Страница 3 из 57
— Вот ее ты помнишь наверняка, спорим? — Произнес Кингсли, побудив свидетеля посмотреть в глаза Мими.
Мими окутала студента своим огнем, но для всех в реальном мире мужик всего лишь обалдел от красивой блондинки, заглядевшись в ее зеленые глаза.
— Давай! — Скомандовал Кингсли.
И четыре венатора, не теряя ни секунды, ушли в пространство Контроля, забирая свидетеля с собой. Это было не сложнее, чем проскользнуть в кроличью нору.
Глава 3
БЛИСС
Когда она проснулась поутру, первое, что ей пришло на ум, что ярко-белые ставни выглядят знакомыми. Почему они выглядят знакомыми? Нет. Неправильно. Вопрос должен звучать не так. Она снова забегает вперед. Бывает. Но теперь надо сосредоточиться. Каждый день она задает себе три очень важных вопроса, и этот не из их числа.
Первый вопрос, который она должна задать себе, звучит так: «Как меня зовут?»
Она не могла это вспомнить.
Это было все равно что пытаться расшифровать неразборчивую надпись. Она знала, что там должно быть написано, но не могла разобрать почерк. Как будто что-то осталось за дверью, а она потеряла ключ. Или как будто проснулась и обнаружила, что ослепла. Она лихорадочно шарила на ощупь в темноте и старалась не впасть в панику.
«Как меня зовут?»
Имя. Она должна вспомнить свое имя. Иначе-иначе... ей не хотелось думать, что будет иначе. «Давным-давно жила на свете девочка по имени?..»
«Давным-давно жила на свете девочка по имени...»
У нее было необычное имя. Это она знала твердо. Имя было не из тех, которые пишут на керамических кружках в магазинчиках подарков или на сувенирных табличках из Диснейленда, которые по возвращении вешают на дверь спальни. Ее имя было красивым, необычным и значащим. Оно означало снег, или дыхание, или радость, или счастье, или...
Блаженство. Блисс. Да. Именно так. Блисс Ллевеллин. Ее зовут Блисс Ллевеллин! Она вспомнила! Она изо всех сил уцепилась за него. Ее имя. Ее сущность. До тех пор, пока помнит, кто она такая, с ней все в порядке. Она не сойдет с ума. Ну, во всяком случае, сегодня.
Но это было трудно. Очень-очень трудно, потому что теперь нужно было подумать о Посетителе. О Посетителе, который был в ней, который фактически был ею. О Посетителе, который отзывался на ее имя. Она называла его Посетителем, потому что так ей легче было верить, что нынешнее положение вещей — временное. Ведь что делают посетители? Они уходят.
Блисс хотелось знать, остаешься ли ты собою, если решение за тебя принимает другой. Если он говорит твоим голосом? Ходит на твоих ногах? Использует твои руки, чтобы принести смерть тому, кого ты любишь больше всех?
Она содрогнулась. Ее посетило внезапное непрошеное воспоминание. Безвольно обвисшее тело темноволосого юноши у нее на руках. Кто это был? Ответ где-то имелся, но ей придется еще докопаться до него. Образ растаял. Авось она еще вспомнит об этом попозже.
«Где я?»
Ставни. Ставни — вот зацепка. Достаточно уже того, что она способна что-то увидеть. Теперь это случается так редко. Большую часть времени она пробуждалась в темноте. Блисс сосредоточилась на ставнях. Они были деревянными, выкрашенными в белый цвет. По-своему очаровательно, чем-то напоминает сельский дом или английский коттедж — только слишком они яркие, слишком блестящие и безукоризненные. Скорее походят на представления Марты Стюарт об английском коттедже, чем на настоящий коттедж. А! Неудивительно, что они кажутся знакомыми.
Теперь Блисс знала, где она находится. Если бы она все еще могла улыбаться, сейчас улыбнулась бы.
Хэмптонс. Она в их доме в Хэмптонсе. В «Котсуолде». Имя дому дала Боби Энн. Боби Энн? Перед мысленным взором Блисс возник образ высокой, тощей женщины, слишком ярко накрашенной и увешанной драгоценностями. Она даже почувствовала ядовитый запах мачехиной парфюмерии. Все начало возвращаться, и довольно быстро.
