Перикл

«Кто же спорит против этого? — возражал Фемистокл. — Только кто дал право Аристиду считать себя единственным защитником родины. Разве его устами говорят боги, устанавливающие справедливость? Да, конечно, Афины всегда были страной земледельцев. Что ж, времена меняются. И мудрец — не тот, кто сохраняет верность старине, а тот, кто глядит вперед, кто живет не только сегодняшним днем, а думает о завтрашнем. Будущее же не сулит Афинам ничего радостного, если они по-прежнему будут надеяться на свои крепостные стены. Гоплиты не сумеют удержать варварские полчища, если те вторгнутся в Элладу. Только флот спасет Афины от смертельной угрозы, только он сделает их хозяевами на морях. Аристида называют Справедливым. Пусть так! Но что толку от его принципов, если они вредят государству? Он утверждает: надо думать не о выгоде, а о честности и справедливости. А я говорю: хорошо и справедливо все, что полезно Афинам».

Так или примерно так мог рассуждать Фемистокл, положивший в основу своей политики прагматический принцип, который через 2 тысячи лет с издевательской ясностью сформулируют поклонники Макиавелли: «Цель оправдывает средства».

Пройдет немало столетий, прежде чем придут к мысли, что не всякая выгода благо, что средства могут убить саму цель, что с помощью лжи и беззакония нельзя добиться правды и справедливости.

В начале V века до н. э. еще верят, что политика не противоречит добродетели. Бескорыстный, беспощадно-честный Аристид становится героем своего времени. Но время это проходит очень быстро. Появляется Фемистокл — полная противоположность Аристиду, человек, которого сжигает огонь честолюбия. Он откровенно признается, что триумф Мильтиада не дает ему покоя. Он мечтает о славе и богатстве — для всего государства и для себя лично. Его не смущают разговоры о том, что он «разумом силен, да на руку нечист». (За годы своей карьеры Фемистокл увеличил собственное состояние в тридцать с лишним раз!) Да, он не кичится ни благородством, ни скромностью. Он не брезглив и не боится запачкать свой хитон, заключая сомнительные сделки и ведя тайные переговоры с подозрительными лицами. Он умеет ценить друзей и покровителей и всегда готов отплатить им за их услуги: «Я никогда не сяду на такой престол, который не предоставит моим друзьям больших прав, нежели посторонним людям». Аристид прославился своей добропорядочностью. Пусть она останется при нем. Он, Фемистокл, завоюет еще большую популярность и сделает это иным способом.

Совсем недавно Фемистокл и Аристид были союзниками. Вместе сражались при Марафоне. Вместе боролись против сторонников тиранов. Аристид поддерживал Фемистокла, когда тот предложил реформу, по которой архонтов стали избирать по жребию — и не только из рядов знати, но и из средних слоев населения.

Периклу знакомы оба имени. Ему по душе невозмутимый и честный Аристид. Но он не раз слышал, как в его доме хвалили Фемистокла за энергию и решительность. Ксантипп, связавший свою деятельность с морем, одобрял смелые планы Фемистокла. И никто еще не подозревал, что, возмужав, Перикл во многом будет подражать Аристиду-человеку и продолжать дело Фемистокла-политика. А пока он слишком юн и неопытен, чтобы разбираться в событиях. И искренне удивляется, когда Ксантипп неожиданно меняет отношение к Фемистоклу и начинает говорить о нем с нескрываемой злобой. Оказывается, вместе с Аристидом Фемистокл выступил против рода Алкмеонидов, склонных поддерживать дружественные отношения с персами. В результате наиболее опасным соперникам пришлось удалиться в изгнание. Среди них оказался и отец Перикла.

Вскоре пути Аристида и Фемистокла разошлись. Аристид не мог принять программу бывшего союзника, считая ее гибельной для государства. Фемистокл же настаивал на скорейшем строительстве флота, убеждая всех, что Марафонская битва не конец, а начало борьбы с варварами и нужно использовать передышку, чтобы подготовиться к новым боям.

