Перикл

Так рассказывал Гомер о людях, живших, по крайней мере, за три века до него. Неясно, долго ли удавалось сохранять им свое счастливое уединение, но достоверно известно, что в VIII веке Схерию заселили выходцы из Коринфа, назвавшие новую колонию Керкирой.

Довольно скоро дочь стала тяготиться материнской опекой. Разбогатев на посреднической торговле, обзаведясь собственным флотом, Керкира пыталась вести самостоятельную политику и освободиться от зависимости, тем более что коринфяне обирали колонистов и присваивали себе немалую часть их богатства.

В 665 году до н. э. керкиряне одерживают победу над коринфским флотом и становятся независимыми. Правда, вскоре тиран Периандр вновь покоряет остров, но удержать свое владычество Коринф уже не может. Керкиряне устанавливают у себя демократические порядки и отказываются вступить в Пелопоннесский союз. Обладая вторым по численности флотом (после Афин), Керкира, следуя традициям феаков, вообще оставалась в стороне от враждующих лагерей, успешно торгуя и с теми, и с другими, «По богатству керкиряне не уступали тогда богатейшим из эллинов, а в военном деле даже превосходили их» (Фукидид).

Конфликт возник внезапно.

Виновником его стал город Эпидамн на западном побережье Балканского полуострова. Эту колонию в Иллирии в VII веке основали совместными усилиями Коринф и Керкира. Подобно другим полисам, Эпидамн пережил внутренние междоусобицы и в конце концов изгнал олигархическую верхушку. Объединившись с окрестными жителями, изгнанники нападали на город, терроризируя его с суши и моря. Эпидамн просил керкирян о помощи. Но демократическая Керкира осталась глуха к его мольбам. Тогда эпидамняне решили посоветоваться с Аполлоном — и дельфийский оракул, который по странной случайности давно уже был благосклонен к Спарте и ее союзникам, рекомендовал Эпидамну искать поддержки у коринфян и признать их главенство.

Аристократический Коринф с поразительной быстротой откликнулся на призыв демократов в Эпидамне, послав в город колонистов и гарнизон. Оскорбленные керкиряне потребовали, чтобы Эпидамн возвратил изгнанных граждан и отправил обратно коринфян. 40 триер блокировали побережье, и вместе с изгнанниками и иллирийцами керкиряне приступили к осаде города.

Узнав об осаде, коринфяне тут же начали снаряжать войска и флот, предложив всем желающим участвовать в колонизации Эпидамна. Союзники Коринфа — Мегары, Эпидавр, Гермиона, Фивы, Элида, Трезены — снабдили его деньгами и предоставили свои корабли. Эскадра из 70 судов с 3 тысячами гоплитов двинулась к осажденному городу.

В 435 году в морской битве вновь, как и 230 лет назад, керкиряне одержали победу над бывшей метрополией. В тот же день, поняв безнадежность сопротивления, сдался Эпидамн. После этого, замечает Фукидид, керкиряне «остались господами всего тамошнего моря… нападали на союзников коринфян и наносили им тяжелый ущерб».

Если бы Коринф, признав свое поражение, отказался от стремления «восстановить справедливость», столкновение не вышло бы, вероятно, за рамки частного конфликта, тем более что непосредственные интересы Афин и Спарты пока еще не затрагивались. Однако все звенья сложной цепи уже пришли в движение.

Два года Коринф готовился к возмездию. Вновь Мегары, Элида и прочие союзники обеспечивают его кораблями. Летом 433 года эскадра из 150 триер готова к отплытию. Всем очевидно, что Керкира обречена — силы слишком неравны. Понимают это и керкиряне. Им не остается ничего другого, как изменить традиционным принципам и решиться на крайнюю меру. Они отправляют посольство к афинянам, изъявляя готовность вступить в морской союз. Почти тотчас же в Афинах появляются коринфские послы, чтобы уговорить афинян не вмешиваться в конфликт и не заключать договора с Керкирой.

Дважды собирается Народное собрание, пытаясь найти верное решение. Аргументы обеих сторон одинаково убедительны, а последствия того или иного постановления одинаково опасны.

Керкиряне держатся с достоинством. Они не пытаются разжалобить афинян, не умоляют о спасении. Трезво оценивая происходящее, они предлагают Афинам выгодное деловое сотрудничество.

Да, прежде они стояли в стороне от всяких союзов и теперь понимают, насколько это безрассудно. Да, они признают, что бессильны противостоять пелопоннесцам. Но пусть афиняне не думают, будто Керкира намерена втягивать их в опасные предприятия и получать, ничего не давая взамен.

Во-первых, афиняне совершат справедливое дело, если помогут обиженным.

Во-вторых, флот керкирян окажется в их распоряжении, а это немаловажно, когда начнется война с Пелопоннесским союзом — война, которой все равно не избежать, ибо «лакедемоняне, опасаясь вас, давно уже жаждут ее. Коринфяне же, оказывающие на них влияние и сами враждебно настроенные по отношению к Афинам, хотят сперва покорить нас, а потом напасть на вас. Поэтому они и боятся, как бы мы не объединились».

В-третьих, Керкира занимает достаточно выгодную позицию, чтобы противодействовать флоту противника.

Быть может, афинян смущает, что они нарушат соглашение со Спартой? Но керкиряне не предлагают ничего противозаконного: в договоре ведь сказано, что каждый эллинский город, не входящий в тот или иной союз, вправе присоединиться к любому.

Они, керкиряне, ничего не требуют и ни о чем не просят. Но они вынуждены напомнить: «У эллинов существует три крупных флота — ваш, наш и коринфский. Если вы, афиняне, допустите, чтобы два флота объединились, причем мы окажемся под властью коринфян, вам придется сражаться на море против керкирян и пелопоннесцев. Если же вы примете нас в союз, пелопоннесцам будет противостоять афинский флот, усиленный нашими кораблями».

Так говорят керкиряне, предоставляя афинянам решать, что им выгодно, а что нет.

Коринфяне предлагают взглянуть на вещи иначе. Их интересует не выгода, а справедливость.

Да, договор между Афинами и Спартой и в самом деле позволяет принимать в члены союза всякое независимое государство, если оно того пожелает. Но ведь речь идет сейчас не о тех, кто обижен и нуждается в поддержке, а о тех, кто развязал войну и втягивает в нее других. Приняв сторону Керкиры, Афины открыто выступят против Коринфа, а следовательно — нарушат соглат шение о 30-летнем мире, которое, кстати сказать, Коринф подписал, в отличие от Керкиры.

Далее, разве справедливо, чтобы наглецы и корыстолюбцы оставались безнаказанными? Уж кому-кому, а афинянам должно быть хорощо известно, как опасны вышедшие из повиновения союзники или колонии — и своими враждебными действиями, и тем примером, который они подают остальным.

Наконец, последнее. Будьте благоразумны, о афиняне, и не нарушайте сложившегося обычая! Если вы поможете колонии, отложившейся от нас, подумайте о том, что так же могут поступить и с вашими колониями. Ведь когда восстал Самос, многие пелопоннесские города готовы были встать на его защиту, но именно мы, коринфяне, отговорили их, признав за вами право карать ваших непокорных союзников. Отплатите нам тем же! «Не принимайте наперекор нам керкирян в союз и не помогайте им в их беззаконных действиях! Такое поведение окажется: справедливым, а решение — наиболее выгодным для вас».

Народное собрание колебалось. На первом заседании оно одинаково благосклонно отнеслось к речам обоих посольств. И не вынесло никакого постановления. Даже самые воинственные из афинян испытывали страх перед возможной ошибкой, понимая, что ошибка эта способна привести к гибели. Колебался и Перикл. Сильнее, чем когда-либо, ощущал он бремя ответственности, лежавшей на нем. Привыкнув к коллективным решениям, демос, однако, ждал именно его совета, уверенный, что первый стратег никогда не причинит вреда государству и народу.

Перикл провел бессонную ночь. Он вновь и вновь, не давая воли чувствам, хладнокровно взвешивал все доводы.

Итак, Керкира вступает в Афинский союз. Формально договор со Спартой не нарушается, фактически же это явно враждебный акт по отношению к Коринфу. Следовательно, война. Пусть все говорят, что она неизбежна, но следует ли ускорять события и самим приближать ее? Конечно, у Керкиры сильный флот и выгодная позиция на море, но вряд ли этого достаточно, чтобы обеспечить быструю победу и без риска начинать боевые действия.