Инферно Габриеля

— Простите, но я не знаю, о ком вы говорите, — покраснев, созналась Джулия.

Габриель негромко усмехнулся. Его нос приятно согревал и слегка щекотал ей ухо.

— А они что же, ничего тебе не рассказывали? — спросил он, имея в виду Кларков. — Не похвастались, что блудный сын пишет книгу о Данте и Беатриче? — Джулия не ответила. Тогда Габриель осторожно поцеловал ее в лоб. — Данте — знаменитый итальянский поэт эпохи Возрождения. Беатриче была его музой. Они встретились, когда она была совсем юной. Данте любил ее всю жизнь. Он написал удивительную поэму — «Божественная комедия». Вряд ли ты ее читала, но название, надеюсь, где-нибудь да слышала. Там Беатриче выступает его проводником и в конце концов приводит в Рай. Не в такой, как этот, а с большой буквы.

Джулия сидела с закрытыми глазами, слушала его голос и вдыхала запах его кожи. От него пахло мускусом, потом и пивом, но эти запахи она игнорировала, вычленяя из них собственно запах Габриеля. Нечто очень мужское и потенциально опасное.

— Был такой английский художник — Генри Холидей. Он написал картину о встрече Данте с Беатриче возле одного флорентийского моста. Ты очень похожа на изображенную там Беатриче. — Габриель осторожно поднес ее побелевшие пальцы к своим губам и поцеловал с непонятной ей торжественностью.

— Ваша семья любит вас. Вам обязательно нужно помириться с ними.

Джулию удивили собственные слова. Она думала, что Габриель рассердится, но он лишь крепче обнял ее.

— Добрая женщина Грейс — не моя мать. И Кларки мне не семья. Совсем не семья. Поздно мне с ними мириться, Беатриче. Очень поздно.

Джулии не нравилось, что ее называют чужим именем. Должно быть, это от пива. Тем не менее ей не хотелось убирать голову с его плеча. Ладно, Беатриче так Беатриче.

— Слушай, а ведь ты, наверное, есть хочешь, — спохватился Габриель, вспомнив о несостоявшемся обеде.

— Если честно, то да, — призналась Джулия, которая не могла питаться только его словами и присутствием.

— Сейчас я тебя угощу.

Джулия неохотно подняла голову. Габриель улыбнулся ей, спрыгнул с камня и отправился к уцелевшим яблоням. Осмотрев их ветви, он выбрал самое крупное и спелое красное яблоко. Потом нашел другое, поменьше, которое сунул в карман.

— Вот тебе, Беатриче, — сказал он, подавая ей яблоко.

Джулия зачарованно смотрела на обыкновенное яблоко с одичавшей яблони. В этот момент оно казалось ей сокровищем. Яблоко лежало у него на правой ладони, а саму ладонь он протягивал так, как ребенок протягивает пони кусочек сахара. Джулия взяла яблоко и немедленно принялась есть.

Габриель следил за ее движениями, потом в молчаливом восторге обнял за талию, осторожно склонил ее голову на свое плечо, после чего полез в карман за вторым яблоком. Как и Джулия, он проголодался.

Они сидели молча и смотрели на быстро меняющиеся краски заката. Золото сменилось оранжевыми тонами, потом красными, багровыми. Вскоре бывший сад погрузился в сумерки.

— Вечером земля теплее камня, — сказал Габриель, забирая у нее плед.

Он расстелил плед, аккуратно расправил концы и вернулся за нею.

— Идем, Беатриче, — сказал Габриель, осторожно снимая ее с камня.

Джулия понимала, что совершает великую глупость, усаживаясь рядом с ним на плед, но сейчас ей было все равно. Она не думала ни о каких последствиях. В этого человека она влюбилась с первого взгляда, едва Рейчел показала ей его фотографии. Самую первую Джулия незаметно выкрала у подруги. Она ведь мечтала об этой встрече, придумывала их разговор. И вот ее мечта сбылась. Габриель — ее любимый человек — был рядом. Разве она могла оттолкнуть его руку?

— Ты когда-нибудь лежала рядом с парнем, глядя на звезды? — спросил он, осторожно укладывая Джулию на спину и ложась сам.

— Нет.

Габриель взял ее за руку, переплел их пальцы и прижал обе ладони к своему сердцу. Его сердце билось медленно. Эти размеренные удары успокаивали и даже убаюкивали.

— Ты прекрасна, Беатриче. Прекрасна, как кареглазый ангел.

