Страница 52 из 100
— Леди Гелена опять сказалась нездоровой, — пробурчала служанка, помогая обоим освободиться от мокрых плащей. — Мне пришлось подняться к её величеству. Простите, миледи, я не смогла вас встретить…
— Неважно, — отмахнулась Марион. — Как она?
Юрта помрачнела, качая головой. Януш, наскоро сполоснув руки в серебряной миске у входа, вместе с сумкой прошёл в опочивальню. Запах лекарственных настоек, густо пропитавший спёртый воздух, всё же не мог перебить сладковатый аромат гниющих ран.
— Нужен свет, — коротко велел доктор, подходя к кровати.
Юрта засуетилась, принимаясь разжигать лампы и свечи — но Януш уже видел, уже понял, что они опоздали. Королева Таира была ещё жива — грудь её поднималась тяжело, одышка усиливалась с каждым вдохом, рвала поражённые лёгкие на части, не давая вдохнуть, надышаться перед смертью. Небольшие чёрные язвы, тут и там покрывшие белую кожу, почти не тронули нежного лица, в этот миг — почти спокойного, почти умиротворённого.
Януш рывком открыл сумку, достал иглы и лекарство, надеясь лишь на чудо — слишком много времени прошло, слишком мало сил осталось у юной королевы на борьбу. Болезнь поразила не только кожу — проникла в лёгкие, вглубь, вцепилась когтями во внутренности, оплела сердце — нет, Януш не верил, что у него получится. Не верил, но всё же не мог сдаться вот так…
— Мама, — позвала Таира, расширившимися глазами глядя на Марион. — Когда ты приехала?
Синяя баронесса закусила губу, присаживаясь на край кровати. Таира выглядела в этот момент как никогда хорошо — по правде, не выглядела так с самого начала болезни. Марион приняла протянутую ладонь, дрожащую, слабую, почти невесомую, стараясь не смотреть на то, как Януш быстро вводит иглу во вторую руку девушки, вдавливая крохотный пресс необычного флакона.
— Только что, — ответила Марион, отводя прилипшую ко лбу белую прядь девушки. — Я очень спешила.
— Ты спешила ко мне? — слабо удивилась Таира. Дыхание выравнивалось, морщины от терзавшей её боли, заставлявшей девушку корчиться в постоянных муках, разгладились. Марион боялась верить в их победу: эликсир Януша, чем бы он ни был, не мог помочь так быстро. — Почему?
— Ну как же, — с трудом выдерживая предсмертный бред больной королевы, отвечала баронесса. — Я ведь люблю вас, ваше величество. — Слова вырвались сами, и Марион судорожно выдохнула, впервые за долгие дни позволяя себе подобную слабость. То, что она сказала абсолютную правду, пришло на ум гораздо позднее. — Если бы можно было сделать что-то ещё… я бы всё сделала! Всё, что угодно… лишь бы помочь вам…
— Я тоже люблю тебя, мама… — проговорила Таира, не отрывая от неё ясных, любящих серых глаз. — Я так благодарна тебе… что ты послала со мной леди Марион, а не Августу… Леди Марион самая лучшая, самая верная… подруга… почти сестра, да, старшая, очень любимая сестра… Я так благодарна тебе… так благодарна…
— О Единый! — не выдержала Марион. Голос дрогнул, в горле стал противный ком. — Ваше величество, прошу вас, поправляйтесь! Здесь Януш, он поможет…
Таира медленно повернула голову к лекарю. Мужчина считал пульс, сжав тонкую кисть в своей руке, и не сразу ответил на призывный взгляд разгоревшихся нежностью глаз.
— Фео! — выдохнула она. — Я знала, что ты прийдёшь! Фео, мой Фео…
Януш вздрогнул, взглянул вначале в лицо королевы, затем на Марион. Синяя баронесса отвела взгляд, и доктор быстро собрался, оставив расспросы. Ему приходилось выслушивать и не такое на смертном одре. А то, что смерть сюда всё же пришла, он уже не сомневался. Ему даже не пришлось снимать боль — болезнь прекратила терзать юное тело, вдоволь поиздевавшись над ним за эти дни, и уступила своё место смертной печати, тихо и неотвратимо ложащейся на черты посеревшего лица.
