Всеобщая история

Еще труднее было поддерживать политическое единство аркадских городов Тегеи, Орхомена и Мантинеи с Этолией, тех пелопоннесских городов, которые, по словам Полибия, были не только союзниками этолян, но входили в состав этолийской федерации перед Клеоменовой войной (228—221 гг. до Р.X.). Понятно, почему этоляне по случаю перехода этих городов к Клеомену (227 г. до Р.X.) не обнаружили охоты взяться за оружие, и едва ли справедливо вслед за Полибием усматривать в равнодушии к судьбе этих городов один из примеров коварства и злобы этолян против ахейского союза.

В сопровождении к переводу Полибия мы не пишем полной истории этолийской федерации; нет у нас также намерения брать на себя апологию их против нападок Полибия или Ливия. Но мы сочли нужным вникнуть старательнее в свидетельства историков и надписей об этолянах, дабы уяснить себе единственное в эллинской истории явление — политической ассимиляции разнородных эллинских племен, достигнутой не только силою оружия этолян, но главным образом их политическими учреждениями и общественными нравами. Ввиду изложенных выше фактов, большею частью имеющих за себя или документальные свидетельства, или показания противников этолян, нет, кажется, нужды настаивать на том, что многие подробности в судьбе этолийской федерации решительно несовместимы с представлением об этолянах как о дикой орде хищников и разбойников. Между тем такое именно представление может вынести читатель из беглого чтения эллинского или римского историка, такое представление и господствовало до последнего времени в исторической науке. Дройзен в «Истории эллинизма» неоднократно называет этолян «организованным сотовариществом разбойников», «клефтами»; еще настойчивее в этом отношении Фримен в «Истории федеративного управления». Союз этолийских племен для него немногим более шайки разбойников, «верных друг другу и враждебных остальному миру». Все политическое поведение этолийской лиги, противополагаемой ахейской, в течение целого столетия Фримен называет подлым; все помыслы этолийской лиги направлены были только к грабежу или в большинстве случаев к эгоистической завоевательной политике. Как видит читатель, уравнительным союзом или новый историк соединяет предметы далеко не однородные. Словом, этолийская федерация предстает перед историком как собрание разбойников и пиратов, как общий враг Эллады и человечества. Не менее суровый приговор произнесен над этолянами Моммзеном, для которого этоляне — шайка клефтов, а политика их — «организованное разбойничество», «безобразнейшее распутство и своеволие»; самый народ — «ничтожный, жалкий и лукавый». Профессор Васильевский в упомянутой выше монографии нашел удобным вовсе не касаться учреждений и судьбы этолийской федерации, хотя, казалось бы, трудно обойти столь выдающееся явление в исследовании, посвященном заключительному периоду независимой Эллады; но и наш ученый называет народ этолян «этолийскими ландскнехтами», «этолийскими разбойниками». Почти такое же отношение к этолянам мы находим у Гарцберга и Пети-де-Жюльвиля156*.

Однако этоляне имеют и многочисленных защитников. Не говоря о Рейске, подвергающем Полибия жестокому обличению в лживости вообще, а равно о Шорне, воздерживающемся от каких-либо общих заключений о древних свидетелях, уже Титман в историческом очерке союзов ахейского и этолийского заподозревает беспристрастие Полибия по отношению к этолянам, а Лукас, Брандштеттер, Ларош решительно принимают этолян под свою защиту и всячески стараются подорвать авторитет эллинского историка. Слабая сторона защиты состояла в том, что защитники располагали почти исключительно тем самым материалом, какой находили у древних историков, и только путем сличения и субъективного толкования литературных известий старались открыть ошибки или преувеличения в отрицательном освещении этолян. Но за десять лет до выхода в свет «Истории» Фримена 138 дельфийских надписей изданы были в замечательном сочинении Леба и Вадингтона «Voyage archeologique en Grece» (1853), но они остались неизвестными английскому историку, равно как и те надписи, которые в 1861 г. изданы Михаелисом и Конце (A

