Страница 8 из 17
На этот раз Жак был твердо убежден, что песенка его спета.
Страшная слабость снова сковала его всего, а от жажды у него положительно слиплось горло.
Бывали мгновенья, когда что-то словно лопалось в его горле, и тогда перед глазами вертелись пестрые огненные круги.
Признаки беспокойства наконец, стал проявлять и невидимый незнакомец.
Его, по-видимому, тоже удивляло безмолвие, окружавшее их.
Легкое покачивание указывало на то, что они все еще среди моря, но машина не работала и люди не бегали над головою.
Наконец пришел день или ночь, когда голос во мраке произнес:
— Надо итти.
— Да, да, — поспешно забормотал Жак. Ему хотелось тоже итти, итти куда угодно, только бы не сидеть больше в этой страшной дыре.
Спутник, по-видимому, знал куда итти, ибо он быстро зашуршал ногами по бочкам.
Жак чувствовал, что его ноги онемели от долгой неподвижности, но он тем не менее не отставал от незнакомца, цепляясь за его одежду.
Внезапно тот остановился и начал медленно подниматься вверх.
Жак ухватился было за него, но тот лягнул его пяткой прямо в подбородок и едва не свихнул челюсти.
Жак отлетел назад, но страх остаться в трюме заставил его позабыть об этой грубой обиде.
Он снова вскочил и дрожащими руками нащупал веревку.
Он тотчас же повис на ней.
И в это время вдруг над его головой вспыхнул целый пожар.
Жак зажмурил глаза, совершенно ослепленный.
Но это не был пожар, это сноп дневного света ворвался через приподнятый люк.
Жак видел ноги и зад незнакомца.
Он, очевидно, задержался в нерешительности, не зная, вылезать ли ему, или вернуться обратно.
«Неужели он опять закроет люк, — с отчаянием подумал Жак, — и чего он боится? Все равно, в трюме мы, наверное подохнем».
Но вот ноги незнакомца зашевелились, и он исчез наверху.
Жак, словно кошка, вскарабкался за ним и выскочил на палубу. Люк с треском захлопнулся и едва не отшиб ему ног. Казалось, его спутник, нарочно поскорее захлопнул его.
Сначала Жак, закрыв лицо руками, чтоб не ослепнуть, жадно глотал влажный морской воздух. Грудь его ходила ходуном, и он готов был плясать от восторга. О том, что скажет капитан, когда увидит его, он и не думал. Пусть швыряет в море. Лучше утонуть при солнечном свете, чем умереть в этой черной дыре.
Наконец он огляделся.
Он стоял на палубе «Габонии», залитой горячим, как огонь, солнцем. Кругом был безбрежный океан.
Спиной к Жаку стоял негр в полосатой рубашке и белых штанах и смотрел вдаль.
Жак огляделся по сторонам, ища своего спутника.
— Глаза мои все еще полны мраком, — произнес негр, и Жак вздрогнул, узнав голос, говоривший с ним в темном трюме.
Жака поразило, что кругом не было видно ни души. Ни капитана, ни матросов, ни торговых агентов.
Негр в это время повернулся и сел на свернутый канат.
Жак узнал того самого негра, в которого франтоватый парень хотел запустить камнем.
Но Жак все еще слишком наслаждался ощущением света и простора, и ему было некогда удивляться.
Негр казался погруженным в глубокую задумчивость. Он озирался по сторонам, потом смотрел вдаль и опять задумывался.
Жак отважился предпринять маленький обход парохода.
Дым не шел из трубы, и вообще кругом не было заметно и признаков жизни.
Удивленный Жак толкнул дверь кают-компании.
Она подалась.
Но в кают-компании было тоже пусто.
Жак пошел дальше. Он заглянул в кухню и с восторгом набросился на банку с сухарями. Потом, вспомнив о негре, он понес ему сухари, решив отплатить ему угощением за угощение.
Негр продолжал сидеть так же задумчиво.
Он безучастно съел несколько сухарей.
— Вот нехорошо, что нет пресной воды, — заметил Жак, — по крайней мере, я пока ее не нашел.
Он старался заглушить в себе жажду чтобы не портить настроения.
— Но что стряслось с пароходом?.. Здесь никого нет…
Жак указал на рулевое колесо, которое бессмысленно вертелось то в одну, то в другую сторону.