— Почему тебя так долго не было? — Таира ухватила доктора за руку, вкладывая в этот жест последние силы, оставшиеся в её теле. — Я так волновалась, Фео… ты поцеловал меня… Мне так холодно, Фео! Обними… обними меня! Пожалуйста…
Лекарь молча присел на край кровати, позволяя тонким рукам обвиться вокруг его шеи. Таира прильнула к его груди, и Януш поддержал королеву, помогая ей облокотиться на него. Девушка шептала что-то, тихо и неразборчиво, и он не размыкал объятий, давая то единственное, что ещё мог — тепло собственного тела, иллюзию счастья. Их с Марион глаза встретились, и Синяя баронесса поняла, дрогнула, как от удара, пытаясь сдержать наворачивавшиеся на глаза слёзы.
Она и сама не знала, как сильно привязалась к своей королеве. К её непосредственной, радостной улыбке, к её беспомощной зависимости от сильной телохранительницы, к её беззащитности и сердечной тайне. К долгим вечерам, наполненными беседами, играми и ручной работой, конным прогулкам, поддержке, которую они — каждая по-своему — оказывали друг другу…
Дверь скрипнула, пропуская внутрь горничную с водой и простынями. Замершая у стены Юрта шикнула на неё, выталкивая её наружу и вместе с ней покидая опочивальню.
— Такой красивый дом, — вдруг отчётливо проговорила Таира, поднимая счастливое лицо на Януша. — Ты ведь про него мне говорил, да? Когда ты успел построить его, Фео? О, Фео, я так хочу здесь остаться! С тобой…
Марион зажала себе рот одной рукой, запуская вторую в волосы, сжимая пальцы, пытаясь сдержать глухие рыдания, рвущиеся из груди. Она потеряла многих дорогих людей, пережила смерть Магнуса — но так и не смогла привыкнуть к виду смерти. Убийство на поле боя милосердно лишь одним — стремительностью. Таира умирала долго, и тем больнее было проживать с ней последние минуты.
Королева рассмеялась, прижалась к груди Януша, счастливо выдохнула ему в шею:
— Я остаюсь здесь, Фео! Здесь так хорошо…
Марион вскочила, глядя на съёжившуюся фигурку в руках доктора. Януш провёл ладонью по нежному лицу, закрывая глаза, поднял голову, встречаясь взглядом с замершей баронессой.
— Всё, — тихо сказал он.
Марион сдавленно вскрикнула, по-прежнему зажимая себе рот, шагнула вперёд, затем назад, опустилась на колени, не сгибаясь лишь потому, что не позволял плотный доспех, обхватывающий тело подобно каркасу. Она вдруг почувствовала себя очень маленькой — и бесполезной. Что она могла? Она научилась отбирать жизни — но так и не научилась их сохранять…
Глухие рыдания всё же прорвались наружу, несколько слёз сорвалось с ресниц — но к тому моменту, когда Януш уложил мёртвую королеву обратно на постель и укрыл простынёй, она уже сумела собраться и прийти в себя.
— Нужно сообщить королевским докторам, — тихо проговорил Януш, глядя, как воительница поднимается с пола. — Они должны засвидетельствовать смерть.
Марион выглядела уставшей, тщетно пытавшейся не дать скорби овладеть собой — но лекарь чувствовал её боль. Почти физическую, острую, затяжную — юная Таира оказалась дорога сердцу баронессы…
Януш шагнул к двери, жестом позвал Юрту. Молодая горничная, трясясь от страха, заглянула тоже, тотчас зажав себе рот руками при виде покрытого простынёй тела.
— Нужно сжечь простыни, — тихо сказал лекарь, — похоронить уже утром, не дожидаясь церемониального дня. Всем участвующим в погребении…
Марион не слушала дальше, шагнув к кровати. Рука Таиры свисала из-под простыни, и телохранительница поправила хрупкое запястье, сжав тонкие пальцы на прощание.
— Марион, — Януш взял её под локоть, решительно потянул на себя, отводя подальше от постели королевы, — вам не стоит рисковать. Прошу вас, миледи…
— И это мне говоришь ты? — попыталась вывернуться воительница. — Ты ведь не боишься лесной хвори! Ты обнимал её, без всякого отвращения, без страха…
— Марион! — повысил голос Януш, и именно эта непривычная жёсткость в его голосе заставила её прислушаться. — Я переболел этой заразой. Она мне уже не страшна! Более того, у меня есть лекарство от неё. Но я и думать не хочу, что мне придётся применять его на тебе! Ты не можешь болеть, не имеешь права! Я не хочу рисковать тобой, пойми это!
Марион только сглотнула, глядя в изменившееся лицо молодого лекаря. Януш сломал всякие границы — вежливости и этикета, установившиеся между ними — своей несдержанностью, и горе, закравшееся в её сердце, выплеснулось в ответ: