Здравствуй, Таити!

Наш приезд вызывает всеобщее оживление. Кто-то зажигает керосиновую лампу, раздаются заспанные голоса, минуту спустя на дороге появляются люди. Их темные контуры резко выделяются в свете фар.

Спрашиваю первого встречного, где дом таваны. Он беспомощно разводит руками.

Вскоре выясняется, что ни таваны, ни его заместителя нет дома. Даже жандарм куда-то делся. Остался я «на бобах». Делать нечего, придется ночевать в палатке. Разбить на берегу моря палатку, да еще такую крошечную, как моя, — минутное дело. Укладываясь спать, чувствую легкую и даже приятную дрожь от необычности происходящего. Засыпая, мысленно представляю над палаткой транспарант: «Частная собственность! Табу!!»

Однако со мной ничего не случилось, если не считать того, что примерно в полночь с грохотом свалился кокосовый орех. Тррах! — что-то ухнуло совсем рядом с палаткой. Я нащупал дорожный мешок, вынул электрический фонарь. В двух метрах от моей головы лежал кокос внушительных размеров. Шутка сказать, весит он больше шести килограммов! Я вскинул голову и, посветив фонарем, увидел угрожающе раскачивавшиеся здоровенные шары зрелых орехов. Хорошо, что я поставил палатку между пальмами, а не под кроной. Вероятно, ветер усилился и раскачал верхушки деревьев. А может быть, правда, что у кокосов есть глаза и орехи падают только на дураков? Так или иначе, но на Таити не страхуют от такого рода несчастных случаев.

После этого происшествия ничто не нарушило моего покоя. Утром я выбрался из спального мешка и поспешил к морю искупаться. Черный вулканический песок сверкал под лучами утреннего солнца крошечными кристалликами слюды, проваливался под тяжестью шагов. Там и сям по пляжу пробегали красно-черные крабы, бочком спешили по своим крабьим делам. При моем приближении в панике прятались в норки. Некоторые из них ловко взбирались на пальмы, перепиливали клешнями кокосы и уже на земле расправлялись с плодами.

Однако в целом фауна полинезийских островов невероятно бедна. Таити не назовешь зоопарком под открытым небом. Навсегда останется тайной природы полное отсутствие на архипелаге хищных животных. Полинезийцы не знают змей, не представляют, как они выглядят. Еще Бугенвиль восхищался тем, что на острове отсутствуют тучи насекомых, истинное бедствие тропиков, и что он не видел здесь ни одной ядовитой твари… В этом отношении фауна полинезийских островов еще беднее, чем меланезийская.

Я уже упоминал о том, что домашние животные были завезены на острова европейскими первооткрывателями. Благодаря этому полинезийская свинья, скучавшая в одиночестве, оказалась в приятном обществе. Другой вопрос, что козы уничтожили на Маркизских островах весь подлесок, а олени в Новой Каледонии так размножились, что пришлось устроить настоящую бойню.

Запад предстал перед полинезийцами как образ «семи казней» европейских. Москиты, осы и другие насекомые настолько размножились, что стали кошмаром для жителей острова. Наконец однажды какой-то корабль оставил в Океании парочку здоровенных крыс, которые рьяно принялись за дело и быстро истребили целые виды мелких животных, а сами невероятно расплодились. Клопов на здешних островах тоже никогда не было. В наследство таитянам их оставили испанцы. Когда в 1774 году скончался один из капитанов, его похоронили на Таити. Любопытные островитяне разбили гроб испанца, а клопы, таившиеся в щелях гроба, расползлись и распространились по всему острову. Комары — тоже импортные. Их завез на архипелаг один китобой, ставший на якорь у Муреа. К счастью, этот вид не был разносчиком малярии.

Таким образом, местная фауна «сравнительно безвредна», за исключением комаров, мух, ночных бабочек и прочей крылатой твари. На всякий случай вход в палатку я затягиваю москитной сеткой. Она не может защитить лишь от нона — крошечных мошек, завезенных сюда с островов западной части Тихого океана. Они способны проникать сквозь густую сетку, от их укусов образуются гнойные раны. Нона сплошь покрывают белый песок пляжей, так что он становится черным, тучами летят на огонь.

