Ничья

– Ты грустная, – сказал Семин. – Что случилось?

– Не знаю. Они все какие-то… одинаковые там были. И одинаково завистливые. Говорили глупые комплименты и думали:

«Вот стоит баба Семина, и поэтому она была главным архитектором. А моя баба сделала бы не хуже…»

– Глупости, – сказал Семин, – ты лучшая в крае. Я бы не заказал отделку своей квартиры никому, кроме самого лучшего художника по интерьерам.

Он засмеялся и начал целовать ее, все нежней и настойчивей, как будто не было ни поздней ночи, ни длинного, отупляющего вечернего празднества.

Спустя час они еще не спали: Елена лежала, прижавшись к Семину, и круглая, как сыр, луна светила через кисейные занавеси спальни, освещая уголок старинной вазы и использованный презерватив, скинутый куда-то на ковер. Им было так хорошо, как только может быть хорошо двоим беззаветно влюбленным друг в друга людям.

– А как Вырубов попал на прием? – вдруг спросила Елена.

– Малюта? Офис, наверное, снял. У нас штуки три компаний, в которых он значится в членах совета директоров, я даже внимание обратил. А ты что, с ним знакома?

– Сегодня познакомилась. Он предложил мне заняться реконструкцией универмага.

– Какого?

– Наверное, центрального. У него же центральный универмаг? Мы договорились завтра на три часа.

– Тебе не стоило договариваться, не посоветовавшись со мной, – сказал Семин.

– Почему?

– Потому что теперь тебе придется отказаться от встречи.

– Я не откажусь, – сказал Елена.

– Почему?

– Потому что, если я буду переделывать универмаг Малюты, мне уж точно никто не скажет, что это твоя протекция…

– Дура, – равнодушно сказал Семин.

– Ты с ним когда-нибудь сталкивался?

Семин не ответил.

Уже ночью, когда Елена заснула, Семин долго ворочался с боку на бок, а потом нашарил халат и спустился вниз, в большую и темную кухню, освещенную белым заоконным светом от мерцающих во дворе фонарей.

Ты когда-нибудь с ним сталкивался?

Впервые Семин и Малюта столкнулись осенью 1989 года. Тогда у Семина был кооператив «Крепь». «Крепь» занималась тем, что по желанию жильцов навешивала общие двери в многоэтажных панельных домах. Еще она ставила домофоны и индивидуальные двери, но чаще всего заказы приходили на общие двери, ведущие в отсек, где находилось по пять-шесть квартир. Общие двери выходили жильцам дешевле частных. Семин уволился из университета, где он шесть лет преподавал экономику, и занимался только дверями.

У него было шесть рабочих и один партнер – Игорь Тахирмуратов, двадцатисемилетний преподаватель физики из того же университета.

За лето и осень Семин и Игорь хорошо заработали. Семин купил себе первую в жизни машину – синюю «девятку» и подумывал, куда вложить деньги.

18 октября 1989 года Семин вышел из панельной многоэтажки на северо-западе, где он в то время жил.

Когда Семин завернул за угол, он увидел, что возле его «девятки» стоит старенький «мере» вишневого цвета. На боках «мерса» пузырилась краска, и вообще Семин впервые видел «мере», который так походил бы на довоенный «Запорожец». В «мерее» сидели четверо. Семин прошел мимо них спокойным шагом, почему-то ожидая выстрела в спину.

За спиной хлопнула дверца.

– Виктор Иваныч?

Семин обернулся.

Ребята вышли из «мерса». Их действительно было четверо, и главный у них был парень лет двадцати пяти с бледным, очень красивым лицом и раскосыми никелированными глазами.

– Садись в машину, Виктор Иваныч, потолкуем.

– О чем нам толковать?

– Ты, говорят, много денег зарабатываешь?

Семин помолчал, потом сказал:

– На этот счет разные мнения. Кому много, а я так считаю, что мало.

– Если я говорю – много, это значит – много. И, говорят, не делишься ни с кем.

– Не правда.

– Если я говорю – правда, это значит – правда. Будешь делиться с нами.

– А если я уже делюсь?