Аристид сопротивлялся до конца. Логика борьбы заставляла его противодействовать даже в тех случаях, когда Фемистокл вносил разумные предложения, лишь бы не дать ему победить и укрепить свое влияние. Однажды, взяв верх над Фемистоклом и убедив Народное собрание в собственной правоте, Аристид, понимая, что на самом-то деле прав его соперник, в сердцах воскликнул, что афиняне до тех пор не будут в безопасности, пока не сбросят их обоих в пропасть.

Борьба требовала жертв. И Аристиду пришлось поступиться принципами, которыми он так дорожил. Он, признававший лишь честную, открытую политику, вынужден был хитрить, интриговать, нередко даже действовать через подставных лиц, чтобы Фемистокл не помешал его начинаниям. Он клеймил своих противников и предрекал, что они ввергнут Афины в пучину бедствий. Он взывал к разуму и добродетели и с грустью убеждался в том, что люди глухи, к его призывам.

Когда ему поручили контролировать общественные доходы, он уличил в хищениях ряд должностных лиц, в том числе и Фемистокла. В отместку тот, собрав недовольных, сам обвинил Аристида в краже и неожиданно выиграл дело в суде. Это вызвало всеобщее возмущение: Аристид мог ошибиться, но разве он способен совершить нечестный поступок? Аристида освободили от наказания и вновь назначили на ту же должность. Сделав вид, будто он раскаивается, Аристид теперь стал проявлять снисходительность к расхитителям казны, закрывая глаза на их проделки. Рассыпаясь в похвалах, они убеждали демос и впредь избирать Аристида, столь безупречно исполняющего свои обязанности. И тогда перед началом голосования Аристид обратился к народу:

— Когда я управлял добросовестно и честно, меня опозорили, а теперь, когда я позволил ворам поживиться за счет общественного добра, меня считают отличным гражданином. Но сам я больше стыжусь нынешней чести, чем тогдашнего осуждения, а о вас сожалею: вы охотнее одобряете того, кто угождает негодяям, чем того, кто охраняет государственную казну.

Авторитет Аристида как безупречного гражданина по-прежнему не подвергался сомнению. Плутарх замечает: «Из всех его качеств справедливость более других обращала на себя внимание: ведь польза, приносимая ею, ощутима для каждого и дает себя знать долгое время. Вот почему этот бедняк, человек совсем незнатный, получил самое что ни есть царственное и божественное прозвище «Справедливого»; ни один из царей или тиранов не старался стяжать себе такого же».

Аристид имел право гордиться своим прозвищем — ведь его называли так не из лести и не из страха. И он отлично знал, что уважение сограждан, вовсе не означает, что они всегда и во всем согласятся с ним. Он думал не о почестях, а о спасении отечества. И не понимал, что может погубить его.

В 483 году в рудниках Лавриона, на самом юге Аттики, были открыты новые сереброносные жилы. Как использовать это неожиданное богатство? Прежде доходы от рудников шли на раздачу гражданам. Но теперь, когда повсюду говорили о военной угрозе, им следовало найти иное применение.

Фемистокл понял, что пришел его час. Уже давно он агитировал за развитие морского дела. Еще будучи архонтом (в 493/92 году), он начал превращать Пирей в военную гавань, хорошо защищенную и удобную для стоянки кораблей. В 488 году началась война афинян с островом Эгиной, тогдашним центром ремесла и торговли в Эгейском море. Эгина, обладавшая самым многочисленным флотом среди всех эллинских государств, блокировала побережье Аттики. В Афинах зрело недовольство, росло ощущение позора и убеждение, что так дальше продолжаться не может.

Выход был один — и предложил его Фемистокл. Нужно строить военные суда, набирать морские экипажи. И тогда афиняне смогут не только отразить варваров, но и властвовать над всей Элладой. Средства? О, он вовсе не собирается вводить поземельную подать, взимавшуюся при тиранах. Но ведь есть же Лаврионские рудники. И наконец, разве состоятельные граждане откажутся помочь государству, чтобы спасти его?

Народ колебался. Проект Фемистокла одновременно привлекал и отпугивал, он казался слишком заманчивым и слишком рискованным. А последствий его никто предвидеть не мог.