Страница 41 из 63
Газету укрепили на стенде утром во вторник. Вставленная в отремонтированную Гришей рамку, она стала совсем замечательная. Правда, ребята чуть-чуть опоздали и не успели вывесить ее в тот ранний час, когда жильцы шли на работу. Поэтому сначала возле газеты народу было немного. Останавливались у стенда только домашние хозяйки, спешившие с сумками в магазин. Потом зашел во двор участковый уполномоченный, милицейский старший лейтенант. Он сразу же увидел газету и свернул к ней.
Ребята в это время были в красном уголке. В этот день они решили заняться окончательным убранством своей отрядной комнаты и взамен колченогого столика и неказистых скамеек, из которых торчали гвозди, смастерить другую мебель, получше и попригляднее. Но время от времени кто-нибудь нет-нет да и подбегал к окошку, чтобы посмотреть, что делается у газеты во дворе.
Старшего лейтенанта увидел Женька — он подбегал к окну чаще других.
— Ребята! — воскликнул он, притворившись испуганным. — Дело дошло до милиции!
— Где милиция? Что ты врешь!
Все бросились к окнам. Во дворе у стенда участковый уполномоченный читал заметки. Он рассматривал карикатуры и улыбался, а потом вдруг захохотал во все горло. Должно быть, увидел изображение скандалиста Сапелкина. Лешка нарисовал жильца из девятой квартиры очень похоже. Недаром Хворин подстерегал его два вечера подряд, возвращающегося домой с работы. На картинке Сапелкин стоял посреди кухни и в поднятой руке держал за ножку табурет. Физиономия у жильца была зверская. А от него в разные стороны бросались и люди, и кошки, и кухонная посуда — кастрюли, сковородки, миски… Самовар удирал, прижав к себе, как младенца, фарфоровый заварной чайник. Под носиком у чайника торчала соска. Карикатура была такая веселая, что Лешка и сам хохотал, когда рисовал ее. Не мудрено, что она рассмешила и старшего лейтенанта милиции.
Прочитав газету, участковый уполномоченный огляделся по сторонам, словно хотел отыскать тех, кто здесь эту газету вывесил, и, никого не найдя, направился к одному из подъездов.
— Видали! Видали, как он смеялся? — торжествующе кричал Шурик Веденеев, как будто это он, а не Лешка рисовал смешные карикатуры: Шурик уже чувствовал себя среди новых товарищей так, словно был знаком со всеми давным-давно.
Полчаса спустя вышел из дома Гошка. Он лениво обвел взглядом пустынный двор, увидал стенд со стенной газетой, подошел и стал читать, медленно и беззвучно шевеля губами. И вдруг Гошка засмеялся. Смеющимся Рукомойникова видели так редко, что все ребята просто прилипли к окнам красного уголка. Гошка смеялся, мотая головой и хлопая себя ладонями по коленям.
— Вот хохочет! — без злобы и даже как будто с удовольствием сказал Лешка.
Рукомойников так и ушел со двора, посмеиваясь и мотая головой. А ребята снова взялись за прерванную работу. Нелегкое это оказалось дело — из старых скамеек и столика смастерить новые.
— Легче уж сначала доски строгать, отпиливать и из них сколачивать, — сказал упарившийся Олег.
— Конечно, легче, — согласился Павлик. — Из н-новых досок всегда легче. П-правда, Леша?
— Ясно, — отозвался Хворин, ловко выколачивая гвозди из доски. — И кто это сюда столько гвоздей нагнал?
— Это я, — смущенно откликнулся Степка.
— Ну и наворотил! А еще начальник штаба.
До самого обеда провозились ребята, делая заготовки для столика и скамеек. Вот когда пригодился Вовкин сантиметр. Все, оказывается, надо было рассчитать с точностью. Каждую ножку, каждую деревянную планку. Чтобы скамейка не качалась, нужно было поставить между доской сиденья и ножкой треугольные косячки. Прибить их можно всего двумя гвоздями. А Степка, когда сколачивал скамьи для отрядной комнаты, затратил на каждую ножку штук по двадцать.
— Так и вовсе можно дерево испортить, — сердито говорил Лешка. — Видишь, дырок сколько? Хорошо, что дерево сырое было, а то бы все трещинами пошло.
На время обеда стенд с газетой решили отнести в красный уголок, чтобы после опять вынести во двор. Ключ от красного уголка Степка положил под камешек возле ступенек. Это было место, известное всем ребятам. Тот, кто приходил первым, мог отпереть замок, не дожидаясь, когда соберутся остальные.
