Страница 19 из 28
Но, в конце концов, велико дело! Пусть себе семь лет спасает Россию! Вреда мне Яниев не причинит, по условиям договора, а через семь лет — Яниев в аду, а я на свободе! У меня в запасе вечность, что такое семь лет?
— Хорошо, я согласен, — улыбнулся Асмодей.
— Дурак, — сказал я Янйеву, — выговори себе хотя бы банковский счет! В Банке Манхэттэн!
— Плевать, — ответил Яниев.
Мне стало его жалко, и я все-таки вписал в договор счет с кредитной карточкой.
Мы все трое подписали договоры, Асмодей забрал бумаги и улетел за авизовкой в ад. Вскоре вернулся, вручил нам по экземпляру и отправился на нижний этаж. Полностью, надо сказать, растлился моральный облик у моего черта. С тех пор, как я его трахнул в бабьем облике, он к этому делу пристрастился, как студент к анаше. Только и знает, что ходит в женском теле и портит не только всех моих парней, но и всех окрестных собак и жаб. Хорошо еще, от него СПИДом не заразишься.
Мы с Яниевым остались одни. Я сидел в кресле, исподлобья рассматривая будущего спасителя России. Полковник был уже немного сед и чуть грузен, и к его серенькому свитеру прилипла скорлупа яйца, которое он ел на завтрак. Я с любопытством ожидал первых пожеланий бывшего спецназовца. Интересно, что он потребует: справку о доходах «Газпрома»? Отчеты о движении денег в компании «Ниж-невартовскнефтегаз»?
— Слушай, Шариф, — стыдливо сказал Яниев, — ты меня в кобеля не превратишь на часок, а? - У меня даже челюсть отвисла.
— На фиг тебе? Полковник потупил глаза.
— Понимаешь, — проговорил он, — тут у вас по соседству такая болонка живет… Мне как-то на баб в жизни не везло, сплошные стервы… А эта такая, знаешь… беленькая…
Я прищелкнул пальцами и пробормотал заклинание. Спаситель России выскочил в окошко и помчался к своей беленькой и лохматенькой. Я ее знаю — с соседней дачи шавка. Препаршивая, между прочим…
Три недели полковник Яниев никак не использовал свою новоприобретенную власть. Я просто диву давался. Я-то, когда впервые научился колдовать, бог знает что вытворял: летучей мышью на потолке висел, каждый вечер на шабаш летал, всякую ведьму считал своим долгом попользовать. А этот — хоть бы хны. Полковник сидел целыми днями, нахохлившись и погрузившись в раздумья, и только два раза отпросился к своей болонке. Потом течка у болонки кончилась, он вернулся понурый и к другим окрестным сукам лазать под хвост не стал. Вечерами он иногда спускался к моим ребятам, пил весьма умеренно и шутил, как пил. Ребята, не знавшие в точности статуса Яниева в этом доме — не то пленник, не то консультант, сначала чуждались его, но Яниев, когда хотел, был забавным рассказчиком, и вскорости у них с Чабаном отыскалось немало общих знакомых из тех, кто сначала служил под Яниевым, а потом перешел к коллегам Чабана.
Между тем за эти три недели мое скромное положение изменилось. Пришла весть, что Князь убит — его расстреляли в тихой столице Австрии, где он прятался от последствий нашего венесуэльского вояжа. Карачун сдержал свое слово, и большая часть Князевых владений отошла ко мне, начиная с совсем крошечных кафешечек, еле сводящих концы с концами, и кончая сетью автозаправок, хозяин которой съездил ко мне на поклон.
Через неделю полковник вытребовал себе «мицубиси паджеро» и отправился в Ленинку. В Ленинке ему дали от ворот поворот, оказывается, у него не было кандидатской и еще там чего-то. Я так за него оскорбился, что тут же притащил ему в комнату весь каталог и книжки, которые он требовал, и предложил голову библиотекарши в придачу. От библиотекарши полковник отказался, а все остальное с благодарностью принял.
