Изольда Великолепная

Тем более ели они более чем символично.

Затем в покои допускался куафер – некий гибрид парикмахера и косметолога. Первое наше знакомство было не слишком удачным, поскольку сей очаровательный мужчина, чем-то напоминавший бочонок в кружевах, вознамерился сбрить мне брови. Я ответила, что лучше бы ему не пытаться.

Куафер настаивал.

Я пригрозила, что его самого налысо обрею. И парик надеть отказалась. Рыжий. Черный. Белый. Любой. И даже розовенький, щедро усыпанный стразами. Правда, потом выяснилось, что стразы – это натуральные алмазы, ибо меньшее мне по статусу не положено… а если мне не по вкусу алмазы, то их тотчас заменят на сапфиры, рубины, изумруды… Ну да не важно. Мода модой, а здравый смысл здравым смыслом.

Здешняя мода – отдельный разговор.

Когда-то, просматривая исторические фильмы, я люто завидовала героиням. О, как хотелось мне примерить роскошное платье века этак восемнадцатого… семнадцатого… чтобы юбки, кружева, корсеты.

Можно себя поздравить – сбылась мечта идиотки.

Платьев у нашей светлости целая комната. А к ним – кружевные воротники, нижние юбки, верхние юбки, рубашки, корсеты, панталоны с шелковыми чулками, к которым в комплекте шли атласные подвязки. Сам по себе каждый предмет – произведение искусства. Но вот носить это…

Чулки норовили соскользнуть. Панталоны были жутко неудобны, хотя бы потому, что застегивались сзади. В рубашках я путалась, а корсет, который дорогая моя Гленна затягивала с особой тщательностью, придавал моему облику не только изящество, но и требуемую бледность. К бледности прилагались устойчивый звон в ушах, мошкара перед глазами и прочие явные признаки кислородного голодания.

Я искренне пыталась отбиться от высокой чести, но выяснилось, что корсет – едва ли не самая важная часть туалета благородной дамы. И после долгих препирательств, где рассудок явно пасовал перед чувством долга, мы с Гленной сошлись на том, что его просто не будут шнуровать так туго, а то нашей светлости дороги ребра и мозг еще, как подозреваю, пригодится.

А что талия чуть больше положенного модой – так я привыкла.

Кринолины тоже пришлись мне не по нраву. Да и много ли радости в том, что к вам, полузадушенной корсетом, крепят конструкцию, напоминающую гигантский абажур. На конструкцию укладывают юбку, потом – нижнее платье. А уж на него – верхнее. Выглядит, безусловно, потрясающе, но вот передвигаться в такой «сбруе» крайне неудобно. Я терпела. И мысленно прикидывала, как бы половчей революцию устроить. Для начала, к примеру, трусы изобрести. А там, глядишь, и до лифчика дело дойдет. Мне-то он ни к чему, но некоторым дамам явно пригодится.

Если серьезно, то я помню наш с Урфином разговор и чем больше думаю, тем яснее осознаю правоту тана. Я не вернусь домой? Пускай. Начинают ведь жизнь с чистого листа, и что за беда, если открыт этот лист в другом мире. Здесь я богата и знатна. У меня есть собственный замок, трехпалубная галера и супруг, который когда-нибудь да объявится.

Морально я готова к встрече. Ну, более-менее.

– …Ваша светлость. – Из задумчивости меня вывела Тисса, самая юная из моих фрейлин.

Их, вообще, было восемь. Все как на подбор – молоды, прекрасны по местным меркам и знатны. Леди Лоу – дочь самого лорда-канцлера. Леди Ингрид – лорда-казначея… и так далее. Леди Тисса выделялась не только возрастом – на вид ей было не больше шестнадцати, а на самом деле, подозреваю, меньше, – но и какой-то ненаигранной робостью. Краснела она столь же легко, как и бледнела. А от обмороков благоразумно воздерживалась.

– Вы желали бы надеть синее или зеленое? – Леди Тисса указала на платья, которые принесли в комнату. Оба наряда выглядели уныло одинаковыми. Крой. Ткань. Только синее было расшито розами, а зеленое – астрами.

Нет, с местной модой определенно пора что-то делать.

– Конечно, синее! – решила за меня леди Лоу. – Оно оттенит чудесный цвет глаз вашей светлости.

