Страница 14 из 63
На другой день он чуть было не проспал час, назначенный для сбора в школе. Стрелки на часах уже показывали девять. Наспех выпив чаю и съев два пирожка с капустой, он торопливо оделся, завязал галстук и, подумав, снял со стены бинокль.
Утро выдалось пасмурное. Солнце, сиявшее вчера как по заказу, сегодня словно решило отдохнуть и закуталось в серые мягкие тучи.
Наверно, из-за погоды добрая половина Степкиных одноклассников не явилась к школе. Не было Тани Левченко, не было Гали Кочергиной, Славы Прокофьева, подружек Доры, Милы и Ляли — «ансамбля До-Ми-Ля»… Да и Оля Овчинникова, судя по ее унылому виду, тоже с удовольствием осталась бы, наверно, дома, если бы не была председателем совета отряда. Степка не увидел также ни Кости, ни Пончика. Зато Женька Зажицкий, Олег Треневич и Мишка Кутырин были здесь.
В остальных отрядах тоже недоставало половины ребят.
Степка прибежал, когда отряды уже строились во дворе, готовясь к выходу. Заморосил дождь. Ребята строились, поеживаясь, неохотно и молча. Но когда отряды строем, по трое в ряду, двинулись по улице, когда три барабанщика дружины и два горниста — семиклассники ударили в барабаны и затрубили в горны, когда развернулось впереди алое дружинное знамя, вспыхнув, словно громадный костер, когда язычками пламени взвились над головами отрядные флажки, все приободрились и подтянулись. А тут, должно быть разбуженное барабанной дробью и громким пением, выглянуло из-за тучи солнышко.
Рядом со Степкой шагали Олег и Женька. Треневич все время путался, не попадал в шаг и толкал Степку плечом. За спиной громко сопел Мишка. Дыша Степке в затылок, он сообщил, что все-таки захватил из дома сырой картошки. На всякий случай. Может быть, выйдет какое-нибудь новое распоряжение и разрешат развести костер…
Барабаны гремели и горны пели, не умолкая все время, пока шли по улице. Прохожие останавливались и глядели на пионеров, улыбаясь. И хотелось шагать еще ровнее, чеканить шаг, как чеканят солдаты на параде. Под барабанную дробь миновали последние окраинные постройки, оставили позади завод, и вожатая сказала, что барабанщикам и горнистам можно отдохнуть, а знаменосцу спрятать знамя в чехол. Стало тихо. Только подошвы шаркали по дороге. Но разбуженное солнце уже разгоняло тучи, и они походили теперь на груды почерневшего мартовского снега, который оседает под весенними лучами. Изморось сменилась теплым ветерком, и в синеве невидимый жаворонок запел так громко и радостно, будто бы по небу побежал говорливый стремительный ручеек.
Степке нравилось шагать по дороге к синеющему вдали лесу. А когда вдоль насыпи зазеленели первые кустики, когда появились первые деревья, похожие на разведчиков, высланных вперед из леса, раздались оживленные голоса:
— Смотрите, смотрите! Вон сорока полетела!
— Девочки! Поглядите, сколько одуванчиков!
— А вон крыса! Крыса!
— Где? Где?!
— Через дорогу побежала!
— Эх, поймать бы да Надьке за шиворот!
— Тебе за шиворот.
— Я крыс не боюсь, а ты боишься.
— Это и не крыса вовсе, а суслик.
Все вокруг казалось удивительным, невиданным, всюду шуршала, копошилась, суетилась, хлопала крыльями, перебегала и перепархивала с места на место чудесная жизнь, которой никто никогда не видит в городе. Все звонче звучали голоса. Но их вдруг заглушили барабаны и горны. Это барабанщики и горнисты от полноты чувств ударили своими палочками по тугой коже и стали дуть в сияющие желтые трубы.
Лес двигался навстречу ребятам. Он подступал все ближе, ближе, громадный, молчаливый, пронизанный зеленым светом.
На опушке сделали привал. По рукам пошел Степкин бинокль. Всем хотелось посмотреть на город, который остался позади и едва виднелся вдалеке.
Отдохнув, двинулись дальше, в глубь леса. Шли, растянувшись длинной цепочкой по узкой тропинке. Над тропинкой переплелись густые ветки, будто бы хотели скрыть ее от солнца и неба. Громадные желтые корни пересекали ее, словно сосны своими могучими морщинистыми лапами хотели удержать тропинку на месте, боясь, как бы она куда-нибудь не убежала.
