Страница 382 из 416
Первоначальною и основною формою общежития эллинов оставался навсегда деревенский поселок, по своей внутренней организации наиближе подходящий к общинам в немецких кантонах Швейцарии. С уверенностью можно утверждать, что жизненность афинской демократии и долговечность Аттики как единого целого созданы были главным образом мудрой организацией демов, делавшей из них, по выражению Ассулье, «первую и самую меньшую школу, в которой афинский гражданин обучался политической жизни», но вместе с тем деятельно поддерживавшей связи с большим целым — республикой. В органическом сочетании местной автономии, с которою сжился эллин с незапамятных времен, с более широкими, государственными интересами лежит объяснение необычайной живучести эллинских муниципальных учреждений, вышедших нетронутыми из македонских войн, уцелевших после римского завоевания и возродившихся немедленно по ослаблении центральной власти Рима. Объединявшая поселки республика в большинстве случаев обеспечивала для всей совокупности граждан слишком большие выгоды, оставляя в то же время простор для личной энергии, чтобы отдельные части ее могли добровольно отказаться от этой более широкой формы общежития. Раздробления на первоначальные поселки могли добиваться только олигархи или внешние враги. Мантинеяне принуждены были спартанцами (385 г. до Р.X.) покинуть свой город и рассеяться по первоначальным деревням, где на место демократии водворился олигархический порядок правления. Восстановление города и вместе демократии последовало за ослаблением спартанцев после Левктрского сражения (371 г. до Р.X.). Усиление демократии в Аркадии ознаменовалось в то же время образованием Мегалополя из сорока небольших поселений и обращением его в центральный пункт30* сложившегося перед тем аркадского союза.
Образование городских республик путем слияния деревень в политическое целое, так называемый синойкизм, облегчался одинаковыми приблизительно бытовыми условиями и интересами соседних поселений. Дальнейшее развитие республик отдаляло их друг от друга и от тех частей Эллады, которые едва выходили из племенного быта. Повседневная жизнь эллинов в историческое время благодаря необычайному разнообразию местных условий и политических форм накопляла элементы разъединения в гораздо большем числе, нежели элементы единства и согласия: слабость Эллады заключалась не в блестящем состоянии некоторых ее республик, но в недостатке солидарности между составными ее частями, в отсутствии таких связей в действительной жизни и в понимании окружающего, которые постоянно оживляли бы присущее эллинам сознание национального единства, давали бы ему значение могущественного стимула всякий раз, когда извне угрожала общая опасность, и сокращали бы поводы к распрям. Вот почему не могли быть устойчивыми и успешными попытки к объединению, возникавшие от времени до времени обыкновенно под давлением чрезвычайных внешних обстоятельств; по этому же самому недолговечными оказались и древнеэллинские федерации, образовавшиеся на закате политической независимости Эллады, хотя, казалось, им суждено было примирить самостоятельность и самоуправление отдельных республик с выгодами обширного национального государства. Самые начала федерации могут быть целесообразно осуществлены только при наличности благоприятных условий, а в числе последних первое место занимает известная близость в умонастроении и практических повседневных интересах. Как увидим ниже, их недоставало ни ахейской, ни этолийской федерациям, которые и не превратили Элладу в «непреоборимую силу».
К недостаткам организации и к домашним исконным распрям присоединилось вмешательство македонских царей, потом римского сената, заинтересованных не в умиротворении и политическом могуществе Эллады, напротив — в раздроблении и в ослаблении ее. Эллины не разрешили задачи, возложенной на них всею совокупностью исторических обстоятельств внутренних и внешних; они не успели создать себе таких форм политического общежития, которые воспитывали бы деятельное чувство национального патриотизма и давали бы ему перевес над привязанностью гражданина к своему отдельному государству. Только с такими оговорками и может быть принято заключение Фримена, что федеративное управление само по себе бессильно было оградить Этолию от всех человеческих зол, от ошибок или поражений во внешних делах. С другой стороны, напрасными кажутся нам сетования нового эллинского историка на дорян, которые, по его мнению, помешали эллинам сложиться в единую обширную монархию31*. Во-первых, условия политического дробления Эллады лежали гораздо глубже и существовали раньше вторжения дорян в Пелопоннес32*; во-вторых, гомеровская басилея [царская власть], представляющаяся Папарригопуло зародышем желательной монархии, на самом деле распадалась на многие царства, и авторитет Агамемнона даже на войне был весьма ограниченным; в-третьих, драгоценное для человечества наследие эллинов создано, отчасти по крайней мере, благодаря этой самой политической обособленности; наконец, древние монархии, как персидская или римская, несомненно более могущественная, нежели какою могла когда-либо стать Эллада, стерты с лица земли, тогда как эллины все-таки сохранили до настоящего времени свое отечество, язык и общественный строй.