Первая скамейка была готова часам к пяти. Это была настоящая скамья, аккуратная, гладкая, на крепких ножках. Она не скрипела и не качалась. Стояла на полу твердо. И каждому хотелось посидеть на ней, чтобы проверить, удобно ли сидится…
С пяти часов стали возвращаться с работы жильцы. И вот тогда-то для ребят наступили минуты настоящего торжества. Кто бы ни входил во двор, первым делом сворачивал к стенду. И около половины шестого у газеты собралась довольно большая толпа. Усидеть в красном уголке не было уже никакой возможности, и ребята высыпали во двор. Сгрудившись позади жильцов, толпившихся у стенда, они с восторгом слушали, как взрослые обменивались замечаниями.
— Здорово нарисовали!
— Сапелкин-то как похож!
— Давно пора, — сказала пожилая женщина из девятой квартиры. — Житья нет от этого Сапелкина…
Молодой рабочий с консервного, жилец из двадцать третьей квартиры по фамилии Стрелков, повел широкими плечами.
— Цацкаетесь вы с ним очень. Давно бы в милицию сообщили.
— Сообщали уже, — со вздохом ответила женщина и махнула рукой. — Не действует.
Позади ребят остановился Яков Гаврилович. Его целый день не было во дворе, очевидно он куда-то уезжал.
— Выпустили! — воскликнул он, заглянув через головы жильцов. — Вот это молодцы!
Толстый мужчина в чесучовом пиджаке, услышав это, обернулся.
— Это кто же выпустил? — спросил он. — Я думал, вы…
— По нашей инициативе, по нашей инициативе, — закивал Яков Гаврилович. — Можно сказать, с благословения нашей конторы… Но выпускали не мы, а вот ребятишки, пионеры…
— То-то, я смотрю, на вас карикатуры нету, — подмигнув, засмеялся Стрелков.
Яков Гаврилович растерянно замигал.
— То есть как это? Почему? За что же на меня карикатуру?
— А за то, что красный уголок до сих пор не открываете, — объяснил Стрелков. — Ребята его отремонтировали, оклеили — и дело с концом. Думаете, жильцы не в курсе дела? Очень даже в курсе. Мы с Андреем Голубевым в одном цехе работаем.
Еще кое-кто из жильцов поддержал молодого рабочего. Яков Гаврилович покраснел.
— Граждане, граждане! Прошу вас, не волнуйтесь. Уголок будет открыт…
— Когда? Когда откроете-то? — раздались голоса.
— На днях и откроем. Уже получены средства на шахматы и шашки… Так сказать, на культинвентарь.
— Домино бы надо тоже, — подсказал один из жильцов.
— Будет и домино. Все будет.
— Товарищи, товарищи! — крикнул Стрелков. — Давайте так решим. Если на будущей неделе уголок открыт не будет, попросим ребят в следующем номере газеты пропесочить и нашего Якова Гавриловича.
— Правильно! Так и надо! — послышались в ответ веселые голоса.
В этот момент, растолкав всех, к газете подошел сам Сапелкин. Очевидно, он был в хорошем настроении. Но вдруг лицо его стало мрачнее тучи.
— Это кто же здесь выставил? — загремел он. — Это что? Меня в гнусном виде?! Твое художество? — набросился он на Якова Гавриловича.
— Во-первых, вы мне не тычьте, — обиженно сказал Яков Гаврилович. — А во-вторых, это общественная критика…
Сапелкин не дослушал.
— Я вот тебе задам критику! Я эту мерзость сам немедленно уничтожу!..
— Ой! Он сорвет сейчас! — испуганно вскрикнула Таня, увидав, как Сапелкин решительно протянул руку к газете.
Но тут перед разъяренным скандалистом вырос Андрей.
— Не трогать! — строго произнес он.
Рядом с командиром отряда встал Стрелков. Он смотрел на Сапелкина сурово, чуть приподняв левую бровь. Его широкие плечи совсем загородили газету. И позади Сапелкина очутился участковый уполномоченный, снова зашедший сюда по какому-то делу.
— Между прочим, — сказал старший лейтенант, — портить народное имущество не полагается. А насчет карикатуры… У нас в отделении тоже газета имеется. Сатирическая. Называется «Давайте не будем». И там меня продернули. Из-за вас, гражданин Сапелкин. Из-за того, что до сих пор образумить вас не могу.