Как-то летом на вечеринке у знаменитого модельера Боби Энн узнала, что у всех больших домов в округе есть имя собственное. Владельцы нарекали свои дома «Мандалаем» или «Дубовой долиной», в зависимости от уровня собственной претенциозности. Блисс предложила назвать их дом «Дюной», в честь большого песчаного холма, расположенного у выходящего к береговой линии края участка. Но Боби Энн посетила другая идея. Она решила назвать дом «Котсуолдом». Эта женщина никогда не бывала в Англии.
Отлично. Блисс полегчало. Она выяснила, где находится, но это было лишено смысла.
Что она делает в Хэмптонсе?
Она была чужаком в собственной жизни, туристом в собственном теле. Если бы ее спросили, на что это похоже, Блисс объяснила бы так: это как будто ты ведешь машину, но сидишь при этом на заднем сиденье. Машина ведет сама себя, а ты ничего не контролируешь. Но машина твоя. Во всяком случае, ты так считаешь. Ну, то есть прежде всегда была твоей.
Или еще это похоже на то, что ты очутился в фильме. Фильм — твоя жизнь, но ты больше не звезда здесь. Кто-то другой целуется с исполнителем главной роли и произносит страстные монологи. А ты просто смотришь. Блисс была наблюдателем в собственной жизни. Она теперь была не Блисс, а всего лишь воспоминание о той Блисс, что существовала когда-то.
Иногда она даже сомневалась в том, что и вправду когда-то существовала.
Глава 4
ШАЙЛЕР
Автобус остановился за воротами, и приехавшие молча вышли. Шайлер заметила, что даже самые пресыщенные из ее товарищей по работе, заносчивые актеры и актрисы, решившие подработать, и самодовольные студенты, обучающиеся кулинарии, принялись изумленно оглядываться по сторонам. Здание и разбитый вокруг безукоризненно ухоженный парк были роскошными и пугающими, словно Лувр, — только здесь до сих пор жили. Это был дом, а не национальный исторический памятник. Отель «Ламбер» был закрыт для публики на протяжении всего своего существования. Лишь немногие вступали гостями под его своды. Прочим же приходилось довольствоваться картинками в книжках. Ну, или входить сюда в качестве прислуги.
Когда они шли мимо журчащих фонтанов, Оливер слегка подтолкнул ее.
— Все нормально? — Спросил он по-французски.
Еще один повод быть благодарным Дачезне. Годы принудительного изучения иностранных языков привели к тому, скажем, что они сумели пройти собеседование, когда нанимались на работу в качестве двух сотрудников ресторана из Марселя, хотя акцент мог их выдать в любую минуту.
— У тебя вид встревоженный. Что-то случилось?
— Ничего. Я просто снова подумала про расследование, — ответила Шайлер. Они шли к служебному входу, расположенному в задней части дома. Она вспомнила тот ужасный день в Хранилище, когда против нее выдвинули столь несправедливое обвинение. — Как они могли так подумать обо мне?
— Не заморачивайся. Это все равно ничего не изменит, — твердо произнес Оливер. — То, что произошло на Корковадо, было ужасно, но ты ни в чем не виновата.
Шайлер кивнула и сморгнула слезы. Они всегда наворачивались на глаза, стоило ей подумать о том дне. Оливер был прав, как всегда. Она напрасно тратила силы, мечтая об ином исходе. Прошлое осталось в прошлом. А им нужно сосредоточиться на настоящем.
— Правда, здесь красиво? — Спросила она, а потом прошептала, так, чтобы никто не услышал: — Корделия привозила меня сюда пару раз, когда ездила на встречи с принцем Генрихом. Мы останавливались в гостевых покоях, в восточном крыле. Напомни мне, чтобы я показала тебе Геркулесову галерею и Польскую библиотеку. Там стоит пианино Шопена.
Она шла вместе с притихшей толпой через сверкающие мраморные залы и разрывалась между благоговейным трепетом и печалью. Благоговейный трепет ей внушала красота этого дома, построенного тем же самым архитектором, что спроектировал Версальский дворец и привнес сюда ту же золоченую лепнину и барочные украшения, а печаль — то, что этот дом напоминал ей о Корделии. Наверняка ей пригодится здесь бабушкино бесцеремонное упорство. Корделия ван Ален ни на секунду не задумалась бы, уместно ли вламываться на чужую вечеринку, если ей туда нужно, а вот Шайлер одолевали сомнения.