Страница 2 из 103
— Скажите, — спросил редактор русского отдела Станислав Коженевски, — а вам знакома фамилия Нагурский?
— Конечно! Это же русский офицер, если не ошибаюсь, поручик по Адмиралтейству, знаменитый авиатор. Вы о нем спрашиваете?
— Да, да, — оживился Станислав, — именно так. А что еще помните?
— Ну как же, — оживился я, — его считают отцом полярной авиации, ее основоположником, это и в энциклопедии написано. Он же первым в мире летал во льдах… Было это в 1914 году, когда искали пропавшую экспедицию русского мореплавателя Георгия Седова…
— Да-да… — согласно кивает Станислав.
— Потом началась первая мировая война, он сражался на Балтике и погиб в бою. Правильно?
— Погиб? — как-то многозначительно переспросил собеседник. — Вы в этом уверены?..
— Конечно, погиб!
Это я твердо знал: замечательного русского летчика нет в живых, его именем названа у нас одна из полярных станций, откуда в 1954 году действовала высокоширотная экспедиция, доставлявшая грузы к Северному полюсу, в том числе и на станцию, где я зимовал. Правда, о полетах Нагурского, да и о нем самом опубликованных материалов почти нет, я специально интересовался этим. Но самые точные, хотя и краткие, сведения помещены в энциклопедии…
— У вас есть в редакции наша Большая Советская?
— Обязательно, сейчас принесу. — Станислав стремительно вышел из комнаты.
— Вы что, нашли какие-нибудь неизвестные материалы о Нагурском? — спросил я сидевшую рядом сотрудницу русского отдела.
— Право, не знаю, — смутилась она. — К стыду своему, впервые слышу эту фамилию, хотя она и польская…
Так вот в чем дело! Я никогда не задумывался о национальности Нагурского. Возможно, он и в самом деле поляк, служивший в царской армии, а теперь журналисты нашли здесь либо его родственников, либо неизвестные документы о самом летчике… Неспроста же завел Станислав этот разговор?.. Вернувшись с большим синим томом, он, по-прежнему загадочно улыбаясь, положил передо мной энциклопедию, раскрыв ее в нужном месте. Вокруг нас собралась уже целая группа сотрудников, почуявших некую сенсацию.
Читаю вслух: «Нагурский Иван Иосифович (1883–1917) — русский военный летчик, совершил первые полеты в Арктике на самолете в 1914 году в поисках русских арктических экспедиций Г. Я. Седова, Г. Л. Брусилова и В. А. Русанова. На гидросамолете летал с Новой Земли. Достиг на севере мыса Литке и удалился к северо-западу на 100 километров от суши. Находился в воздухе свыше 10 часов и прошел около 1100 километров на высоте 800–1200 метров. Указал на возможность достижения Северного полюса на самолете».
— Выходит, все правильно? — не без гордости за свою осведомленность спросил я. — Вы еще что-нибудь знаете, Станислав? Он поляк, Нагурский?
— Ладно, не буду вас мучить, получайте подарок от братского радио! — И Станислав дружески хлопнул меня по плечу. — Я познакомлю вас с… Нагурским…
Все, в том числе, конечно, и я, разинули от удивления рты…
— С кем, с кем? Уж не ослышался ли я?
— С Яном Нагурским.
— С каким Яном, его братом, что ли? — пробормотал я.
— Спиритический сеанс, — рассмеялся кто-то. — Стась вызывает духов.
— Нет, в самом деле, вы шутите, Стась? — растерянно переспросила моя соседка. — Он же… погиб…
— До вчерашнего дня я думал то же самое, — признался Коженевски.
— Так что же случилось? — не выдержал я.
— На прошлой неделе в нашем Дворце науки и культуры был большой вечер творческой интеллигенции Варшавы. Среди других был там и наш известный писатель Центкевич, пожилой уже человек. Еще до первой мировой войны он участвовал в русских полярных экспедициях, написал книгу об освоении Севера…
— Эта книга, — перебил я, — у меня есть, она переведена на русский. Там тоже о Нагурском сказано, но не больше, чем в энциклопедии…
— Наверное, я не читал ее. Так вот, в антракте Центкевич встретил одного своего знакомого, тот был не один, а с каким-то тоже пожилым паном, и представил его писателю — «инженер Нагурский». А этот пан говорит: «Рад познакомиться, я ваш читатель».