Я долго плескаюсь в море. Вода такая теплая, что кажется густой. Ниже двадцати градусов на Таити она не бывает, а в лагунах, где дно мелкое, вода еще теплее. Морская вода оставляет на губах горький привкус и жжет глаза. Неудивительно, что местные жители не любят купаться в океане. Тревожно озираюсь: нет ли поблизости акул. Они наверняка есть, но я не вижу ни одной.

Пора выбираться на берег и удалить из волос и ушей морскую соль. В то время как я приближаюсь к палатке с полотенцем на плече, деревушка оживает. Доносится пение — женщины готовят завтрак.

Среди пальм рождается изумительное утро. Потоки света заливают жилища островитян, врываются в мою палатку. Какое блаженство лежать навзничь, впитывая нежное тепло утренних лучей. Морские птицы лениво взмахивают крыльями, описывая в небе плавные круги. Пассат наконец перестал наигрывать свои мелодии на листьях пальм.

Здешний изумительный климат не идет ни в какое сравнение с климатом других тропических стран, нет изнуряющей жары и резких перепадов температур. Растения, даже у вершины Орохены, на Таити цветут все двенадцать месяцев. Днем воздух охлаждается морским бризом, а ночью — ветром с гор. Средняя температура года около двадцати шести градусов по Цельсию и почти никогда не опускается ниже двадцати. Наиболее прохладно в июле и особенно жарко в январе. Таити счастливо обходят разрушительные тайфуны и землетрясения. Условия для лагерной жизни идеальные.

Перед моей палаткой живописный пейзаж: эффектные пальмы, вытащенные на берег пироги, спокойная голубая лагуна. Дальше, за рифами, океан, а слева зеленые горы с крутыми склонами, долина смотрится в морскую гладь. В глубине суши контуры погасшего вулкана Рониу, который господствует над Малым Таити. И в довершение всего — невдалеке река Ваитепиха, оканчивающая здесь свой торопливый бег среди холмов, раскинувшихся вокруг Таутиры.

Заядлый путешественник, не из одной реки попробовавший воду, я немел, созерцая эту «цветную открытку». Вид из моей палатки может конкурировать с теми, что считаются самыми прекрасными на свете. Я неумолимо покорился чарам этого острова, который заставлял безмолвно любоваться собой даже неисправимых скептиков, моралистов и ворчунов.

Тем временем позади палатки развертывались события. Дети, эти местные средства массовой информации, обнаружили попаа[18], передали новость другим, и вот возле моего бивуака уже кишит толпа ребятишек в возрасте от шести до двенадцати лет. Смеются, кричат, бегают, как миллионы их сверстников во всех частях света. Оказывается, палатку я разбил не далее, чем в двухстах метрах от школы.

Здешние ребятишки прелестны. Смуглые, черноглазые, живые, как ртуть. Сразу видно, что им хорошо живется. На Таити нет голодных, больных, запущенных детей. Детство здесь не является страданием, как в Индии или в странах Латинской Америки, где каждое человеческое существо с первого осознанного шага по земле вынуждено вести жестокую борьбу, чтобы удержаться на поверхности жизни. В сравнении с некоторыми районами земного шара, где часто нет места детской радости, Таити подобен седьмому небу.

Таитянские дети как могут платят родителям за их доброту. Я часто видел их за различными хозяйственными работами. Они бегали по поручениям, убирали около дома, извлекали мякоть из кокосовых орехов для обеда. Девочки помогали готовить, а мальчики с необычайной ловкостью взбирались на деревья и собирали плоды.

Полинезийцы необыкновенно любят детей — и своих и приемных, законных и незаконных. Рождение ребенка — великое событие. Все усилия старших направлены на то, чтобы обеспечить малышам счастливое детство. Полинезийцев отличает мягкое, чуткое, всепрощающее отношение к своим золотисто-коричневым малышам. Я никогда не видел, чтобы здесь били детей, редко слышал их плач. Поэтому и бурлит в них радость жизни, а они выплескивают ее в шумных подвижных играх. Охотнее всего они играют в прятки, салочки, скакалки, гоняют в футбол, запускают змеев, а также любят «стеклышки». Кажется, они ни минуты не могут постоять спокойно. А теперь вот целая группа с криком и смехом прячется за деревьями и вытащенными на песок лодками. Какой-то малыш с более спокойным характером мастерит лодочку из половинки кокосового ореха, прилаживает к ней мачту из палочки и парус из круглых листьев. Пускает ее в реку, и лодка уплывает в голубую даль.

18

Попаа (таит.) — европеец, американец, вообще белый человек.