Страница 30 из 46
Затем переводчиков потребовал к себе рас с их помощью следовало убедить туземцев на той стороне реки не сопротивляться эфиопам.
На противоположном берегу Омо под развесистым деревом сидели на низеньких табуреточках несколько туземцев-парламентеров, и диалог велся примерно так:
— Приходите нам покориться.
— Мы вас не знаем, уходите с нашей земли.
— Не придете добровольно, мы спалим вас огнем наших ружей, а ваших жен и детей уведем в плен. Мы ваши властители — амхарцы Менелика.
— Мы не знаем амхарцев Менелика. Уходите.
Так повторялось несколько раз, и переговоры успеха не имели. Но когда солдаты пригнали откуда-то челнок, туземцы стали сговорчивее. Они поинтересовались, кто такой Менелик, и ушли, чтобы посовещаться, стоит ли им сдаваться какому-то неведомому, но, наверное, могущеетвенному царю.
К утру два челнока были готовы, и солдаты начали переправляться в них на другую сторону. По эту сторону на высоком берегу залегли стрелки с ружьями — на случай, если туземцы не будут достаточно благоразумны и атакуют десантников. Но ничто не нарушало тишины. Челноки сновали от одного берега к другому, перевозя партии солдат. Последними высадились на берег Булатович и Ато-Баю. Они везли флаг, укрепленный на длинном древке. Один из солдат ловко взобрался на верхушку высоченного дерева и укрепил там флаг.
Вечером все войско раса торжественным маршем двинулось к берегу озера. Каждый, не исключая и самого Вальде Георгиса, нес на плечах два камня. На берегу на одном газ холмов из этих камней вырос своеобразный монумент, на вершине которого бился на ветру шелковый зелеио-красно-желтый эфиопский флаг. По сигналу раса пять тысяч ружей отсалютовали новым владениям Менелика. Забили литавры, затрубили трубы, засвистели флейты — солдаты праздновали победу.
30 марта отряд выступил в обратный путь. Теперь походная колонна возросла примерно вдвое. Солдаты гнали захваченный скот, погрузив на мулов запасы продовольствия; пленные мальчишки несли ружья и щиты, а женщины-туземки, не проявляя особого упрямства, ходили за водой, рвали траву для мулов и мололи зерно. Солдаты ликовали. Они шли домой с победой и большой добычей. Вальде Георгис понимал, как трудно будет идти по пустыне с таким обозом, но он понимал и другое никакая сила, даже приказ любимого военачальника, не сможет сейчас заставить солдат отказаться от добычи.
Булатович в сопровождении Двух слуг, которые горевали, что у них нет пленницы и теперь самим приходится запасать траву для мулов, решил подняться на гору Курас, которая возвышалась на южной оконечности горного хребта в нескольких километрах от берега Омр. Он не предупредил раса о своем намерении, так как Вальде Георгис не отпустил бы его без надежного конвоя в лесах скрывались туземцы, покинувшие свои жилища при приближении войска.
Выступили в четьире часа утра. Булатович ехал на муле, а слуги с ружьями и инструментами бегом поспевали за ним. Пока не взошло солнце, ехать было легко и приятно. Но уже к девяти часам утра стало жарко, да и дорога, выйдя из прибрежного леса, пошла по равнине, перерезанной глубокими трещинами. Мул стал оступаться, пришлось двигаться медленнее.
Внезапно в кустах путники наткнулись на десяток туземцев, которые сидели кружком у только что зарезанного барана. При виде вооруженных людей они бросились в разные стороны. Одному из слуг все-таки удалось схватить высокого туземца, вооруженного луком, щитом и копьем, а другой слуга поймал его жену с маленьким ребенком.
Лица у туземцев были красивые, не изуродованные татуировкой. Вся одежда мужчины состояла из шкуры козленка, его длинные волосы спускались до самых плеч. На женщине была воловья шкура вокруг бедер.
Супруги пришли в полное отчаяние. Они что-то мычали и протягивали к Булатовичу руки, моля о пощаде. Ребенок ревел, а у ног вертелась с лаем маленькая собачонка, не бросившая своих хозяев.
