Первое апреля октября

Убить прошлое

— Не убивай меня, Тони, — глаза Фила капали взглядом безысходности на стол, на пол, на руку сидящего напротив. — Мы ведь друзья.

Тони пожал плечами, поправил шляпу. Его плащ сопровождал каждое движение тяжелым и влажным шуршанием. На улице моросил дождь.

— Друзья, Фил, — Тони задумчиво покрутил в пальцах сигарету. Сжал её тонкими губами, щёлкнул зажигалкой. Добавил, выпуская струйку дыма: — Были.

— А ты всё так же куришь эту дрянь, — Фил потянул носом и неуверенно улыбнулся.

— Угу.

— Помнишь, как мы ходили в Миджинтаун, к этому старому вьетнамцу… Как его звали?.. Хао?

— Хуа, — кивнул Тони. — Его звали Хуа, Фил.

— Ну да… И он крутил эти самокрутки своими грязными пальцами. У него всегда были грязные пальцы и чёрные ногти, помнишь?

— Ну, не всегда.

— Тони… Дружище!.. А ты всё такой же, — робко улыбнулся Фил.

— Ты тоже мало изменился, — кивнул Тони. — Ну, разве что, пузо…

— Ну, тебя ведь тоже когда-то звали Тощим… А сейчас — язык не повернётся, хе-хе.

— Хе-хе…

— Не убивай меня, Тони.

Где-то далеко проскулила раненым койотом полицейская сирена. Жёлтыми бликами приплясывало на ночном окне отражение вывески паба напротив. В приоткрытую фрамугу тянуло мокрым асфальтом и бензиновой гарью, ещё не прибитой дождём.

Тони сделал последнюю задумчивую затяжку, вдавил окурок в пепельницу-водоём, на берегу которого возлежал бронзовый лев. Сосредоточенно истёр в порошок останки сигареты и только после этого шумно и долго выпустил задохнувшийся ожиданием дым.

— Странная штука эта жизнь, — произнёс он, кашлянув. Кашель у него был хриплый, как и голос, давно испорченный ангинами, сигаретами и алкоголем.

— Ага, — нерешительно поддакнул Фил, не сводя взгляда с револьвера, которым небрежно поигрывал сидящий напротив друг детства.

— Странная, — повторил Тони. — А знаешь, сколько мне за тебя заплатят, Фил?

— Тони… Не убивай меня. Я и так скоро… Врачи говорят, что мне осталось недолго, — Фил опустил глаза, чтобы спрятать слезу, замутившую взгляд.

— М?

— У меня рак, Тони.

— У-у… Мне жаль, Фил.

Он вздохнул, обежал взглядом утонувшую в полумраке комнату. Мебели было не густо, но она — даже старый-престарый чёрный письменный стол, за которым они сидели — источала аромат деловитой роскоши. Или роскошной деловитости. Видимый аскетизм обстановки не мог обмануть. Человек, который жил в этом доме и работал в этом кабинете, умел жить вкусно.

— Неплохо ты устроился, — одобрительно кивнул Тони.

Фил тоже осмотрел кабинет, будто видел его в первый раз. Пожал плечами. Потянул носом залп свежего воздуха, вбитый ветром в отверстие открытой фрамуги. Заглянул в лицо Тони, почти невидимое за разделяющей их лампой под зелёным абажуром.

— Я много работал, — сказал он. — Я очень много работал, Тони. Жизнь прошла к чертям, а я её даже не рассмотрел.

— Угу. Думаешь, ты один… Зато твои дети поживут всласть.

— У меня нет детей, дружище.

— У тебя нет детей…

— Нет.

— Хм… Впрочем, у меня тоже… А что, Деззи не родила тебе сына?

При упоминании этого имени лицо Фила вытянулось. Он побледнел. Пошевелился, пряча лицо за лампу.

— Помнишь, как ты увёл у меня Деззи? — оживился Тони. — Ты уже тогда умел взять от жизни то, чего тебе хочется, Фил. Нет-нет, я не осуждаю тебя, ты не подумай. Ты молодец. Мне часто хотелось быть похожим на тебя… Так и не научился. Теперь вот забираю жизнь у парней, которые взяли от неё всё, что хотели, хе-хе.

— Деззи умерла, Тони, — сказал Фил.

Он конечно не стал говорить, что её пришлось убрать. Связалась с этим сопляком, с Делахи! Мало того, что опозорила фамилию, так ещё и слишком много болтала о делах мужа…

Он всегда говорил ей, чтобы ездила аккуратней. Но Деззи любила скорость. И не любила автосервис. Что-то с тормозами…

— Умерла… — выдохнул Тони. — Я не знал.