Период македонского господства ознаменовался в жизни эллинов некоторыми новыми явлениями, свидетельствующими о необычайной способности их приноровлять свои творческие силы ко всяким условиям места и времени. Частью по принуждению, частью по доброй воле масса эллинов покидала собственную Элладу и находила себе новые места деятельности в далеких странах Азии и Ливии. Войска преемников Александра состояли преимущественно, а в некоторых государствах целиком из эллинов. В семидесятитысячной армии Антиоха Великого в битве при Рафии (217 г. до Р.X.) македонян и эллинов числилось на половину с туземцами; вероятно, такое же соотношение было и в армии противника его, Птолемея Филопатора33*; все известные нам военные начальники Птолемея были эллины: Поликрат, Сократ, Эхекрат и др. В Египте и Сирии стратеги, гиппархи, царские секретари, важнейшие должностные лица набирались из эллинов; по стопам воинов и администраторов шли ученые, художники, торговые люди и всякого рода искатели счастья, недовольные неурядицами дома, соблазняемые легкостью наживы и славы на баснословном Востоке. Основание множества новых городов Александром, и особенно его преемниками, усилило эмиграционное движение эллинов до невероятных размеров. В Селевкиях, Антиохиях, Александриях, Лисимахиях, в Никомидии, Евсевии, Филадельфии и мн. др. городах господствующий, правящий класс пополнялся из эллинов и эллинизованных македонян. Вслед за людьми переходили в Азию и Египет эллинские искусства, литература, философия, наука, язык, общественные учреждения. Новые города созидались при участии эллинов, устраивались по эллинским образцам, усваивали эллинские обычаи и порядки34*. Отлив населения из собственной Эллады в этот период как бы повторял собою колонизационное движение во все страны мира, совершавшееся в VIII—VII вв. до Р.X. И теперь, как в старое время, домашние неустройства побуждали наиболее честолюбивых и деятельных людей искать лучшей участи на чужбине с тою разницею, что теперь дарования и энергия эллинов направлялись теми путями, какие намечались могущественными владыками Востока. Как прежде, так и теперь выселение эллинов оживило торговлю и взаимные сношения народов, создало новые торговые центры, оставившие далеко за собою Афины и Коринф; таковы были Александрия, Родос, Эфес, Пергам, Антиохия, Сиракузы. Накопленные персидскими деспотами несметные богатства пущены были в оборот; эллины завязали прямые сношения с Индией, внутренней Азией и южной Африкой.
Эллинский гений творчества и предприимчивости вступил на новое поле и дал яркие свидетельства своей силы и жизненности. Умственная жизнь принимает более практическое и научное направление, все больше и больше сосредоточиваясь в малочисленных придворных кругах. Благодаря трудам эллинов, сближению их с Ассирией и Египтом математика и другие точные науки достигают небывалого расцвета, а александрийская школа Птолемеев, привлекающая к себе лучшие умы из всех концов эллинского мира, поднимается на высоту предтечи новой европейской науки. Имена Аристофана из Византии, Аристарха из Самоса, Эвклида, Архимеда, Аполлония, Эратосфена, Клавдия, Птолемея, Гиппарха в естествознании, математике, астрономии, географии, хронологии навсегда останутся столь же славными памятниками эллинского гения, как и поэмы Гомера, трагедии Софокла и Эсхила, диалоги Платона.