Страница 17 из 74
«Фрам» попадает в полосу штиля. Мотор слабый, да и топливо нужно беречь. Неуклюжее суденышко безвольно покачивается на черных волнах. Жара. То одна, то другая собака поднимается и воет. Вой тонет в зное; спящий в тени под тентом человек приоткрывает один глаз, но тут же снова засыпает. Момент терпения. Тягучие часы, жаркие ночи, невыносимые дни. Пресную воду необходимо экономить. Она помутнела, почти непригодна для питья. Псы страдают от жажды. Лежат и пыхтят, свесив языки. Языки уже не красные, а серые.
И тогда он обходит своих людей и говорит:
— Ответственность лежит на мне!
Это не приказ и не доверительное признание, просто дружеское сообщение; он берет на себя груз мыслей, обременяющий собеседника. Он не торопится. Садится рядом с тем, кто уныло стругает палочку. Сам достает перочинный нож, чистит им ногти. Чертыхается вместе с тем, кто отводит душу бранью, молчит с тем, кто отмалчивается. Напоминает:
— Ответственность лежит на мне!
У него удивительное умение разряжать атмосферу в трудный момент — далеко в океане, когда судно топчется на месте и тянутся нескончаемые часы нестерпимой скуки.
Но о том, что его по-настоящему тревожит, он помалкивает: «Поспеем мы в Китовую бухту раньше Скотта?..» Ведь нельзя исключать возможность того, что Скотт тоже захочет разбить там лагерь, чтобы быть ближе к полюсу. Пришедший последним должен будет уступить первому. Однако эти опасения — удел самого Амундсена, ими он ни с кем не делится. Он ходит по судну и говорит:
— Ответственность лежит на мне!
Они отпускают собак с привязи. Это его приказ. Собакам нужно размяться. На заставленной снаряжением палубе не очень-то разгуляешься. Всех собак отпускают одновременно. Полтора месяца они сидели на привязи. Поначалу даже не замечают, что теперь можно свободно двигаться. Проходит полчаса. Никаких изменений. Но на борту растет напряжение. Всякое может случиться. Люди ожили, смотрят: что теперь будет? И вот первый пес поднимается на ноги и делает несколько шагов по палубе.
Останавливается, озадаченный. Его ничто не держит. В следующую секунду на борту разражается ураган, полудикие псы бросаются вперед, чтобы покарать отступника, и обнаруживают, что свободны все. Стоит оглушительный вой. Сейчас они зададут трепку врагам. Собакам невдомек — это было сделано, когда они дремали, разморенные зноем, — что морды их туго перевязаны, чтобы они не загрызли друг дружку насмерть. Драка — их страсть. В Гренландии драка составляла их традицию, их культуру. Сейчас они померяются силами на палубе.
Однако они не могут кусать. Бросаются друг на дружку, а пасть открыть не могут, бодают противника, бьют лапами, царапают когтями, сбивают с ног — и воют, сквозь сомкнутые челюсти прорывается приглушенный вой. Но проблема разминки решена. И люди пробуждаются от спячки.
Он повторяет:
— Ответственность лежит на мне!
На смену штилю приходит шторм. Принимая ветер с кормы, судно развивает ход. Палубу поливают соленые брызги. Конечно, «Фрам» непотопляем, это всем известно, но качает его, как никакое другое судно. Начальник экспедиции не сомневается, что все будет в порядке. Судном управляют настоящие моряки. Люди, на которых можно положиться и которые в критическую минуту доверятся ему. У него нет причин для беспокойства. Можно ложиться спать. Он забирается на койку, думая про себя: «Ответственность лежит на мне. Теперь мы быстро идем на юг».
Сразу после наступления нового, 1911 года они входят в паковые льды. Люди и собаки облегченно вздыхают. На льдинах лежат тюлени. Охота приносит свежую пищу, прибавляющую сил команде и псам. Появляются и пингвины. Очень важные в своих выходных костюмах, они как будто не совсем довольны тем, что их покой нарушают бесцеремонные пришельцы с севера. Но ведут себя учтиво, пряча за учтивостью любопытство; потешно переваливаются с ноги на ногу. Стрелять в пингвина — все равно что стрелять в престарелого начальника уездной полиции дома, в Норвегии. Охотников это не смущает.
