Страница 30 из 89
Сим образом кончилась четырехмесячная и судьбу двух королей разрешившая осада города Гданьска.
Российский флот с тремя французскими полками как бы с добычею возвратился обратно в Кронштадт. Тридцать или сорок человек шведских офицеров, находившихся при обороне города, несмотря что явного разрыва мира с их нациею еще не было, отправлены на галиоте в Стокгольм при письме, а отец мой, назначив места и порядок для отшествия состоящих под его командою войск, поехал сам прямо в Санкт-Петербург.
Тут, хотя он, по-видимому, принят благосклонно, однако в самой вещи не так, как ожидал и как оказанные им услуги требовали. Причиною тому было родившееся в обер-камергере подозрение, будто отец мой за знатную от французов полученную сумму денег потакнул побегу Станислава. Не что другое, как одно лживое письмо от легкомысленного офицера, посыланного для приема денег в Гданьск и утвердившегося на речах двух тамошних ремесленников, показалось подозрительному любимцу нарочито убедительным документом. Но за неимением ясных доказательств, оставил он все сие дело при одном подозрении, и никогда не имел бодрости об упомянутом обвинении объясниться отцу моему, который, без сомнения, стал бы требовать удовлетворения за оскорбление своей чести.
Еще до возвращения его приехали гданьские депутаты в Санкт-Петербург и имели публичную при дворе аудиенцию, на которой бургомистр Вален приличную и весьма трогательную говорил речь. Они имели в просьбе своей такой успех, что другой наложенный на них миллион был им отпущен. Но остаток первого обязаны они были, в сходствие капитуляции, взнести в годовой срок.
В происходившее при дворе по сдаче Гданьска торжество явились ввечеру на бал господин де ла Мот с двумя полковниками маркизами де Беллефоном и де ла Люцерном. Причем имели они честь допущены быть к руке императрицы, которая также их приветствовать изволила.
Упомянув о сих французских чиновниках, не могу оставить, чтобы не приобщить здесь еще следующаго: когда они обще с своими войсками сдались на таком условии, что имеют быть отвезены в который-либо порт в Восточном море для отправления их оттуда на транспортных судах обратно во Францию, то вместо того, чтобы идти в Зунд, как они думали, повезены они прямо в Кронштадт. Причина сего поступка была тогда же объявлена бригадиру де ла Моту, дабы он сообщил о том к двору своему, и именно следующая: что императрица отнюдь не желает постановленной с ними капитуляции нарушить, но как французская эскадра без предварительного объявления войны взяла в плен один российский пакетбот купно с двумя галиотами и еще фрегат, «Митава» именуемый, и последний отвела даже во Францию, то ее величество за нужное находит равное употребить задержание, доколе с французской стороны упомянутый фрегат, купно с прочими судами, с полным их снарядом, не будут возвращены и сданы в котором-либо российском порте, и что между тем задержанные офицеры и войска имеют получать все потребное для своего содержания. В сходствие чего, коль скоро они на сухой путь высажены, то и отправили их в лежащее между Санкт-Петербургом и Нарвою местечко, где, будучи снабжены всеми съестными припасами изобильно, стояли в лагере до того, как требованное возвращение воспоследовало и как пришли суда для отвезения их во Францию.
Между тем о Станиславе учинилось гласным, что он пребывание свое утвердил в Кенигсберге в Пруссии и обнародованным для поляков манифестом увещевал, дабы они не поколебались в верности к нему при обещании сильнейшего от французского двора вспоможения. Означенный манифест подействовал столько, что даже некоторые сенаторы, кои привергнулись к королю Августу в Гданьск, опять к нему обратились, а другие, как-то: воевода киевский Потоцкий и воевода люблинский Тарло, в различных местах продолжали свои грабительства и опустошения, но когда последние от россиян разбиты, а французскаго вспомогательного войска к ним не пришло, то как вышепоименованные, так и другие непокорливые вельможи искали с королем по возможности своей примириться.
Весною 1735 года отец мой вторично послан в Польшу не столько для прекращения тамошних беспокойств, сколько для распоряжения войсками к выступлению из Польши, где пребывание их было уже не нужно, и для приведения их в движение к новым военным операциям.