— Очень рад, очень рад… — Станислав разыгрывает перед нами в лицах эту встречу. — Простите, вы сказали — Нагурский?.. Уж не родственник ли вы известного в старое время летчика, который участвовал в поисках русского моряка Седова, я писал об этом?..
— Вы правы, пан Центкевич, родственник, и очень даже близкий. Я и есть летчик Ян Нагурский…
— Центкевич чуть в обморок не упал! Можете себе представить, что там началось!.. Началось и у нас. Перебивая друг друга, мы требовали подробности: как же могло произойти, что человека похоронили заживо, а он целых сорок лет молчал? Фантастика!
— Да я сам только что узнал об этом от своего товарища, который знаком с Центкевичем. Он дал мне адрес Нагурского, и я успел договориться с ним о выступлении у нас на радио… Ну, Юрий, принимаешь мой подарок?
— Боже мой, Станислав! Принимаю ли я такой щедрый, просто царский подарок?! Это самая большая сенсация в моей жизни! Будет исправлена ошибка в энциклопедии, и какая ошибка!..
— Не только в вашей, и у нас и в Германии его похоронили, может быть, и еще где-то, не знаю.
— Да, — спохватываюсь я, — а как же мне его увидеть, гонка завтра в полдень стартует из Варшавы, можно к нему сейчас поехать?
— Не волнуйся, завтра в восемь часов утра вы встретитесь с ним у нас в редакции.
Если можно осчастливить человека, не просто человека, а журналиста, то большего и не придумать — подарить сенсацию!
Влюбленные не ждут своего часа так, как я ждал свидания с Нагурским.
…В редакционную комнату вошел высокий, слегка сутулящийся мужчина в синем спортивном полупальто. В светлых, коротко стриженных волосах почти не видно седин. На продолговатом сухощавом лице выделяются большие внимательные глаза. Высокий, открытый лоб. Я успеваю заметить, что Нагурский взволнован: вздрогнули при рукопожатии его сухие крепкие пальцы. Впрочем, как не понять состояние этого человека. Я еще не знаю обстоятельств его исчезновения и «смерти». Но просто ли воскреснуть из безвестности, вновь после целой жизни оказаться в центре внимания прессы, впервые подойти к микрофону?..
Так я познакомился с первым полярным летчиком мира Яном Нагурским.
Судьба этого человека воистину необыкновенна. Юноша из небольшого польского городка Влоцлавека, избравший военную карьеру, после окончания Одесского юнкерского училища становится пехотным офицером, служит на Дальнем Востоке. Затем переезжает в Петербург, где одновременно с занятиями в морском инженерном училище осваивает летное дело в недавно открывшемся Всероссийском аэроклубе. Совершенствуется в офицерской Гатчинской школе. Теперь он уже военный летчик. После героических полетов в Арктике Нагурский участвует в войне, командуя отрядом гидросамолетов. Сбитый в одном из воздушных боев над Балтикой, он падает в море на горящем самолете…
Рапорт о гибели лейтенанта флота Нагурского и стал тем документом, который позволил историкам авиации завершить биографию летчика в 191 7 году. Но Нагурский не погиб. Раненный в бою, он был подобран английской подводной лодкой… Все это происходило в канун революции, после которой Нагурский вернулся в Польшу. Не пожелав выступить на стороне белополяков, начавших поход против молодой Советской России, Нагурский скрыл свой военный чин, записавшись рядовым солдатом. По ранению от службы был освобожден. Так летчик «похоронил» себя вторично, превратившись со временем в инженера-конструктора сахарной промышленности.
Записанное на пленку мое интервью с Нагурским было тут же передано в Москву. Сообщения о его «воскрешении» в газетах, журналах, по Всесоюзному радио вызвали огромный интерес к покорителю арктического неба. Советские полярники пригласили летчика в Москву. К тому времени мне удалось найти в архивах его личное дело, офицерский послужной список, интереснейшие документы, связанные с организацией экспедиции на поиски Седова, рапорты Нагурского, его отчет о полетах… Если бы не встреча с писателем Центкевичем, Нагурский, вероятно, так бы и унес свою тайну в могилу.