«Фрам» уверенно протискивается между льдинами, здесь он в своей стихии. Через паковые льды они входят в море Росса, черное, свободное от льда. И продолжают идти на юг.
Наконец перед ними вздымается из воды сам великий барьер. День ясный. Ледовая стена — могучая, отвесная, синяя, суровая и грозная. От нее веет холодом. Кругом ни души. Маленький кораблик в море, на кораблике — горстка людей, они убрали паруса и медленно приближаются к стене, как бы с вежливым вопросом на устах: «Разрешите?..»
Двое суток идут они вдоль ледового барьера. Высота стены где пятьдесят, где двадцать, где тридцать метров, но всюду она одинаково неприступна. Мертвый ледовый массив жестко отталкивает судно и людей. Но вот в барьере открывается маленький залив. Это Китовая бухта.
Минуты лихорадочной тревоги: «Меня не опередили?..» Он карабкается на мачту — за спиной море, впереди страна льдов — и смотрит в бинокль, напрягает зрение так, что глаза слезятся. Капитан окликает его. Он не слышит. Ему сейчас ни до кого. Ответственность лежит на нем. Если Скотт здесь, Амундсен, всему миру раскрывший свой обман, проиграл. Если Скотта нет, шулер еще может выиграть — выиграть все. Никого не видно? Он скатывается вниз и тут же снова лезет на мачту: кругом море и льды, внизу его люди, все молчат, даже собаки сегодня притихли.
Они подходят к кромке льда в глубине Китовой бухты. Никого.
Они пришли первыми.
Может быть, Скотт совсем и не собирался сюда, но твердой уверенности в этом не было. Он спускается с мачты.
Все в порядке. Тебе посчастливилось — и на этот раз.
Ты пришел на место днем раньше срока, предусмотренного твоим планом.
Никто не должен видеть, что у тебя дрожат руки.
— Я отвечаю за все! — говорит он и смеется.
Скотт II
Скотту исполнилось 42 года. Характером далеко не вояка, он носил высокое воинское звание. Никто не видит теперь изъянов, которые каждому бросались в глаза, когда он был молод. Плечи бугрятся мышцами. Тело плотное, крепкое. Освоено наконец — так думает он сам — трудное искусство принимать решения, делать ответственный выбор между одинаково неприятными альтернативами. Так считают и люди, знающие его.
Возможно, он был лишен воображения. Как человек военный, строго следовал определенным установкам, пусть не всегда с восторгом. Перед ликующими толпами обряжал свое лицо в красивую улыбку, популярность его была велика, после Нельсона ни одного представителя британского флота не встречали такими овациями. Оригинальностью суждений не блистал. Кое-кто думал: «Он скучен». Возможно, в трудные минуты жизни он в глубине души спрашивал себя: «Почему я так неинтересен?..»
Судно, назначенное везти экспедицию на юг, называлось «Терра Нова». Во время экспедиции «Дискавери» оно выполняло вспомогательные функции. Скотта не было на борту, когда «Терра Нова» вышла из Англии с полным грузом и, командой. Он отплыл в Южную Африку на другом корабле и уже там перешел на «Терра Нову». Империя чествовала его, губернаторы слали почтительные приглашения, мужчины в военной форме вытягивались в струнку. Офицеров и рядовых разделяла четкая грань; на флоте действуют свои законы, хотя бы речь шла о покорении Южного полюса. Еще продолжали поступать денежные взносы, большие и малые. Однако денег все равно не хватало.
Капитана судна (он же заместитель начальника экспедиции) звали Эдвард Эванс. Ему лишь недавно исполнилось тридцать лет. Красивый, черноволосый, загорелый, обаятельный; женщины при виде его падали в обморок от восторга. В ряду его талантов было умение собирать средства. Сочетая очаровательную бесцеремонность и лукавую тактику, он выступал на сотнях собраний, и одна только его улыбка вызывала приток денег там, где Скотт, ораторствуя часами, добивался куда худших результатов. Скотт восхищался им. Он говорил об этом сам, говорил искренно. Эванс был с лихвой наделен качествами, каких не было у Скотта. Возможно, избыточная осторожность начальника была обусловлена недостатком осторожности у его заместителя.