– Тогда пусть те, с кем ты делишься, приедут завтра к двенадцати к магазину на Брешковской. Если приедешь один, привезешь бабки.

Молодой человек усмехнулся одними губами и нырнул в теплое нутро «мерседеса». Машина сорвалась с места, обдав Семина бело-рыжим снегом из-под колес.

Забравшись в свою «девятку» и включив зажигание, Семин долго смотрел, как дворники ходят туда-сюда, очищая от свежевыпавшего снега два выгнутых, словно брови, полукружия на стекле. Он думал, что никогда и никому не отдаст того, что он заработал.

Спустя четыре часа Семин, волнуясь и потея от страха, сидел в какой-то заплеванной кафешке с невысоким, сухощавым человеком – майором уголовного розыска Всеволодом Прашкевичем. На Прашкевича Семин вышел в результате осторожных, но отчаянных расспросов. Встреча продолжалась от силы пятнадцать минут. Прашкевич равнодушно расспросил Семина о номере «мерседеса» и приметах ребят, отодвинул от себя маленький блокнот, в который ничего не записывал, и уточнил:

– Брешковская, в двенадцать?

Семин кивнул.

– Жаль. Времени мало. Но ничего, что-нибудь придумаем. Завтра на Брешковской не появляйся.

– А если человек говорит, что кому-то платит, а на самом деле он никому не платит, что с ним делают? – спросил Семин.

– По-разному По ушам бьют. Один парень, вчера сказали, привычку завел пальцы резать…

– Какой парень?

– Да я его не видел. Безбашенный какой-то. Зовут Малюта.

Но Семин все-таки появился на Брешковской. Он приехал на два часа раньше назначенного срока, запарковал «девятку» в пяти кварталах от мебельного магазина и осторожно пробрался на верхушку недостроенной семиэтажки, застывшей нелепым журавлем наискосок от места стрелки. Там он вынул из кармана бинокль, скособочился за рамой и стал ждать.

Вишневый «мерседес» приехал ровно в двенадцать. Даже издалека было видно, что это очень старая и очень потрепанная модель. Высокий парень с раскосыми глазами еще не успел вылезти из него, как к магазину подкатился белый и похожий на кусок рафинада «БМВ». Из «БМВ» высадился полный седоватый человек, по виду дагестанец или чечен, сунул руки в карманы и пошел навстречу людям из «мерседеса». В кильватере седоватого следовали три бритых викинга.

Разговор продолжался недолго – парень из «мерседеса» развел руками, словно извиняясь, седоватый сел в свою роскошную тачку и укатил.

Семин выбрался из недостроенной семиэтажки, не зная, что и думать. Он полагал, что майор Прашкевич будет брать бандитов со стрельбой и спецназом. Седовласый обитатель белоснежного «БМВ» походил на спецназовца не больше, чем Семин на голливудскую старлетку.

Спустя три часа они встретились с Прашкевичем на том же месте, в дешевой забегаловке. Прашкевич меланхолично курил одну сигарету за другой, стряхивая пепел в тарелку с нетронутыми разваренными сосисками.

– Думаю, что больше вас не тронут, – сказал Прашкевич.

– Вы их арестовали – рэкетиров?

– Нет, – голос мента был равнодушным и ровным, как асфальт на американском хайвее. – Их бы выпустили, а они бы вас убили. Просто есть люди, которые мне кое-что должны.

Семин кивнул и полез в карман за бумажником.

– Я вам очень обязан, – сказал Виктор, – вы не возражаете?

На стол лег пухлый белый конверт. Из конверта, как комбинашка из-под слишком короткой юбки, выглядывал зеленый корешок доллара.

– Возражаю, – сказал Прашкевич, – убери деньги, спекулянт.

Поднялся и пошел к выходу.

Тогда Семин еще не знал всех значений слова «спекулянт», и он решил, что милиционер назвал его так по старой советской привычке. Только впоследствии Семин понял, что Прашкевич употребил это слово безо всякого осуждения, в том значении, в котором его использовали воры, для которых весь мир делился на «воров», живших по закону, «бандитов», живших по понятиям, и «спекулянтов», занимавшихся бизнесом.