Страница 5 из 17
Его дом в Марселе был настоящий музей, посещавшийся многими европейскими и американскими учеными. Суровый и негостеприимный по нраву, он пускал к себе в дом с большим выбором. Негров он не считал за людей, и его книга «Негры и рабочий скот» вызвала в ученом мире оживленную полемику. Во время одного из его путешествий в тропическом лесу на него напал удав и обвил его своими пестрыми кольцами. Спутник Лактьера не растерялся и убил чудовище из револьвера. Но удав успел сломать ему руку и ногу. С тех пор Жану Лактьеру пришлось отказаться от путешествий. Он поселился навсегда в Марселе, был избран в муниципальный городской совет, писал статьи по экономическим вопросам, главным образом касаясь колониальной политики Франции. Иногда он гулял по набережной, опираясь на свой костыль.
Его знали все марсельцы, а няньки пугали им своих капризных питомцев, так как у него было в самом деле очень строгое лицо. Опаленное тропическим солнцем, оно навсегда осталось смуглым, что придавало ему еще больше суровости.
И вот теперь этот самый Жан Лактьер оказался героем газетной сенсации.
Посмотрим, что писал по этому поводу «Марсельский обозреватель», самый осведомленный орган, имевший в числе своих корреспондентов лучших сыщиков.
«Вчера вечером Жан Лактьер по обыкновению работал в своем кабинете. Слуга его Этьен говорит, что, находясь все время поблизости от кабинета, он не слыхал никакого подозрительного шума. Обратил он внимание лишь на то, что телефон, стоявший в кабинете на столе, звонит уже несколько раз, но господин Лактьер не брал, по-видимому, трубки. Этьен сначала решил, что его барин просто не хочет отрываться от работы и потому не отвечает. Однако он тут же сообразил, что в таком случае было бы проще выключить телефон, тем более, что звонки следовали один за другим, а господин Лактьер был очень раздражителен. Наконец, встревоженный какими-то смутными догадками, Этьен решил заглянуть в кабинет. Он увидел, что его хозяин сидит в кресле перед столом, страшно скрючившись и положив голову на стол.
Этьен подумал было, что тот спит, но его поразила неестественность позы и странная неподвижность тела.
Он осторожно подошел и увидал, что все кресло залито кровью. Этьен закричал, и вся прислуга сбежалась. Немедленно дали знать полиции. Вызванный по телефону врач констатировал смерть от раны, нанесенной в спину ножом.
Комната была тщательно обследована. Большое окно кабинета, представляющее собой сплошное стекло, оказалось запертым и стекло целым.
Стало быть, надо предполагать, что убийца проник через дверь.
Никаких следов борьбы не было заметно. Очевидно, смерть последовала мгновенно и неожиданно. Одно обстоятельство придает всему происшествию особую таинственность. Золотой портсигар, лежавший на столе, а также деньги, находившиеся в незапертой шкатулке, оказались целы. Не был снят с пальца убитого и перстень с изумрудом очень большой ценности. Очевидно, целью убийства не был грабеж. Прислуга, подвергнутая строжайшему допросу, не могла ничего сообщить. Только негритенок, работающий на кухне, говорит, что видел высокого человека с рыжими усами, проходившего через кухню приблизительно около того времени, когда Этьен начал прислушиваться к телефонным звонкам. Однако и он не уверен, что ему это не померещилось, так как он только что проснулся. Больше в кухне в это время никого не было.
Следствие продолжается».
Южане падки на всякие сенсации, тем более, что в то время в мире не происходило ничего такого, что могло бы особенно занять легкомысленные умы.
Около дома Лактьера толпились люди, ожидающие новостей. Шныряли газетные репортеры со своими велосипедами.
Говорили, что из Парижа выписан знаменитый сыщик Шарль Рекло. Однако пока всем приходилось довольствоваться описаниями комнаты убитого и его биографией.
Больше газеты не могли сообщить ничего интересного.
Знаменитый Шарль Рекло приехал на другой день, но не пожелал принять ни одного корреспондента. Обиженные газеты принялись подсмеиваться над знаменитым сыщиком, который окружал себя такой таинственностью. Появилась карикатура, где сыщик был изображен сидящим под стеклянным колпаком.
