Откровения

Хранилище истории

КОНФИДЕНЦИАЛЬНЫЙ ДОКУМЕНТ

Только для Альтитронуса

Расшифровка доклада венатора, зарегистрировано 28 февраля

Запись приглушенная. Слышны два голоса, венатора Мартина и Чарльза Форса, региса.

Венатор Мартин: Она клюнула.

Чарльз Форс: Вы точно уверены?

ВМ: Да. Я нимало не сомневаюсь, что она попытается провести инкантатион демоната.

ЧФ: Но чтобы сущий ребенок пытался лезть в такую темную магию... Возможно, если вы сможете открыть ее мне...

ВМ: Вы знаете, регис, что я не могу произнести ее имя, пока это не будет подтверждено испытанием. Но не волнуйтесь, я не позволю ей завершить заклинание.

ЧФ: Но вы должны позволить.

ВМ: Простите? Я вас не понял, регис.

ЧФ: Это испытание, венатор. Инкантатион демоната должен быть исполнен. Если она потерпит неудачу, вы возьмете нож и прольете собственную кровь.

ВМ: Комитет об этом знает? Совет одобрил?

ЧФ: Не волнуйтесь насчет Совета. Это мое дело. Венаторы преданы мне.

ВМ: Но, регис, — инкантатион... Вы уверены?

ЧФ: Уверен. Когда придет время, исполните это. По моему приказу.

Глава 17

Во времена детства Блисс ее семья жила в одном из тех мегаособняков, что наводнили собою Ривер-Оукс, богатый пригород Хьюстона. Их дом был живым воплощением техасского стремления к крайностям — двадцать восемь тысяч квадратных футов. Блисс часто шутила, что их дому требуется собственный почтовый индекс. Ей было неуютно в этом доме, и она всегда предпочитала дедушкино ранчо в глухом уголке Западного Техаса.

Несмотря на то что в их родословной имелись янки, семейство Блисс считалось аристократией Одинокой Звезды . Они делали деньги на нефти, крупном рогатом скоте и... ну, в основном на нефти. Ллевеллины любили рассказывать историю о том, как патриарх их семейства шокировал свою аристократическую родню, бросив Йель и отправившись работать на нефтяное месторождение. Он быстро изучил местные тонкости, прикупил несколько тысяч акров нефтяных полей и стал самым везучим нефтяным бароном во всем штате. Теперь Блисс было любопытно, что же это было на самом деле — везение или вампирские способности?

Форсайт был младшим сыном младшего сына. Дедушка Блисс, бунтовщик по натуре, после окончания пансиона остался на востоке, женился на своей возлюбленной из Андовера, коннектикутской дебютантке, и вырастил сына в семейном доме на Пятой авеню, прежде чем невезение на фондовой бирже вынудило семейство отправиться обратно в родной Техас.

Дедушку Блисс особенно любила. Он сохранил техасский протяжный выговор даже после долгой жизни на северо-востоке, и ему свойствен был ироничный и дерзкий юмор. Он любил говорить, что его место нигде, а потому везде. Дед тосковал по своей нью-йоркской жизни, но когда никто не захотел заняться ранчо — все предпочли стеклянные метрополии Далласа или Сан-Антонио, — он впрягся и потащил семейный бизнес. Блисс очень хотелось, чтобы Пап-Пап был рядом. Ну что пользы быть вампиром, если тебе все равно приходится жить столько же, сколько люди, а потом ожидать, пока тебя призовут на следующий цикл?

Блисс выросла в окружении множества кузин, и до того, как они переехали в Нью-Йорк и ей исполнилось пятнадцать, ей и в голову не приходило, что в ней есть что-то особенное или сколько-нибудь интересное. Возможно, она просто не хотела ничего знать. Ведь определенные признаки были, как она осознала позднее: намеки старших кузин на какую-то «перемену», чуть приметные смешки тех, кто уже был посвящен в тайну, постоянно меняющиеся отцовские секретарши, служившие, как теперь понимала Блисс, ему фамильярами. Девушке лишь недавно пришло в голову, насколько же это странно, что никто и никогда ни слова не сказал о ее настоящей матери.

