Страница 34 из 60
С 1679 г. в Москве утвердился и постоянный датский комиссар Бутенант фон Розенбуш (1679–1685). В 1680 г. Копенгаген посетил гонец М. Алексеев, а вскоре в Россию приехал посланник Гильдебрандт фон Горн, с которым завязались секретные переговоры, увенчавшиеся после кончины Федора Алексеевича не только выгодными соглашениями, но и важными шагами по умиротворению Швеции. Государь плодотворно для его преемников провел также два тура переговоров с бранденбургским посланником Г. Гессе и принял гонца курфюрста.[222]
Отказываясь совместно выступить против Турции, все государства охотно противодействовали Швеции. Отношения правительства Федора с королевством Шведским начались летом 1676 г. на пограничном съезде со взаимных угроз, хотя как раз шведы предлагали союз против турок и татар. Выход Швеции из войны в союзе с Францией способствовал установлению более дружественных отношений между государствами, суверены которых вели в 1676–1678 гг. только переписку. Однако политические трения были слишком велики. Русский посланник Ю. П. Лутохин и королевский коммерции-фактор Х. фон Кох были плохо приняты в недружественных столицах (1679–1680), перед новым шведским посланником Федор Алексеевич в июле 1680 г. демонстративно не снял шляпу. Казалось, что вскоре загремят пушки, однако Карл XI и московский государь, изъявляя друг другу неприязнь, не только не нарушали перемирия, но без шума взаимовыгодно развивали пограничную торговлю.[223]
Посольство П. И. Потемкина произвело большое впечатление на общество Франции, Англии и Испании (1680–1682) и достигло главной цели: хотя бы временно удержать Людовика XVI от нарушения нейтралитета на Рейне. Правда, позиция Франции, давно, как было известно Федору Алексеевичу, интриговавшей против России через вторые руки, была ненадежна. В ответ царские дипломаты, также через вторые руки, обратились к Римскому Папе с просьбой удержать короля от нанесения вреда планируемой антитурецкой коалиции. Более тесные отношения установились с Англией, посланник которой И. Гебден превратился почти в постоянного резидента в Москве (1676–1678).[224]
Сложнее обстояло дело с восточными соседями. Калмыки, рассматривавшиеся Федором Алексеевичем как партнеры для переговоров, пошли на заключение мира с посланником князем К. О. Щербатовым (1677). Но калмыцкий хан имел мало влияния, а авторитетный тайша Аюка пошел на нарушение своей шертной грамоты (письменной присяги) и в 1680 г. заключил мир с крымским ханом, послав ему в подкрепление всадников и напав на русские пределы (что он, впрочем, проделывал и ранее).[225]
Аюка выступил несвоевременно: Бахчисарай сам готовился к миру с Москвой. Однако посланники в Бухарском, Хивинском и Ургенчском ханствах В. Даудов и И. Касимов сообщали Федору Алексеевичу об опасности объединения мусульманских владык против уверенно наступавшей в Азии христианской державы (1677–1678). Русский резидент в Персии К. Христофоров (1676–1684), получив новые инструкции через гонца Н. Алексеева (1676–1681), также побывавшего у шаха Сулеймана, не обнадеживал государя относительно возможного вступления Ирана в большую войну с его давним врагом — Турцией.[226]
Таким образом, к осени 1680 г., когда русские послы В. И. Тяпкин и Н. М. Зотов отправились на мирные переговоры с Турцией и Крымом, было очевидно, что момент для продолжения войны самый неподходящий. Федор Алексеевич оказался прав, приказав оставить Чигирин и не надеясь на многочисленные обещания союза против турок: пока Россия связывала султану руки, западные христианские государства могли искать себе прибыли в другом месте, не беспокоясь за тылы, да еще и шантажировать страну, которая одна страдала за всех. Разумеется, государь заранее подготовил миссию Тяпкина.