Теперь он сидел в своем флигеле и только то и дело посылал меня за новыми книжками. Я поглядел, что он читал, — муть: какие-то Парсонс, Макиавелли, Вебер, Новак, фон Мизес…
Я понимал полковника. У него была нелегкая задача: ему позволяли спасти Россию, но не велели при этом трогать организованную преступность. Я бы и сам свихнулся. Но, если полковник надеялся вычитать у г-на Парсонса совет спасения России, он был глупее, чем я думал. Наконец, мне это надоело, и, занося очередную книжку, я сказал:
— Вася, если ты хочешь на старости лет защитить кандидатскую по социологии, то учти, что у тебя всего семь лет. Ты что, не знаешь, как спасти Россию? Тогда не надо было бумажку подписывать.
— Я знаю, как спасти Россию, — огрызнулся Яниев, — надо всех вас сначала — в мусорный бачок и в топку.
Однако на следующий день Яниев потребовал других документов. Донесений СВР. Донесений ФСБ. Внутренних отчетов Центробанка. Докладных записок правительства. Сведений о проводках в коммерческих банках. В швейцарских банках. В Chemical Bank. В Citibank. В Chase Manhattan bank. 0 движении денег на счетах крупнейших российских фирм. О частных вкладах политиков.
У меня пухла голова. Он скакал на мне, как инвалид на «Запорожце», пока я не догадался вызвать домовых всех вышеперечисленных офисов, заклясть их и переподчинить полковнику. Домовой с Лубянки долго скандалил на ту тему, что он спецдомовой и что интересы национальной безопасности требуют освободить его от подобного обращения.
Мои дела шли своим чередом. Полковник не препятствовал мне подгребать под себя мелкие фирмы и пальцем не шевельнул, когда очередная фирмочка, пославшая меня сгоряча куда подальше, обнаружила, что весь импортированный ей коньяк превратился за ночь в то, чем он был указан в таможенной декларации, а был он там назван рапсовым маслом.
В другой раз мои парни забросали сеть конкурирующих автозаправок бутылками с джиннами двухтысячелетней выдержки. Яниев тоже никак не отреагировал, хотя шумиха началась невероятная: ментовка все никак не могла просечь тип взрывного устройства.
А через две недели полковник вызвал меня и дал мне первые инструкции.
Я набрал указанный им номер. Номер соединялся долго: радиотелефон.
— Петр Васильевич? Меня зовут Ходжаев. Я бы очень хотел видеть вас у себя сегодня вечером. Будут ваши любимые блюда.
Собеседник на том конце провода задохнулся:
— Кто вам дал этот номер? Кто вы такой?
— Я не только этот номер знаю, — сказал я, — я и другие разные цифры знаю. Например, номер UNIX пятьсот три сто двадцать семь восемьсот два.
— Где вы живете?
Я позволил себе хмыкнуть в трубку.
— Петр Васильич, — сказал я, — у вас замечательные секьюрити. Если они не скажут вам через пять минут адрес Шарифа Ходжаева, можете их уволить. Я подберу вам парней получше.
На том конце провода бросили трубку.
Я повернулся к полковнику:
— Ну что, нашел способ спасти Россию?
— Да, Шариф.
— Помни — дотронешься до моих парней пальцем, окажешься в тот же миг на вечном поселении у Люцифера.
Яниев хмыкнул.
— Я не причиню тебе вреда.
Вечером, в восемь часов, к воротам нашей дачи подрулил роскошный белый «линкольн-таункар». Человека, вышедшего из него, звали Петр Исленов. Совсем недавно он был председателем правления одного из крупнейших коммерческих банков России. Две недели назад он почему-то ушел с этой должности, оставшись, впрочем, во главе созданной банком финансово-промышленной группы.
Исленову было немного за сорок. На талии его уже скапливался канцелярский жирок, но превосходно пошитый костюм-тройка скрывал все недостатки фигуры. У него была крупная голова с копной черных, слегка волнистых волос и проницательными васильковыми глазами, скрывавшимися за толстыми стеклами черепаховых очков.
По бокам Исленова, как и всякого уважающего себя банкира его калибра, громоздились четверо выездных громил в малиновых сюртуках.
Исленов вылез из машины и огляделся по сторонам. Посмотреть было на что. Обычно я не прибегаю к подобным излишествам, довольствуясь среднерусским летом или любимой с детства горой Ай-Петри. На этот раз для встречи Исленова я позаимствовал декорации из разрушенных городов древних инков. Вместо московской апрельской оттепели русский банкир стоял посереди тропического леса, непроходимого месива пальм и лиан. Широкая, посыпанная галькой аллея прямо перед ним вела к остаткам гигантской пирамиды.