ali del' Instit. di correspond. XXXIII 66—74). Наконец, в 1863 г. благодаря много раз упомянутому сборнику дельфийских надписей Вешера и Фукара стало известно 620 подлинных документов, проливающих новый свет на федерацию этолян в период векового преобладания их в дельфийской амфиктионии, в тот самый период, к которому относятся известия Полибия и Ливия и который, по выражению Фримена, представляет в этолийской истории сплошной ряд грабежей и разбоев. После этих открытий в области эпиграфики сделалось совершенно невозможным противоположение федераций ахейской и этолийской или уверение, будто «около зерна древней панэтолийской общины располагалась механически, внешним образом масса племен и политий, ближних и дальних, причем одни из них были обложены данью, другие связаны сомнительной дружбой, третьи состояли на положении покровительствуемых союзников, и все определялось случайными обстоятельствами»157*. С другой стороны, получает настоящий смысл и значение указание Филопемена на одну из особенностей этолийского политического строя, как на пример, достойный подражания. Глава ахейского союза, доблестнейший из эллинов своего времени, Филопемен в собрании ахеян 192 г. до Р.X. отказывается от подачи голоса в вопросе о войне, мотивируя отказ свой тем, что у этолян точно так же стратег не участвует в голосовании по вопросу о предстоящей войне. И собрание ахеян довольствовалось таким ответом своего стратега. Очевидно, ни ахеяне, ни Филопемен не могли бы руководствоваться в своем поведении примером разбойничьей шайки.

Во всяком случае, изложенные выше факты, как засвидетельствованные надписями, так и сообщаемые историками, неизбежно приводят к заключению, что точка зрения Полибия, Ливия или Филиппа V на этолян не может считаться ни общеэллинскою, ни исторически верною. Могущество этолян создано было совокупными силами многих эллинских народностей и поселений; в течение десятков лет имя этолян было собирательным, под которым разумелись не одни аподоты, эвританы и агреи; многие племена эллинов, усваивая себе имя этолян, органически сливались с ними в одно политическое целое, не обнаруживали охоты покидать их в самую критическую годину. Понятно, почему выяснение федеративной организации этолян, а равно положения ее среди прочих эллинов сделало в последние годы значительные успехи в исследованиях А. Моммзена, Вешера, Фукара, Бюхера, Вейля, Зауппе, Бюргеля, Куна: эпиграфический материал занимает в этих исследованиях главное место. Дюбуа, бывшему члену французской школы в Афинах, принадлежит первая попытка представить на основании не только литературных, но и эпиграфических данных исторический очерк обеих федераций и сравнительную характеристику их учреждений. Господствовавшего раньше противопоставления ахейской и этолийской федераций здесь нет уже и следа. На стр. 214 упоминавшегося выше сочинения «Les ligues etolie

e et achee

e, leur histoire et leurs institutions, nature et duree de leur antagonisme» автор, между прочим, выражается так: «В обоих союзах система представительства городов и союзных народов была одинакова, организация центрального управления и исполнительной власти сходная, права местной автономии охранялись в обоих в равной мере». К сожалению, историческая часть, состоящая исключительно в сухом перечне внешних фактов, не дает никаких объяснений роста этолян. Далее, помимо отдельных неточностей, на которые указано будет ниже, Дюбуа не обращает должного внимания на исконные основы федеративного строя эллинов и на общие политические стремления их в занимающий нас период времени. Оттого образование ахейской и этолийской федераций представляется автору чем-то случайным, искусственно вызванным посторонними обстоятельствами. «Что такое в сущности, — спрашивает он, — этолийская лига? Опыт восстановления северной Эллады, чему благоприятствовали войны за наследство, вспыхнувшие по смерти Александра и парализовавшие Македонию. Позволительно ли видеть в образовании ахейской лиги результат благородных порывов юного народа, здорового и живучего, среди остальных истощенных эллинских народов? Нет, дело стоит проще. Как Антигону Гонату заблагорассудилось для обеспечения за собою союза этолян расторгнуть ахейский союз, так Антигону Досону и Филиппу V захотелось восстановить его, дабы против своих этолийских союзников, не в меру усилившихся, создать выгодный противовес в Пелопоннесе»158*. Мы знаем уже, что условия позднейших федераций в Элладе содержались в первоначальных основах племенного или родового быта; те народы, у которых ко времени борьбы за независимость Эллады с македонянами и римлянами древний уклад жизни сохранился полнее, и стали во главе опытов объединения эллинов. По степени образования и гражданственности этоляне и соединившиеся с ними племена отстали от народов, игравших руководящую роль в истории городских республик и союзов на началах гегемонии; в нравах и во всем житейском обиходе они сохранили много первобытной грубости, в глазах более просвещенных эллинов сближавшей их с варварами; но унаследованные от старины учреждения этих самых «варваров» оказались весьма пригодными для образования могущественной республиканской организации.