Император Карл VI ради Станислава навлек себе войну со стороны Франции и неукоснительно просил от российского двора обещанной по силе трактатов помощи. В сходствие чего генералу Лассию дан указ, дабы он выступил к Рейну с двенадцатью тысячами человек войска и соединился с армиею принца Евгения, но лишь токмо он в назначенное место пришел, то заключен мир между обеих держав, и, следовательно, принужден был со своим корпусом назад возвратиться.
Прежде нежели окончу я рассказывание мое о судьбе Станислава, за нужное нахожу упомянуть об одном происшествии, которое другой цены не имеет, кроме только что относится к одной из моих сестер. Когда Станислав, оставя всю надежду к получению польского престола, изданным от двенадцатого числа мая 1735 года манифестом предписал привязанным к его стороне польским подданным оружие низложить и его судьбу Провидению Божиему предоставить, то предпринял он возвратный путь свой чрез Берлин во Францию. На сем пути проезжал он чрез небольшое прусское местечко, Ризенбург именуемое, где мой зять, тогдашний подполковник Буденброкского кирасирского полка барон Малцан, стоял с одним эскадроном в гарнизоне. Как скоро он спроведал, что упомянутого подполковника жена была дочь фельдмаршала графа Миниха, то тем же часом приехал к ней на посещение и кофею откушать. Первый вопрос его был тот: какие она известия об отце своем имеет? И как она отвечала, что с нарочитого времени никаких сведений не получала да и не знает, где он ныне обретается, то он и предложил, что если она к нему писать хочет, то бы вверила ему свое письмо, а он надежно его доставит, потому что имеет еще весьма хорошее знакомство в Польше.
Отец мой, как выше сказано, отрядив корпус войска под командою генерал-аншефа Лассия к Рейну, пошел сам с остальными в Польше расположенными войсками в Украину, дабы там составить против турок и татар две армии, одну под собственною своею, и другую под командою упомянутого генерала.
Тогдашняя многочисленная и военными опытами искусившаяся российская армия привела императрицу в состояние ощутительным образом отмстить известным разбойническим соседям. Сии соседи были крымские и кубанские татары, которые, с некоторых лет частые на пограничные провинции чиня нападения, множество тысяч людей увозили с собою в невольничество. Какие ни были на то деланы Порте Оттоманской представления, но всегда понапрасну, и непрестанный отзыв от нее гласил так: что она сама не в состоянии татар обуздывать. Когда же сия отговорка казалась нелепою потому наиболее, что доказательно было, что в лежащих при устьях Днепра и Дона крепостях Очаков и Азов непрестанно турецкие войска стояли и, следовательно, упомянутые татары без воли и ведома Порты насильствий в Россию производить не могли, то и положено обоих, укрывателей и воров, атаковать и главнейшим разбойническим гнездом, а именно Крымом, овладеть.
Для облегчения сего завладения за нужное почли начало сделать осадою Азова. К сему предприятию назначен был новопожалованный фельдмаршал и от римского императора в графское достоинство возведенный генерал Лассий. Но как он еще не возвратился, то между тем временем отец мой еще в марте месяце 1736 года, взявши несколько в окрестности Азова стоящих войск, напал с оными на турок нечаянно и в ночное время завладел на острове в Дону лежащим и город прикрывающим шанцем Литтиком. При сем, может статься, покажется некоторым примечательно, что в самый тот час, как он дал повеление к упомянутому нападению, случилось на небе лунное затмение. Но можно ли сие почитать каким-либо предзнаменованием, о том оставляю судить другим, только знаю я заподлинно, что в старину ни единый прорицатель не усумнился бы в подобном случае из такого явления заключить, что тому народу, который, как турки, в своем гербе луну имеют, несчастнейшая война предвозвещалась. Когда потом приказал он некоторые посты занять, различные редуты для прикрытия войск сделать и город с сухопутной стороны совсем заключить, то и препоручил до прибытия фельдмаршала графа Лассия главную команду генералу Левашеву, а сам отправился паки в Украину для нужных распоряжений к крымскому походу.