Вознесение Габриеля

В зале собралось свыше ста человек. Часть слушателей стояли в конце зала. Джулия смотрела, как Габриеля представляли многочисленным именитым гостям. Он был очень привлекательным мужчиной — высоким и невероятно обаятельным. Джулию особенно восхищали его очки и безупречно сидящий черный костюм.

Когда кто-то загораживал от нее Габриеля, Джулия сосредоточивала внимание на его голосе. Он дружески беседовал со всеми, легко переходя с итальянского на французский или немецкий, а затем снова возвращаясь к языку хозяев галереи.

Даже его немецкий звучал сексуально.

Ее обдало теплой волной, когда она вспомнила, как выглядит тело Габриеля под этим костюмом. Она вспомнила его обнаженного, склонившегося над нею. Интересно, у него были те же мысли, когда он смотрел на нее, успевая ей подмигнуть? Его мимолетная игривость сразу же оживляла в ее памяти их любовную интерлюдию сегодня утром на террасе, и все ее тело охватывала приятная дрожь.

Затем Габриель сел и с вежливым вниманием стал слушать вступительное слово dottore Витали, который не менее четверти часа усердно перечислял заслуги профессора. Случайный наблюдатель сказал бы, что Габриель выглядел спокойным и почти что скучающим. Но это было не так. Его беспокойство проявлялось в инстинктивном листании тезисов, которые были не более чем наметками слов, ибо слова, что вскоре услышит зал, будут исходить из его сердца. Слушая Витали, Габриель внес в тезисы несколько мелких поправок. Вряд ли он мог бы говорить о музах, любви и красоте, если бы рядом не было кареглазого ангела — его Джулианны, без колебаний отдавшейся ему минувшей ночью. Она была его вдохновением, причем давно — с ее семнадцати лет. Спокойная красота и щедрая доброта Джулии тронули его сердце. Ее образ был для него талисманом, охраняющим от темных демонов наркомании. Она была для него всем, и он мог бы сказать об этом вслух.

После обилия льстивых слов и прозвучавших вслед за ними аплодисментов Габриель встал, поднялся на кафедру и обратился к собравшимся на певучем итальянском языке:

— Моя сегодняшняя лекция будет в чем-то необычной. Я не являюсь историком искусства и тем не менее сегодня хочу поговорить с вами о музе Сандро Боттичелли, которую называли La Bella Simonetta.[4]

Произнося последние слова, Габриель нашел глазами Джулию.

Она улыбнулась, пытаясь не допустить, чтобы у нее покраснели щеки. Ей была известна история отношений Боттичелли и Симонетты Веспуччи. При флорентийском Дворе Симонетту называли королевой красоты. Умерла она совсем молодой, в двадцать два года. То, что Габриель сравнил ее с Симонеттой, Джулия восприняла как высшую и искреннюю похвалу.

— Будучи профессором литературы, я понимаю, что затрагиваю противоречивую тему, избрав произведения Боттичелли как средоточие различных женских архетипов. В кругах историков велось немало споров о том, насколько близка была Симонетта к Боттичелли и в какой степени она могла служить истинным источником вдохновения для его полотен. Часть этих противоречивых суждений я надеюсь оставить в стороне для того, чтобы сосредоточить ваше внимание на непосредственном визуальном сравнении нескольких фигур. Начну с показа первых трех слайдов. На них представлены графические иллюстрации к «Божественной комедии», а именно — Данте и Беатриче в Раю.

Габриеля и сейчас искренне восхищали эти рисунки. С них его мысли перенеслись к тому времени, когда он впервые пригласил Джулию к себе домой. В тот вечер он вдруг понял, до чего же ему хочется радовать ее и какой прекрасной становилась она, когда была счастлива.

Сейчас, глядя на дышащее покоем лицо боттичеллиевской Беатриче, Габриель сравнивал его с лицом Джулии. Джулия сидела, внимательно ловя каждое слово. Как и Габриель, она, глядя на экран, восхищалась шедевром Боттичелли. Габриелю захотелось, чтобы Джулия взглянула на него.

