Инферно Габриеля

Джулия покраснела, вытащила из рюкзака клочок бумаги, убедилась, что тот девственно-чист, и торопливо нацарапала номер. Пол спрятал бумажку в карман и ободряюще потрепал Джулию по руке:

— Давай, Крольчиха, устрой ему ад кромешный.

С чего это он решил, что у нее такое прозвище? И почему вообще она должна называться Крольчихой? Возможно, Джулия даже спросила бы об этом Пола, но из недр кабинета раздался раздраженный, но тем не менее довольно красивый голос:

— Мисс Митчелл, заходите.

Джулия вошла в кабинет и замерла возле двери.

Вид у профессора Эмерсона был изможденный. Лицо бледное, темные круги под глазами. Кажется, он даже похудел. Листая какие-то бумаги, профессор неожиданно высунул язык и медленно облизал нижнюю губу.

Джулия, оцепенев, уставилась на его чувственный рот. Затем, сделав над собой изрядное усилие, перевела взгляд на профессорские очки. В аудитории Эмерсон был без очков. Наверное, очками он пользовался, лишь когда уставали глаза. Но сегодня его сверлящие синие глаза частично прятались за темными стеклами очков. «Прада». Модная и очень дорогая модель. Черная оправа резко контрастировала со светло-каштановыми волосами и синими глазами. Словом, очки были центральной точкой его лица. Джулия тут же призналась себе, что еще не видела более элегантного профессора, чем Эмерсон. Казалось, он сошел с рекламного плаката «Прада», хотя вряд ли какой-нибудь профессор согласился бы участвовать в рекламной кампании.

Более того, Эмерсон был первым встреченным Джулией профессором, который следил за модой.

Тот злополучный семинар был не первой встречей Джулии Митчелл с Габриелем Эмерсоном. Она знала этого человека. Знала его порывистый, переменчивый характер. Знала его приверженность к вежливости и соблюдению приличий (по крайней мере, так было до недавнего времени). Знала, что сейчас она вполне могла бы без всякого приглашения усесться в одно из мягких кожаных кресел; в особенности если бы он вспомнил, кто она. Но нынешняя атмосфера кабинета не располагала к вольностям, и Джулия осталась стоять.

— Проходите, мисс Митчелл. Прошу садиться.

Голос Эмерсона был холодным и жестким. Вместо кресла профессор указал на такой же жесткий металлический стул.

Вздохнув, Джулия направилась к неприглядному стулу, стоявшему возле одного из массивных встроенных книжных шкафов. Ей хотелось пошутить, сказать, что обвиняемым мягкие кресла не полагаются, но она решила не усугублять свое и без того шаткое положение.

— Передвиньте стул к моему столу. Я не собираюсь вытягивать шею, чтобы вас видеть.

Джулия послушно понесла стул к письменному столу, умудрившись ножкой задеть за свой ветхий рюкзак. Один карман раскрылся, и его содержимое вывалилось на пол, в том числе и тампон. Джулия покраснела с головы до ног, видя, как чертов тампон закатился под стол и остановился в каком-нибудь дюйме от профессорского кожаного портфеля.

«Может, он обнаружит тампон уже после того, как я покину его кабинет».

Удрученная своей неловкостью, Джулия присела на корточки и стала торопливо собирать рассыпавшиеся предметы, запихивая их обратно в карман. Она собрала почти все, но тут рюкзак преподнес ей новый сюрприз. У него вдруг с треском оборвалась лямка, и он с грохотом шмякнулся на пол. Тетради, ручки, iPod, мобильник и большое зеленое яблоко разлетелись по красивому персидскому ковру. Зрелище было столь же нелепое, как компания хиппи в интерьере старинного особняка.

«Боги всех аспирантов и вечных неудачников, покарайте меня на месте», — мысленно взмолилась Джулия.

— Мисс Митчелл, вы никак еще и комедиантка?

От его саркастического тона Джулия словно окаменела. Она все-таки решилась поднять глаза и взглянуть на него. Увиденное едва не заставило ее разреветься.