Объясниться с туземцами не было никакой возможности — они ничего не понимали, но кое-как, знаками, Булатович заставил их умолкнуть и, указывая на гору, стал объяснять, что, как только они взойдут туда, их немедленно отпустят домой.
Туземцы, видимо, что-то поняли, успокоились и позволили взвалить на себя инструменты. При дальнейших расспросах удалось выяснить, что туземцы принадлежат к племени тургана и живут на западных берегах озера.
Склоны горы оказались очень крутыми. Мелкие острые камни ежеминутно впивались в ноги. Ухватиться за растущие по склонам кустики было нельзя — их ветви усеивали длинные колючки. И вдобавок солнце пекло в этот день с беспощадной силой. На полдороге измученные туземцы легли на землю, и никакие угрозы не могли заставить их подняться. Булатовичу очень нужен был проводник, потому что только с его помощью он мог пометить на карте местные названия некоторых неизвестных вершин. Но туземцы, казалось, уже окончательно свыклись с мыслью о смерти и не внимали никаким угрозам и посулам.
Тогда Булатович подошел к туземцу и выстрелил из револьвера почти над самым его ухом. Бедняга от ужаса, видимо, лишился последних признаков сознания. Слуги подняли его на ноги, Булатович взял на себя ношу туземца, и все начали медленно карабкаться вверх. К полудню, совершенно измученные, поднялись на вершину. Нужно было спешно установить инструменты, чтобы наблюдать солнце, когда оно будет в зените.
Отсюда, с вершины, открывался вид на северную часть озера с тремя заливами. В один из них — Рус — впадает Омо. На западе, окруженный горами, лежал залив, открытый Боттего в 1896 году; в следующем году здесь побывал Кавендиш. Но ни тот, ни другой не узнали местного названия залива. Пленный тургана называл его Лабур, и Булатович нанес это название на карту. С юга залив оканчивался длинным мысом, на котором возвышались три пика. Туземец не знал, как называется этот мыс, и Булатович написал на карте свое наименование — Васькин мыс — в честь израненного мальчика, найденного на берегах Омо, вылеченного и выхоженного им и Зелепукиным. Неизвестно почему, оба они стали называть мальчугана Васькой, и вот теперь имя нового подданного императора Менелика появилось на географической карте Булатовича.
Спускаться с горы ничуть не легче, чем взбираться на нее склоны, усыпанные щебнем, так круты, что удержаться на ногах нет никакой возможности. Жара не спадала. В тыкве оставалось несколько глотков воды, и их разделили поровну. До Омо было километров двадцать. Туземца отпустили, как и обещали. Леса, окаймляющие Омо, виднелись у самого горизонта, но путникам казалось, что по мере их продвижения узкая полоска отступает все дальше и дальше. А вокруг лежала желтая голая степь.
Часов в пять вечера из-за кустов вышло стадо коз и баранов, которых туземцы гнали подальше от эфиопов. Усталым путникам, все вооружение которых состояло из одного ружья с тридцатью патронами и револьвера — с десятью, эта встреча не сулила ничего хорошего.
Булатович, как опытный офицер, всегда помнил старое мудрое правило лучший вид обороны — нападение. Не теряя ни минуты, он выскочил из-за кустов и двинулся на туземцев. Расчет его оказался правильным напуганные туземцы — а их было несколько десятков — побросали своих коз и баранов и кинулись бежать, как будто перед ними был не один человек, а, по крайней мере, полк вооруженных до зубов солдат.
Слуги БулатоВича, воодушевленные таким оборотом дела, забыв про усталость, начали преследовать туземцев, хотя нужды в этом не было никакой. Путь был свободен. Однако напрасно Булатович звал слуг, стрелял в воздух. Они скрылись в кустарнике. Ждать их в этом месте было опасно туземцы, опомнившись, могли подкрасться сзади. Если слуги живы, то они направятся к реке.
И Булатович пошел один. Солнце уже село, когда он достиг прибрежного леса и, продираясь сквозь чащу, вышел на высокий и обрывистый берег Омо. Он привязал мула к шашке, воткнутой в землю, а сам по лиане спустился к воде. Вода была теплая и мутная, но путешественнику казалось что вкуснее напитка он в жизни не пробовал.