— Мы здесь вдвоем, — заметил Жак.
— А сейчас я буду один.
— Почему?
Негр молча вынул из-за пояса широкий стальной нож, невыносимо сверкавший на солнце.
— Потому что я разделю пополам твое сердце, — произнес он спокойно, вставая и кладя Жаку на плечо тяжелую, словно камень, руку.
IX
ПОЧЕМУ НА НЕЙ НЕТ ПЫЛИ
Пока марсельские газеты угощали своих читателей разными подробностями из жизни Лактьера, знаменитый Шарль Рекло целые дни проводил в изучении его кабинета.
Один корреспондент, которого сыщик отказался принять за недосугом, поместил в газете ехидный фельетон. В этом фельетоне он высказывал мысль, что Шарлю Рекло надоело ремесло сыщика.
«Он так увлекся изучением коллекции Лактьера, что решил сделаться этнографом. В добрый час! Может быть, тогда он будет более на своем месте! А то, что же это за сыщик? Живет в Марселе чуть ли не две недели, а ничего еще не мог сообщить интересного».
Фельетон заканчивался восклицанием:
«Франции нужен Шерлок Холмс!»
В баре «Носорог» тоже толковали об убийстве.
Спрашивали мнение Минюи.
Тот скалил свои белые, как сахар, зубы, но глаза его не были веселы.
Вообще негр проявлял какое-то непонятное волнение.
Острили, что он влюблен в одну из посетительниц ресторана, в знаменитую марсельскую красавицу, прозванную Чайкой.
Однажды вечерком в «Носороге» собралась теплая компания и заняла столик в углу. Это были молодые врачи, которым всегда Минюи прислуживал сам. Такой почет он оказывал лишь постоянным посетителям.
Молодые врачи шутили что-то по поводу анатомии поданной курицы, они уверяли, что у нее аппендицит.
Минюи скалил зубы, держа в своих черных руках большой поднос с десертом.
— Смотрите-ка, господин Минюи, — произнес один из врачей, кивая на вход. — Чайка прилетела.
Негр обернулся, но вместо Чайки увидал бритого человека, очень хорошо одетого, с трубкой в зубах.
— Я пошутил, Минюи, ее нет.
Другой молодой врач между тем внимательно разглядывал вошедшего.
— Те-те-те! — произнес он. — Да ведь это сыщик Рекло!
В этот миг Минюи перекувырнул свой поднос с десертом.
Лакеи подбежали собирать осколки.
Молодые врачи хохотали, как сумасшедшие, глядя, как негр стряхивает со своих колен остатки компота.
Все обернулись на звон разбитой посуды. Знаменитый сыщик усмехнулся, ибо кто-то сказал:
— Шарля Рекло встречают со звоном.
А другой шутник заметил:
— Очевидно, скоро рассвет… Минюи превратился в сумерки.
Все рассмеялись, ибо лицо у негра было действительно какого-то неопределенного сероватого цвета.
Шарль Рекло, который был учен, как сатана, сказал попивая коньяк:
— Это он побледнел. В тех случаях, когда белые бледнеют, негры сереют.
Молодой врач, слышавший это замечание, покачал головой.
— Ну и скупердяй Минюи, побледнеть из-за разбитой посуды.
Шарль Рекло только улыбался, читая по утрам газеты.
Он действительно очень внимательно изучал коллекцию Лактьера. Ему доставляло большое удовольствие с каталогом в руках рыться в этих стеклянных шкафах.
Каталог был написан самим Лактьером в тетради с сафьяновым переплетом.
Всего было около пяти тысяч предметов, из которых многие могли показаться интересными не только ученому знатоку, но и всякому простому смертному.
Были тут двенадцать резных шаров из слоновой кости, причем каждый шар был вложен в другой, а выпилены они были все из одного куска. Тонкой иголкой можно было даже вертеть шары. В каталоге было сказано, что над выпиливанием этой безделушки трудились три поколения буддийских монахов. Эту религиозную игрушку Лактьер привез из Калькутты.
Но в Индии Лактьер был всего один раз.
Большую часть коллекции, как уже было сказано, составляли предметы домашнего обихода африканских негрских племен.