— Обратите внимание на лицо Беатриче. — Голос Габриеля сделался мягким, а его глаза встретились с глазами его любимой. — Это самое прекрасное лицо… Мы начнем с фигуры Беатриче — музы Данте. Хотя я уверен, что мне нет необходимости рассказывать вам о ней, позвольте все же отметить, что образ Беатриче символизирует романтическую любовь, поэтическое вдохновение, веру, надежду и милосердие. Она идеал женского совершенства; женщина, наделенная умом, способностью к состраданию и в то же время исполненная той бескорыстной любви, которая может исходить лишь от Бога. Беатриче вдохновляет Данте стать лучше.

Габриель сделал паузу, чтобы поправить галстук. Его галстук вовсе в этом не нуждался, но когда его пальцы скользнули по синему шелку, Джулия невольно моргнула, и Габриель убедился: она поняла его слова.

— А теперь давайте посмотрим на лицо богини Венеры.

Глаза всех присутствующих, за исключением Габриеля, застыли на «Рождении Венеры». Пока аудитория восхищалась одной из величайших и самых монументальных картин Боттичелли, он еще раз торопливо просмотрел тезисы своей лекции.

— Мы замечаем, что у Венеры лицо Беатриче. И опять-таки, меня не интересует исторический анализ моделей для этого полотна. Я просто прошу вас отметить видимое сходство обеих фигур. Они представляют две музы, два идеальных типажа, один из которых духовный, а второй — светский. Беатриче — возлюбленная души, Венера — возлюбленная тела. Боттичеллиевская La Bella имеет оба лица: одно символизирует агапе, жертвенную любовь, а другое — эрос, любовь плотскую.

Голос Габриеля становился все сочнее, и Джулия чувствовала нарастающий жар в своем теле.

— В портрете Венеры упор сделан на ее телесной красоте. И хотя Венера символизирует плотскую, сексуальную любовь, она сохраняет похвальную скромность. Длинными волосами она прикрывает самую интимную часть своего тела. Отметим также застенчивое выражение ее лица и положение руки, которой она стремится прикрыть грудь. Но ее застенчивость не уменьшает, а лишь увеличивает эротизм ее облика. — Драматическим жестом Габриель снял очки и немигающими глазами вперился в Джулию. — Многим, кто смотрит на это полотно, не удается заметить, что скромность и спокойствие характера являются составными частями эротической притягательности Венеры.

Джулия теребила бегунок молнии на своей сумочке, борясь с сильным желанием заерзать на стуле. Габриель вновь надел очки.

— Эрос — это не похоть. У Данте похоть упоминается в числе семи смертных грехов. Эротическая любовь может включать в себя секс, но не ограничивается сексом. Эрос — это всепоглощающий огонь страстной, неистовой влюбленности. Такое чувство охватывает каждого, кто влюблен. И верьте мне, когда я говорю, что своими страстными проявлениями оно значительно превосходит своих соперников, причем во всех отношениях.

Джулия не могла не заметить, с какой интонацией было произнесено слово «соперники», подчеркнутое взмахом его руки. Казалось, этим жестом Габриель отметал всех прежних любовниц, а его пылающие синие глаза остановились на ней.

— Каждый, кто сам любил, знает разницу между эросом и похотью. Их нельзя сравнивать. Похоть не более чем жалкая тень эроса, приносящая лишь разочарование. Быть может, кто-то возразит, что одному человеку, одной женщине невозможно являть собой идеал и агапе, и эроса. Я считаю подобный скептицизм формой женоненавистничества. Только женоненавистник решится утверждать, что женщины бывают либо святыми, либо совратительницами, то есть либо непорочными девами, либо шлюхами. Конечно, женщина, как и мужчина, может сочетать в себе обе ипостаси. Муза может быть возлюбленной как души, так и тела. А теперь прошу вас взглянуть на полотно, находящееся у меня за спиной, — на «Мадонну с гранатом».

И вновь глаза собравшихся переместились к названному шедевру Боттичелли. Габриель не без удовольствия заметил, как Джулия дотрагивается до своей бриллиантовой сережки. Она делала это намеренно, желая показать, что понимает его откровения и с радостью их принимает. Казалось, она поняла: обращаясь к боттичеллиевским шедеврам, Габриель признавался ей в любви. Его сердце переполняла радость.

4

Прекрасная Симонетта (ит.).