Страница 192 из 192
Сильной стороной романа «Радость жизни» является показ идиотизма буржуазного существования в глухой французской провинции и растлевающего влияния денег на человеческую личность. Здесь Золя выступает как прямой продолжатель Бальзака и Флобера. С большой реалистической силой в романе вскрыта корыстная подоплека «добрых» поступков и даже семейных привязанностей в доме Шанто, прослежено нравственное падение г-жи Шанто, буржуазная честность которой не смогла устоять перед соблазном чужого богатства, рисуется ненависть к некогда любимой племяннице, растущая в душе тетки по мере того, как она ее разоряет.
Картина беспросветного существования нищей рыбачьей деревушки, процветающих в ней социальных уродств и невежества отличается натуралистическим сгущением красок, но истинное отношение писателя к народу выражено в образе служанки Вероники, нарисованном с большой теплотой и человечностью. Она единственная, кто открыто осуждает несправедливость, совершенную по отношению к Полине. Вероника стоит в том же ряду народных образов во французской реалистической литературе XIX века, что и Наннета Громадина из «Евгении Гранде» Бальзака и служанка Фелисите из «Простой души» Флобера.
В России роман Золя начал печататься в декабре 1883 года в журнале «Дело» под названием «Чем жизнь красна» и под тем же названием появился в журнале «Наблюдатель» (№№ 3–6 за 1884 год). В том же 1884 году было опубликовано еще несколько переводов под разными названиями: «Радости бытия» (Петербург), «Наслаждение жизнью» (Петербург), «Утеха жизни» (Киев), наконец, перевод романа под названием «Радуешься, что живешь», принадлежавший перу Петра Вейнберга.
Роман не получил широких откликов в русской критике, в чем немалую роль сыграла узость нарисованной в нем картины жизни и то обстоятельство, что проблематика произведения не была актуальна для русской действительности. Единственная развернутая рецензия появилась в «Вестнике Европы» (№ 11 за 1884 год) — журнале наиболее тесно связанном с Золя — и принадлежит перу все того же К. К. Арсеньева.
Критик положительно оценивает роман в целом.
«Подобно „Дамскому базару“ „Радость жизни“ знаменует собою решительный поворот к лучшему в творчестве Золя… „Радость жизни“ почти свободна от двух недостатков, составлявших начиная с „Curée“ и вплоть до „Pot-Bouille“ слабую сторону всех романов ругон-маккаровского цикла: от ненужного накопления грязи, от избытка детальных описаний». «Как и в „Дамском базаре“, наследственность — этот первый (мнимый) краеугольный камень ругон-маккаровской эпопеи — не играет в „Радости жизни“ почти никакой роли».
Вместе с тем критик отмечает в качестве недостатка произведения тот факт, что «другая сторона задачи, преследуемой автором „Ругон-Маккаров“, — изображение „странной эпохи безумия и позора“, — не затронута в „Радости жизни“ почти вовсе» и что рамкой для событий романа «точно так же могла бы служить и Июльская монархия и Третья республика».
Главной удачей романа критик считает образ Полины: «На первом плане стоит фигура Полины, удавшаяся еще лучше, чем Дениза в „Дамском базаре“, — сильная, свежая, энергическая фигура». «Мы едва ли ошибемся, если скажем, что в ней же выражается и главная тенденция романа — да, тенденция… Болезненному пессимизму Лазара противопоставлен сердечный, бессознательный оптимизм Полины, страху смерти — наслаждение жизнью, как она есть, наслаждение ею в других, если бедно радостью собственное существование».
Иначе оценивает критик образ Лазара: «В другой главной фигуре — Лазаре Шанто — восторженные поклонники Золя видят одно из лучших капитальных созданий реалистического романа. Боязнь смерти, доходящая у него почти до мономании, возводится в степень душевного настроения, типичного для целой эпохи. С этим взглядом трудно согласиться вполне. Задуманный, может быть, как один из представителей своего времени, Лазар вышел из рук автора психически больным, и притом таким больным, страдания которого слишком исключительны, чтобы быть типичными».
На основании анализа «Радости жизни» критик вновь приходит к той же мысли, которая была высказана им в связи с романом «Дамское счастье»: «…дорога, по которой идет французский роман, в действительности гораздо шире, чем на планах, чертимых эстетиками натурализма».
С. Брахман