Еще в мае 1679 г. валашский посланник Билевич рассказывал в Посольском приказе об огромных (до 30 тысяч) османских потерях в последней кампании и желании турок, при уступке им части спорной Украины, пойти на мировую. Царь отписал тогда валашскому господарю о своем согласии на мир с султаном. К этому времени в Посольском приказе были систематизированы разведывательные материалы и дипломатические справки относительно Турции (за 1677–1678 гг.) и подведены итоги миссии в Стамбул стольника А. Поросукова (1677–1679). Почву для заключения мира готовило в Константинополе посольство В. Даудова (1678–1681). Тяпкин выехал в Крым лишь тогда, когда из Москвы вместе с ним был отпущен новый ханский гонец Халил-Сеги. Миссию гонца исполнял в 1679–1680 гг. в Бахчисарае дьяк г. Михайлов. Наконец, посольству Тяпкина, на котором сосредоточено внимание исследователей, предшествовало неудачное посольство в Крым стольника Б. Пазухина.[227]
В ходе переговоров В. И. Тяпкину и Н. М. Зотову пришлось отказаться от Запорожья, однако, согласно пожеланиям Федора Алексеевича и гетмана И. Самойловича (с которым осенью 1679 г. провел переговоры Е. И. Украинцев), было заключено перемирие на 20 лет. На стороне России оставалась Левобережная Украина и Киев, а Правобережье Днепра до моря и Буга не должно было заселяться. Оно предоставлялось для кочевого скотоводства, рыбной ловли и промыслов казакам и татарам, турки же не имели права строить на Днепре крепости.
Такой мир, по мысли Самойловича, был выгоднее союза с Речью Посполитой и позволял в будущем потребовать от поляков за помощь в их войне с турками вечный мир (по существующей границе): «без вечного мира верить ему (королю. — Авт.) нельзя, потому что он великому государю не доброхот».[228] Так и произошло, когда Венеция, Империя (с 1683 г.), а затем и Польша вынуждены были отбиваться от турецко-татарского наступления. Как ни противились поляки заключению Вечного мира с Россией, оттягивая переговоры и ввергая свою страну в ужасное турецкое разорение, им пришлось подписать его в 1686 г. Только тогда Россия смогла разорвать договор с мусульманами и стать важнейшим членом Священной лиги христианских стран.[229]
Но до этого было еще далеко. Пока Федору Алексеевичу следовало добиться ратификации мирного договора с султаном, чему тот изрядно противился, не желая ограничивать себя в строительстве крепостей. Посольство в Константинополь И. И. Чирикова, а затем Т. Протопопова склонили султана в марте 1682 г. к подписанию договора, однако хитрые турки изменили его редакцию.[230] Полностью завершить переговоры Федор Алексеевич не успел — но он вывел страну из войны и был за это восторженно приветствован современниками.
Московское дворянство
Вопрос о том, зачем в самый ответственный момент переговоров о мире с Турцией и Крымом понадобился в главе Посольского приказа В. С. Волынский, остается загадочным. Была это дворцовая интрига или попытка царя прикрыться от возможного негодования двора в связи с уступками «агарянам»? Как бы то ни было, Государев двор, первым человеком которого считал себя государь, всегда доставлял ему превеликое беспокойство. Федор Алексеевич пытался и подчеркнуть его значение, выделить среди дворянства, и заставить этот высший слой служилых по отечеству стать истинно служилым, функциональным в меняющемся государстве.
Весь XVII в. московский список знатнейшего дворянства увеличивался и в 1681 г. насчитывал уже 6385 человек, имевших поместья и вотчины практически по всей территории России (исключая Сибирь).[231] Этот привилегированный слой должен был поставлять высших военных и гражданских чиновников — но, несмотря на свою многочисленность, не исполнял полностью эту обязанность, а в военном отношении сотенная служба московского дворянства была явным архаизмом. Сложность состояла в том, что чиновная система Двора была главной в государстве и продвижение по служебной лестнице, например, военных нового строя, приходилось увязывать с чинами московского дворянства.
Служба представителей московского списка под началом человека, в него не входившего (пусть даже генерала), считалась для дворян унизительной, а получение выходцем из «низов» звания московского дворянина, стольника, думного дворянина, окольничего и, наконец, боярина, нарушало систему «мест» московских фамилий. Даже представители знатнейших родов должны были постоянно следить, чтобы не оказаться на службе ниже того, под которым его родственники никогда не ходили, и тем самым не «утянуть» высоту своих традиционных прав. Поэтому московским дворянам приходилось частенько отказываться от выгодных и престижных поручений и назначений, скандалить на светских и духовных церемониях: вызвать царский гнев и даже быть выгнанным в шею было не так страшно, как унизить род. Наконец, если возвышение одного члена несколько повышало всю его фамилию, то опала могла «понизить» род гораздо скорее.