— Да, Тони, — Фил смахнул слезу. — Попала в аварию. Ты же знаешь, она всегда любила погонять.

— Жаль, Фил, — покачал головой его визави. — Мне очень жаль. Чёртова жизнь!.. А я и не думал, что Беккерсон — это ты. Мда… Давно ты им стал?

— Давно. Когда перестал быть собой.

— Сомневаюсь, что перестал.

Тони поелозил в кресле, посмотрел в окно, на котором всё так же выплясывали жёлтые блики. Вдалеке, за Лоуэй-стрит, одно за другим угасали окна Стаутон-билдинг. Клерки расходились по домам. Небо, тусклым намёком на луну, просвечивало в разрывах низко нависших над крышами туч.

В этом городе Тони родился и дожил до первой седины. Это был его город. Но это был не его город. С некоторых пор — с довольно давних, впрочем, — Тони был не нужен этому городу. Чёртова жизнь!..

— Мне жаль, Фил, — повторил он задумчиво. — Ты ведь любил её?

— Я любил её. Я и сейчас… люблю.

— Понимаю.

— Она не могла иметь детей.

Да, тот аборт был неудачным, что-то пошло не так. Ему нужен был сын, на будущее. Но что-то пошло не так. Он женился во второй раз, но эта дрянь, эта Мэгги…

— Я исчезну, Тони, — прошептал Фил. — Я сейчас же возьму билет до Франкфурта, до Мадрида, до… до Аддис-Абебы, до Улан-Батора!.. Я исчезну, Тони, клянусь! Ты скажешь Рэндону, что не успел. Ведь это Рэндон заказал меня?.. Ах, ну да, прости… Я лезу не в своё дело… Я исчезну, клянусь тебе! Навсегда. Я дам в пять раз больше, чем тебе обещали за мою жизнь.

— Мне жаль, Фил, — покачал головой его друг.

— Тони… — губы Фила скривились в бессильном плаче. Смешно перекосились тонкие чаплинские усики. Но он взял себя в руки. — Ты ведь не сможешь вот так взять и убить своё прошлое, Тони? Нашу дружбу? Нашу юность? Общие воспоминания? Деззи?

— Деззи… Вертушка Деззи… — Тони покачал головой. Положил револьвер на стол, достал портсигар. Долго выбирал из четырёх самокруток.

— Деззи, — ухватился за это имя Фил, как за спасительную соломинку. — Она часто вспоминала тебя, знаешь. Она ведь… в общем…

— Да ладно, Фил, — Тони наконец выбрал одну сигарету. Щёлкнул зажигалкой. — Дело прошлое. Сколько, ты говоришь, тебе осталось?

— А? — Фил отклонился, выглянул из-за лампы, чтобы получше рассмотреть лицо собеседника. Но увидел только щёку, на которой ленивой ящерицей прилёг застарелый шрам. В зеленоватом свете лампы ящерица была совсем как живая. — Не… не знаю, Тони. Врачи говорят, что если буду соблюдать все… в общем, они сами толком не знают. Год, от силы полтора.

— Полтора года… — покивал Тони. — Чертовски мало, Фил, по сравнению с тем, что прожито.

— Да.

— А с другой стороны… Если сравнить с тем, что нам осталось… Это же масса времени, а?

— Не убивай меня, Тони. Я ведь не сделал тебе ничего плохого.

— Это да…

— Я знаю, тебе трудно простить мне, что…

— Не надо об этом, Фил.

— Хорошо, хорошо. Не буду.

Вонючий дым от вьетнамского табака клубился в свете лампы, щекотал и покалывал ноздри, лениво поднимался и уплывал в форточку, примешивая к коктейлю уличных запахов свою нездешнюю ноту. Где-то в стороне Силверплейс одиноко повизгивал сигнализацией припаркованный «Бьюик». Меланхолично тикали у стены напольные часы.

Фил не сводил взгляда с тёмного пятна, в которое лампа превращала лицо Тони. Минуты стекали каплями по мокрому плащу киллера и падали на песочного цвета, с зеленью, ковёр.

Тони размял окурок в пепельнице. Провёл жёлтым прокуренным пальцем по гриве бронзового льва. Вздохнул.

— Знаешь, там, во Вьетнаме, я часто вспоминал юность. Там было для этого достаточно времени. И подходящих случаев.

— Понимаю.

— И тебя тоже вспоминал, конечно. У нас во взводе был парень… Его тоже звали Фил. Смешной такой. Мы держались вместе, я опекал этого сопляка, как мог. Нет, он совсем не был похож на тебя, ничего общего. Он был другой. Чистый какой-то весь, голубоглазый такой, простой, как… Я убил его.

— У… убил…

Тони кивнул, сверкнул в сторону собеседника белками. Взял со стола револьвер.