Блисс не знала другой матери, кроме Боби Энн. У нее сложились натянутые отношения с ее невзрачной, склонной к гиперопеке мачехой, которая выказывала Блисс всяческую приязнь и при этом совершенно игнорировала собственного ребенка, единокровную сестру Блисс, Джордан. Боби Энн, со всеми ее мехами, бриллиантами и нелепой манерой одеваться, из кожи вон лезла, стараясь заменить Блисс мать, которой та никогда не знала, и Блисс не могла ненавидеть ее за это. Но с другой стороны, и любить ее за это она тоже не могла.

Форсайт женился на Боби Энн, когда Блисс еще лежала в колыбели, а Джордан родилась четыре года спустя. Молчаливое и странное дитя: пухленькая и нездорово бледная рядом с худенькой Блисс, нежная кожа которой была цвета слоновой кости; к тому же трудная в общении — не сравнить с легким характером Блисс. И все же Блисс не могла себе представить жизни без младшей сестры, и, когда Боби Энн принималась дразнить или оскорблять собственного отпрыска, Блисс с неистовством кидалась защищать Джордан. Джордан же, со своей стороны, обожала сестру — ну, когда не насмехалась над ней. В общем, это были нормальные отношения двух сестер: множество мелких ссор и перебранок при верной и прочной взаимной привязанности.

«Но отчего-то самые важные вещи в жизни зачастую воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся».

Так подумала Блисс, когда через несколько дней после показа мод она взяла такси и отправилась в самую дальнюю часть Манхэттена. Она велела водителю ехать к Колумбийской пресвитерианской больнице.

— Вы родственница? — спросил сидевший за столом охранник, передавая ей на подпись лист посетителя.

Блисс заколебалась. Она прикоснулась к фотографии, спрятанной в карман куртки — как талисман. Это была копия той фотографии, которую ее отец носил в бумажнике; копия, которую она нашла в шкатулке с ожерельем и оставила себе.

— Да.

— Последний этаж. Последняя комната в конце коридора.

Блисс пожалела, что не взяла никого с собой, но она не знала, кого можно было бы позвать. Шайлер явно потребовала бы объяснений, а Блисс не смогла бы сказать ничего внятного. «Э-э... я думаю, мы с тобой можем оказаться сестрами» — звучало как-то абсурдно.

Что же касается Дилана, Блисс отодвинула все мысли о нем подальше. Она знала, что должна бы проверить, как он там, особенно теперь, когда он оставил свои попытки связаться с ней, но ее гнев и унижение были слишком велики, чтобы возвращаться в ту ужасную комнату в «Челси». А странные судороги Дилана, гортанная речь, пронзительный смех, бормотание на непонятных языках лишь заставляли девушку еще больше бояться его. Она пообещала Шайлер и Оливеру, что все уладит — сдаст Дилана Комитету и Совету, — но пока что она продолжала придумывать для себя отговорки, позволяющие не делать этого. Хотя Блисс и решила, что с влечением к Дилану покончено, она все же не находила в себе сил сдать его.

У нее были и другие поводы для беспокойства, хотя она знала, что не найдет здесь, в больнице, ответов на них. В конце концов, Аллегра находится в коме. А с отцом говорить об этом совершенно бесполезно.

Всю ее жизнь Блисс говорили, что ее мать умерла, когда она была совсем маленькой. Что эта так называемая Шарлотта Поттер была школьной учительницей, с которой отец познакомился во время своей первой политической кампании, когда он баллотировался на место конгрессмена от штата. Теперь Блисс вообще сомневалась, что Шарлотта Поттер когда-либо существовала в действительности. Во всяком случае, никаких альбомов со свадебными фотографиями, никаких милых безделушек или ценных вещей, указывающих, что такая женщина была замужем за ее отцом, девушка никогда не видела. Долгое время Блисс предполагала, что это из-за того, что Боби Энн не желала видеть напоминаний о предыдущей миссис Ллевеллин.

Блисс не знала ничего о семье матери, а в ее острой вампирской памяти сохранился тот момент, когда она впервые спросила отца, кто был ее настоящей матерью. Ей было пять лет, и отец как раз читал ей книжку на ночь.

— Шарлотта Поттер, — бодро отозвался отец. — Твою мать звали Шарлотта Поттер.

Блисс была в восторге.

— Как в «Паутине Шарлотты»?! — воскликнула она.