Тропинка привела ребят к просторной поляне, окруженной высокими елками. Посреди поляны стоял грузовой «Москвичок» с желтым деревянным кузовом. Из окошка кабины, улыбаясь, выглядывал заведующий учебной частью Петр Лукич. На пеньке сидел баянист, который иногда играл в клубе консервного завода во время танцев. Рядом с автомобилем стоял раскладной дачный столик, уставленный бутылками с лимонадом, тарелками, на которых горками возвышались бутерброды, конфеты, печенье и пачки вафель. Все это заботливо приготовила заранее школьная буфетчица тетя Паша.
Увидав бутерброды, отряды смешались и рассыпались. Крича наперебой, все кинулись к буфету, словно по меньшей мере три дня никто не брал в рот ни крошки. Тетя Паша едва успевала откупоривать бутылки и резать хлеб для новых бутербродов.
Валентина Алексеевна растерянно глядела на этот невероятный штурм. Наверно, она никак не ожидала, что вид бутербродов и бутылок с лимонадом приведет ребят в такой пыл. Впрочем, ее растерянность длилась недолго.
— А ну-ка, — шепнула она барабанщикам и горнистам, которые, видно, по обремененности своими трубами и барабанами не смогли кинуться вместе со всеми на штурм. — А ну-ка, боевую тревогу!
И грянули трубы. И рассыпалась над поляной звучная дробь пионерской тревоги. И тотчас же вокруг тети Паши образовалась пустота. Теперь уже она растерялась, держа в одной протянутой руке откупоренную бутылку, а в другой — бутерброд, с таким изумленным лицом, словно протягивала их человеку-невидимке.
А над поляной уже звучно раздавались команды председателей отрядов: «Становись!.. Равняйсь!..»
— Смирно! Председатели советов отрядов, сдать рапорты!
Когда были сданы рапорты, когда знаменосец и его ассистенты вынесли знамя, когда умолкли торжественные звуки горнов и дробь барабанов, все расселись прямо на траве.
Петр Лукич произнес речь про Первое мая. Его слушали очень внимательно. Только Зажицкий, сидевший рядом со Степкой, ворчливо шепнул:
— Лучше бы сказал, почему костер не разрешил зажечь.
Впрочем, когда после Петра Лукича вышли в круг семиклассники, подготовившие литературный монтаж, Зажицкий куда-то исчез. Появился он так же внезапно и зашептал Степке в ухо:
— Когда перерыв будет, иди вон в те кусты. Видишь, где большая елка. Мы там будем тебя ждать с Мишкой и Олегом.
Степка покосился на разлапистую темную ель и кивнул. Как раз в этот момент семиклассники закончили чтение.
— Теперь, ребята, можно и перекусить, — сказала Валентина Алексеевна. — А потом — концерт.
— Только никуда с поляны не отлучаться! — громко и строго добавил заведующий учебной частью.
Все опять с громкими криками бросились штурмовать буфет. А Степка с замирающим сердцем стал подбираться к краю полянки и, очутившись рядом с большой елью, на которую показывал Женька, стремительно юркнул за ее мохнатые ветки.
— Сюда иди. Мы тут, — раздался справа приглушенный голос.
В кустах мелькнула серая Женькина курточка. Степка нагнулся и нырнул в заросли орешника.
Мишка, Олег и Женька дожидались Степку, скорчившись за кустами. Физиономии у всех раскраснелись и вид был заговорщический.
— Поползли! — коротко приказал Женька. — Я тут одно место высмотрел. Ручей и полянка.
Оказывается, Зажицкий удрал с линейки и очень гордился тем, что этого никто не заметил. Он сказал, что на полянке возле ручейка можно развести костер.
— А спички? — спросил Степка.
— Спичек нет, — подтвердил Женька. — Но с нами прапраправнук великого Эдисона — Олег… Как тебя по отчеству?
— Миронович, — сказал озадаченный Олег.
— Олег М. Тпруневичессон, — торжественно представил его Зажицкий. — Он обещал зажечь костер без спичек. Вероятно, будет взрыв.
— Никакого взрыва не будет, — возразил Олег, редко понимавший Женькины шутки.
— А как же ты зажжешь? — полюбопытствовал Степка.
— Вот увидишь, — загадочно ответил Треневич.