Глаза у меня серые и не особо выразительные, так что вряд ли цвет платья сыграет какую-то роль. И мне, честно говоря, действительно плевать. А вот Тисса покраснела, уши ее и вовсе стали пунцовыми.

Я пожалела девочку.

– Зеленое. – Я улыбнулась Тиссе, но она поспешно отвернулась, как будто стеснялась смотреть мне в глаза. И я догадывалась о причинах такого стеснения.

Кто на свете всех милее, всех румяней и белее? Ответ известен – наша светлость!

У нашей светлости чудесная фигура, от которой веет юностью. А короткие волосы вовсе не недостаток, потому что в нашей светлости недостатков нет.

Кожа смугловата? Как свежо!

Брови на отведенном природой месте? Как естественно и оригинально!

Уши не оттопырены и губы пухловаты? Это придает нашей светлости индивидуальность.

А еще у нас со светлостью оригинальные суждения и эксцентричный юмор. Мы вообще столь необычны, что у неподготовленных людей, вроде лорда-канцлера, икота начинается.

Ложь. Каждое слово, каждый поклон, сама эта готовность потакать во всем – ложь. Правда – в случайно пойманных взглядах, в которых я читала и удивление, и презрение, и плохо спрятанную злость. Похоже, я заняла чужое место. Чье? Леди Лоу, благородной до того, что сама мысль о служении кому-то повергает ее в ужас? Но леди слишком хорошо воспитана, в отличие от нашей светлости, чтобы этот ужас демонстрировать.

Дебеловатой сонной Ингрид, которая почти дружелюбна, но куда хуже владеет собой, и порой сквозь маску ее безучастия прорывается этакая брезгливая жалость. Наверняка они судачат о нашей светлости. И тень этих разговоров мешает Тиссе смотреть мне в глаза.

Как-нибудь переживу.

– А давайте играть в цветы! – воскликнула леди Тианна, существо легкое и в принципе беззлобное. Колибри злыми не бывают. – На фанты!

– Без меня. – Я знала правила игры, то же самое, что игра в города, но только с цветами. Нарцисс, сирень, незабудка, астра… ничего сложного. Это было даже весело, и проиграть я не боялась.

Скорее уж боялась выиграть.

Наша светлость выигрывали всегда. По официальной версии – благодаря незаурядному уму, обширным познаниям и так далее. Сначала было приятно. Потом… мерзко. Этакая победа с тухлым запашком.

– Чур, кто задание не выполнит, тот фант теряет! – поддержала Тианну леди Лоу. – Или выкупает! А деньги мы раздадим бедным.

Подозреваю, что леди Лоу если и видела бедных, то издали, а то и вовсе полагала их мифическими персонажами вроде единорогов. Но благотворительность – вечная тема. И фрейлины охотно поддержали идею. Мне оставалось лишь согласиться и указать на ту, которая начнет вязать цепочку слов. Выбор я сделала быстро:

– Тисса, ты будешь первой… Назови мне цветок на букву «а».

– Азалия! – воскликнула Тисса. Девочка обожала игры и веселилась настолько искренне, что мне самой становилось радостно.

– Ятрышник!

– Куколь!

– Это не цветок!

– Нет, цветок!

– Ваша светлость, скажите ей! – воззвали хором и громко, позабыв, что леди полагается говорить тихо, а желательно и вовсе не говорить, но лишь взирать на собеседников с печалью в очах.

Для пущей печальности нижние веки чернили.

– Цветок, – вынесла я вердикт.

– Лилия…

– …раз, два, три… фант! Ваша светлость!

Фанты передавали мне, и постепенно на серебряном подносе собралось множество очаровательных мелочей. Колечки, брошки, атласные ленточки и бантики, которыми украшали прически, заколки для волос и даже изумрудный браслет, отданный леди Лоу небрежно, словно он ничего не стоил.

Основное веселье началось, когда пришла пора возвращать фанты. Не сказать чтобы задания отличались разнообразием, в основном они были творческими. Стихи, сочиненные тут же по опорным словам, рисунки на песчаной доске… выпрошенная через окошко роза, за которой все вместе спускали веревку, сплетенную из атласных лент. У леди Лоу оказалось неожиданно приятное сопрано, а баллада о любви простого рыцаря к леди тронула не только мое сердце.

– Пусть остается. – Леди благородно отказалась от браслета. – В пользу бедных.