Джулия повернулась к нему.

— И вы тоже… прекрасны, — произнесла она, устыдившись своих слов.

Потом она робко провела пальцем по его подбородку, впервые ощутив под пальцами трехдневную мужскую щетину.

Габриель молча улыбался. Он закрыл глаза, и Джулия водила пальцами по его лицу, пока у нее не устала рука.

— Спасибо тебе, — прошептал он.

Джулия улыбнулась и стиснула его руку, почувствовав, что его сердце вот-вот выпрыгнет наружу.

— Ты когда-нибудь целовалась с парнем? — (Она густо покраснела и покачала головой.) — Тогда я рад, что я у тебя первый.

Габриель перевернулся на бок, склонившись над нею. Нежно глядя на нее, он улыбался.

Джулия успела закрыть глаза раньше, чем его прекрасные губы коснулись ее губ. Она воспарила. Губы Габриеля были мягкими и зовущими, а движения — осторожными. Не умея целоваться и по-прежнему чего-то опасаясь, она закрыла рот. Тогда Габриель большим пальцем осторожно погладил ей щеку и снова приник к ее губам.

Этот поцелуй оказался совсем не таким, как она думала. В фильмах мужчина почти всегда целовал торопливо и даже грубо. Джулия боялась, что и Габриель может не совладать со своей мужской природой, что его руки начнут гулять по ее телу, оказываясь в запретных местах. Опасения были напрасны: его руки не опустились ниже ее лица. Одной рукой он гладил ей затылок, а другой — щеку. Его поцелуй был нежным и сладостным. По ее представлениям, так мужчина должен целовать свою возлюбленную, встретившись с ней после долгой разлуки.

Габриель целовал ее так, словно они были давно знакомы и словно она принадлежала ему. Его поцелуй был страстным, полным чувств. Ему казалось, что все его существо, каждая клеточка, тает, превращаясь в сладостный нектар, который его губы отдают ее губам. О том, что испытывает Джулия, он мог только догадываться по бешено стучащему сердцу. Она и надеяться не смела, что первый поцелуй окажется таким. Потом к сладостному чувству примешалась пронзительная горечь грусти. Джулия едва не плакала, зная, что уже никто и никогда так ее не поцелует. Габриель закрыл ее для остальных мужчин. Навсегда.

Его губы переместились на ее лоб.

— Открой глаза, — попросил он.

Джулия повиновалась и увидела два громадных ясных синих глаза. Очень выразительных, только ей было не расшифровать передаваемые ими чувства. Габриель улыбнулся и снова поцеловал ее лоб, потом улегся на спину и стал смотреть в звездное небо.

— О чем вы думаете? — спросила она, подвигаясь к нему поближе, но не настолько близко, чтобы касаться его своим телом.

— Я думал… как же долго я тебя ждал. Я ждал и ждал, а ты не приходила, — сказал он и вздохнул.

— Габриель, если бы я знала…

— Но сейчас ты здесь. Рядом со мной. Apparuit iam beatitudo vestra.[3]

— Я ничего не поняла, — стыдливо призналась Джулия.

— В переводе с итальянского это значит: «Ныне явлено блаженство ваше». Правильнее было бы сказать: «Ныне явлено мое блаженство», поскольку ты рядом. — Его рука нежной змеей поползла вниз, от ее затылка к талии, и там застыла. — До конца своей жизни я буду мечтать о том, чтобы услышать, как твой голос произносит мое имя. — (Джулия улыбалась. Это были самые лучшие слова, какие только она могла услышать от него.) — Скажи, Беатриче, ты когда-нибудь засыпала в мужских объятиях? — (И снова она покачала головой.) — Тогда я рад, что и здесь я у тебя первый. — Он осторожно повернул Джулию так, что ее голова оказалась у него на груди, возле сердца, а ее изящное тело прижалось к его боку. — Совсем как «адамово яблоко», — прошептал он.

— Вам обязательно нужно уезжать? — спросила она, осторожно водя рукой по его груди.

— Да, но не прямо сейчас.

— Вы вернетесь? — едва слышно прошептала она.

— Завтра, Беатриче, я буду изгнан из Рая, — с глубоким вздохом ответил Габриель. — Остается лишь надеяться, что потом ты разыщешь меня. Ищи меня в Аду.

3

Строчка из 2-й главы книги Данте «Новая жизнь» (La Vita Nuova). Русский перевод И. Н. Голенищева-Кутузова.