Как человек, носящий ангельское имя, может быть таким жестоким? Как его мелодичный голос может быть таким суровым? Джулия тут же утонула в его холодных синих глазах. Она с тоской вспоминала, как однажды эти глаза смотрели на нее с нежностью и добротой. Нет, она не имела права поддаваться отчаянию. Лучше привыкнуть к его нынешнему поведению, как бы больно ей ни было.

Запоздало ответив на его вопрос мотанием головы, Джулия вновь стала запихивать рассыпавшиеся вещи в рюкзак.

— Когда я задаю вопрос, то жду, что мне ответят не какими-то невразумительными жестами, а голосом. Неужели вы до сих пор не усвоили этот урок? — Бегло взглянув на Джулию, профессор Эмерсон вернулся к папке, которую держал в руках.

— Простите меня, доктор Эмерсон.

Джулия удивилась собственному голосу. Слова были произнесены тихо, но теперь в них ощущался металл. Она не знала, откуда в ней появилась смелость, и мысленно поблагодарила богов, явившихся ей на помощь. Очень вовремя.

— Вообще-то, я профессор Эмерсон, — отчеканил он. — Докторов везде пруд пруди. Сейчас даже мануальные терапевты и ортопеды именуют себя докторами.

Больно отшлепанная его словами, Джулия склонила голову и попыталась застегнуть молнию своего предательского рюкзака. Увы, бегунок молнии не желал соединять зубцы. Джулия мысленно уговаривала его, чередуя уговоры с проклятиями, будто это могло магическим образом заставить бегунок исправно работать.

— Может, прекратите возиться с вашим рюкзачным недоразумением и сядете на стул, как и подобает человеку?

Джулия поняла: Эмерсон на грани срыва и лучше его больше не злить. Перестав возиться с «рюкзачным недоразумением», она уселась на неудобный стул. Руки она сложила на коленях, поскольку каждый ее жест только раздражал профессора.

— Должно быть, вы уверены в своем таланте комедиантки. И ваш прошлый трюк наверняка считаете весьма остроумным.

Он бросил ей клочок бумаги, приземлившийся рядом со стулом. Джулия нагнулась и сразу узнала ксерокопию своей записки.

— Я сейчас объясню. Это была ошибка. Я не писала обе…

— Меня не интересуют ваши объяснения! Помнится, после семинара я просил вас зайти ко мне. Вы ведь не соизволили явиться?

— Я приходила. Но вы говорили по телефону. Дверь была заперта, и…

— Дверь не была заперта! — Эмерсон бросил ей белый картонный прямоугольник, похожий на визитную карточку: — Это, полагаю, тоже из вашего комедийного репертуара?

Джулия подняла карточку и чуть не вскрикнула. Это была маленькая открытка со словами соболезнования. Деб выполнила ее просьбу, приложив к цветам открытку.

Вместе с вами оплакиваю вашу потерю.

Примите мои искренние соболезнования.

С любовью,

От злости он едва не брызгал слюной. Джулия захлопала ресницами, пытаясь найти точные слова.

— Это совсем не то, что вы думаете. Я хотела сказать, что скорблю…

— Вы уже красноречиво высказались в своей записке!

— Но открытка предназначалась не вам, а вашей семье, которая…

— Не смейте приплетать сюда мою семью! — заорал профессор Эмерсон.

Он сорвал очки, бросил на стол и принялся растирать виски.

Удивление Джулии сменилось неподдельным изумлением. Как такое могло случиться? Почему никто ему не объяснил? Почему он воспринял ее слова соболезнования как насмешку и никто не вправил ему мозги?

У нее противно засосало под ложечкой. Что же могла означать эта история с открыткой?

Ценой неимоверных усилий профессор Эмерсон все же заставил себя успокоиться. Презрительно морщась, он захлопнул папку и отодвинул от себя. Потом вперился глазами в Джулию:

— Итак, вы приехали сюда изучать творчество Данте. Я единственный профессор на всем факультете, который ведет аспирантов по этой теме. Поскольку наши отношения… не сложились, вам придется изменить тему и поискать себе другого руководителя. Либо перевестись на другой факультет, а еще лучше — в другой университет. Я незамедлительно сообщу о своем решении в комитет, назначивший вам целевую стипендию. С вашего позволения, прямо сейчас. — Профессор Эмерсон повернулся к ноутбуку и лихорадочно застучал по клавишам.