутся странными и непонятными, но те, кто знают коня, кто служил и работал с конем в бою, — поймут меня.

Конница — один из наиболее чувствительных родов оружия. Безусловно, в наше время в некоторых случаях техника далеко превысила качества конницы и изменила тактику боя, заменив соединенную живую силу коня и всадника — машиной. Но роль конницы далеко еще не кончилась. И если в опутанной проволокой и рельсовыми и шоссейными путями Европе возможности конницы сильно сужены, то еще много на земле есть мест, где единственной двигательной силой долгое время еще останется конь, а единственной дорогой — вьючная тропа. В таких местах машинизированная армия, без надлежащих путей сообщения, не будет в состоянии организовать снабжение и будет вынуждена таскать за собой грандиозные обозы, в виде всякого рода мастерских и запасов горючего.

Нет. Роль конницы еще не закончена, и необозримые пространства степей Евразии еще не раз развернут на равнинах своих казачью лаву и дадут богатую тему поэтам воспеть всадников-героев и их быстроногих скакунов.

В германскую войну, несмотря на то, что в 1915 году уже весь наш громадный фронт от Туккума до Дуная оказался заплетенным проволокой, наша конница оправдала затраты, которые правительство и страна понесли на нее в свое время.

В начале сентября 1915 года у нашего Верховного командования, по-видимому, был план использования кавалерийских масс для рейда в глубокий тыл противника. Насколько мне известно, план рейда на случай войны с Германией был разработан еще покойным М. Д. Скобелевым.

Кажется, к 3 сентября 1915 года тридцать наших кавалерийских дивизий и две пехотные дивизии были сосредоточены в районе озера Дресвяты и реки Дресвятицы. Во главе этой грандиозной конной армии был поставлен генерал Орановский. Пехота должна была прорвать фронт немцев и тем дать возможность коннице массой свыше десяти дивизий войти в глубокий тыл противника. Замысел был поистине грандиозным и осуществление его могло оказать существенное влияние на исход всей войны, но, к несчастью нашему, генерал Орановский оказался совершенно несоответствующим возложенной на него задаче, и из блестящего плана не вышло ничего. По непонятным соображениям пехота совершенно не была употреблена в дело, прорыв же фронта был поручен нашей дивизии, которая должна была форсировать Дресвятицу и в пешем строю атаковать окопы противника. По приказанию генерала Крымова первоначально были спешены два казачьих полка: наш, 1-й Нерчинский, и Уссурийский.

Командиром нашего полка был полковник Кузнецов, человек высокопорядочный и большой личной храбрости. Он принадлежал к постоянному составу Офицерской кавалерийской школы, был отличный ездок, спортсмен и знаток лошади. К роли же строевого начальника, очевидно, не готовился и в вопросах оперативного руководства и командования полком был мало опытен, что часто ставило его в тяжелое положение.

На рассвете 4 сентября наш полк должен был внезапно форсировать р. Дресвятицу и сбить противника, окопавшегося на противоположном берегу реки. Река Дресвятица была не широка, но многоводна, с узким и глубоким руслом и чрезвычайно топкими берегами, что делало ее почти непроходимой. Во всяком случае, не представлялось возможным найти брод через реку. Ил и глина на берегу буквально засасывали ноги.

Только начала алеть утренняя заря, полк двинулся вперед, имея в авангарде одну сотню, под командой сотника (ныне генерал-майора) Жуковского. Мы еще не подтянулись к берегу реки, как услышали раскаты русского «ура» и частую ружейную стрельбу. Сотник Жуковский, под прикрытием темноты разобрав какой-то сарай невдалеке от реки и устроив из досок импровизированную переправу, молниеносно перебросил сотню через реку и атаковал немецкую пехоту в окопах, совершенно для нее неожиданно. Стремительность и внезапность атаки горсти забайкальцев во главе с доблестным сотником Жуковским вызвали поспешный отход противника на вторую линию укреплений, где он был немедленно атакован переправившимися тем временем через реку остальными сотнями нашего полка, поддержанными спешенными приморцами. Одновременно уссурийцы атаковали фольварк Столповчина и овладели им, выбив противника. С занятием фольварка Столповчина было завершено овладение всей второй линией германских окопов на намеченном участке. Не будучи поддержаны ни пехотой, ни остальной конницей, полки наши остановились на достигнутых рубежах, где оставались в течение трех дней. Развития успеха с нашей стороны не последовало вследствие непонятной пассивности Штаба генерала Орановского. Мы могли только молча возмущаться и готовиться к предстоящей защите занятых нами позиций, в ожидании попыток противника выбить нас из них. 5 сентября выявилось наступление немецкой пехоты в силах, далеко превосходящих наши спешенные части. В последовавших тяжелых боях мы потеряли двух командиров полков — нашего, полковника Кузнецова, и уссурийского — полковника Кумманта, и девятнадцать офицеров из числа наличных в строю двадцати восьми офицеров. Отступая под давлением превосходящих сил противника, мы 7 сентября настигли главные силы нашей конной армии на полпути к городу Цеханову, в районе села Воли-Каниговской. Здесь только теснившие нас части противника были задержаны нашей пехотой.