Но тот продолжал держаться величественно и независимо.
Швейцар гостиницы «Терминус», где жил Шарль Рекло, на вопросы бесконечных посетителей неизменно отвечал:
— Господин Рекло никого не принимает.
VI
НЕВИДИМЫЙ СОБЕСЕДНИК
Когда Жак очнулся, он долго не мог сообразить, где он.
Кругом был совершенный мрак.
Лежал он на чем-то мягком, но в то же время он испытывал какое-то легкое постоянное трясение, сопровождаемое глухим шумом.
Жак поднял руку.
Рука не уткнулась ни в какую преграду, да и дышать было довольно легко. Значит, он не в гробу.
Жак припомнил все, что с ним произошло, и сообразил, что он находится в трюме «Габонии». Очевидно, он в темноте провалился в люк и треснулся обо что-то головою.
— Ну и положение, — пробормотал он и попытался приподняться.
Он тотчас же опять упал вне себя от ужаса.
Цепкая рука впилась ему в горло и повалила на спину.
— Будешь ты молчать? — прошептал голос на таком ломаном французском языке, какого Жак не слыхал еще во всю свою жизнь.
— Буду, — прохрипел он, чтобы не быть окончательно задушенным.
Рука словно растаяла во мраке.
Жак молчал, не зная, что предпринять.
Было очевидно, что кто-то залез в трюм тайком, так же, как и он, и не желает быть обнаруженным.
В конце концов это мог быть такой же бедняк, как и он.
Жаку было не по себе. Он чувствовал слабость во всем теле, сердце его усиленно билось, а во рту пересохло.
Он понял, что это дает себя чувствовать голодовка.
Его таинственный компаньон, очевидно, совершенно не шевелился, ибо никакого шороха кругом не было слышно. Окликнуть его Жаку было как-то жутко.
Чтоб не чувствовать голода, Жак принялся было кусать палец, но это мало помогло.
А мерное потряхивание продолжалось. Казалось, что рядом дышит и фыркает какое-то чудище.
«Очевидно, мы уже вышли в море», — подумал Жак.
При мысли, что теперь там наверху сияет яркое южное солнце и легкий ветерок веет по синему морю, Жака взяла досада. Он мысленно выругал парня, посоветовавшего ему залезть в трюм.
«Лучше уж подохнуть на свежем воздухе, чем в этой могиле. Дают советы, болтают языком, благо, не им играть в мертвеца».
Он хотел заснуть, но сон бежал от него, словно испуганный стуком крови в его висках.
К тому же и лежать было очень неудобно. «Габония» была, по-видимому, нагружена пустыми бочками.
Прошло еще несколько часов, и муки сделались нестерпимыми. От моряков Жак слыхал, что когда голодаешь, нужно как можно сильнее перетянуть себе живот. Но у него не было ремня.
«И чорт выдумал эти подтяжки», — думал Жак, приходя все в большее и большее отчаяние. Заговорить снова он не решался. Почувствовать вторично на своем горле стальные пальцы? Ни за что на свете…
Однако в конце концов от духоты и голода сознание стало у него мутиться. Вдобавок во рту пересохло совершенно, и ужасно хотелось пить.
Он не выдержал и слегка застонал.
Впрочем, он тут же раскаялся в этом и невольно схватился за горло.
Однако рука на этот раз не вцепилась ему в глотку.
Вместо этого Жак вдруг почувствовал во мраке под самым своим носом запах хлеба.
Он протянул руку, схватил хлеб и принялся жевать.
— Пей, — произнес в темноте голос все с тем же ужасным акцентом.
И в рот Жака уткнулась фляжка с водою.
«Этот устроился с удобством», — подумал Жак, жадно глотая воду.
Теперь он стал чувствовать себя гораздо спокойнее.
Если бы не мрак и не духота, он был бы даже доволен.
Однако заговорить он все же не решался.
Голос в темноте между тем пробормотал:
— Насытил ли тебя хлеб и утолила ли вода?