Инсайдер

— Господин хотел бы позавтракать с вами. Господин ожидает внизу, в холле.

— Сейчас буду, — сказал Бемиш.

Мальчишка, пятясь, вышел. Бемиш торопливо засовывался в штаны и пиджак. Уэлси взял карточку.

— Киссур, — прочитал он. — Ого! Это тот государев любимчик, который спер у Ванвейлена бомбардировщик и устроил бойню над столицей, а потом на Земле спутался с анархистами и ЛСД? Где ты связался с этим наркоманом?

Бемиш обозрел в зеркале свой синяк.

— Наркоманы, — сказал Бемиш, — так не дерутся.

Теренс Бемиш спустился вниз.

Киссур, худощавый, улыбающийся, сидел на капоте машины. На нем были мягкие серые штаны, перехваченные широким поясом, вышитым серебряными акулами, и серая же куртка. В разрез куртки было видно толстое ожерелье из оправленных в золото нефритовых пластин, — ни дать ни взять воротник. Наряд, по современной моде, не очень бросался в глаза, если не считать ожерелья и перстней на пальцах. Бемиш невольно поморщился и потрогал скулу в том месте, где перстень Киссура содрал ему кожу.

— Привет, — сказал Киссур, — господин генеральный директор! В жизни не видел генеральных директоров, которые так дерутся! Или вы какой-то особенный?

— Особенный, — согласился Теренс Бемиш.

А Киссур обнял его, хохоча, посадил в машину и завел двигатель.

— Что вы видели в нашей столице? — спросил Киссур.

— Ничего.

— Так-таки ничего?

— Ну, открытки в холле гостиницы, — сказал Бемиш. — И там же — предупреждение: не есть на базаре жареных речных кальмарчиков, если эти кальмарчики с левой реки, куда теперь «впадает» кожевенный комбинат.

— Понятно, — сказал Киссур, — тогда поехали.

Они проехали над рекой по синему лакированному мосту, запруженному торговыми столами и народом. Киссур остановился на мосту около лавки, где продавались венки, купил три штуки, — два он надел на шею себе и Бемишу, а третий, немного погодя, оставил в храме Небесных Лебедей.

После этого Киссур повез Бемиша по городу.

Город, еще не виденный Бемишем, был прекрасен и безобразен одновременно. Луковки храмов и расписные ворота управ сменялись удивительными пятиэтажными лачугами, выстроенными из материала, который Бемиш не решился бы употребить даже на картонный ящик; горшечники на плавучем рынке продавали чудные кувшины, расписанные цветами и травами, и пустые радужные бутылки из-под пепси-колы. По каналу весело плыли дынные корки и пестрые фантики, остатки всего, что произросло на Вее и что приехало с небес, всего, для чего нашлось место в ненасытном чреве Небесного Города и для чего не нашлось места в слабых кишках его канализации.

Они посмотрели на базаре ярмарочных кукол, которые, кстати, давали представление на сюжет нового популярного телесериала, знаменуя тем самым сближение культур, покормили священных мышей и побывали в храме Исии-ратуфы, где каменные боги, одетые в длинные кафтаны и высокие замшевые сапоги, кивали просителю головами, если тот бросал в щелку в стене специально купленный жетончик.

Киссур показал землянину чудные городские часы, сделанные в самом начале царствования государыни Касии. Возле часов имелось двадцать три тысячи фигурок, по тысяче на каждую провинцию, и все они изображали чиновников, крестьян и ремесленников, и все они вертелись перед циферблатом, на котором была изображена гора синего цвета. Бемиш спросил, почему гора синяя, и Киссур ответил, что это та самая гора, которая стоит на небе и имеет четыре цвета: синий, красный, желтый и оранжевый. Синей своей стороной она обращена к Земле, в силу чего небо и имеет синий цвет. А оранжевым своим цветом она обращена к богам, в силу чего небо над тем местом, где живут боги, оранжевое.

Это была довольно обычная культурная программа, если не считать того, что директора скромной компании, зарегистрированной в штате Дэлавер, США, Федерация Девятнадцати, сопровождал один из самых богатых людей империи.

Напоследок Киссур остановился у храма на одной из окраин. Причина, по которой Киссур это сделал, заключалась, видимо, в том, что к храму вела лестница в две тысячи ступенек. Киссур побежал по лестнице вверх, и Бемиш приложил все усилия, чтобы не отстать. Он запыхался, и сердце его бешено колотилось в грудную клетку, но землянин и веец бок о бок выскочили наверх колоннады, взглянули друг другу в глаза и рассмеялись.

— Как свиньи на скачках, — задыхаясь от смеха, — сказал Киссур. — Теренс, вы видели свиные скачки?

— Нет.

— Обязательно сходим. Я на прошлой неделе просадил двадцать тысяч из-за этого ублюдка Красноносого!

Внутри храма было темно и прохладно. Среди зеленых с золотом колонн сидел бронзовый бог в парчовом кафтане и замшевых сапогах, а в соседнем зале сидела его жена. Киссур сказал, что вейцы не очень хорошо думают о неженатых богах, потому что бог должен быть хорошим семьянином и примерным отцом, а то что же ему требовать с людей?

Бемиш слушал странную тишину в храме и разглядывал лицо бога-семьянина.

— А где вы, кстати, научились драться?

— У отца, — сказал Бемиш. — Он был известным спортсменом. Да и я чуть не стал им.

Даже в полутьме храма было видно, как презрительно вздернулись брови бывшего первого министра империи.

— Спортсменом… — протянул он. — Стыдное это дело — драться на потеху черни. Почему вы не стали воином?

Теренс Бемиш изумился. Признаться, ему никогда в голову не приходило идти в армию, даже во сне не снилось.

— Армия, — сказал Бемиш, — это для людей второго сорта.

Бывший премьер усмехнулся.

— Да, — проговорил он, — для землян все, из чего не добывают богатство, дело второго сорта. А земляне больше не делают денег из войны. Они делают деньги из денег.

— Я не это имел в виду, — возразил Бемиш. — Я хочу быть самим собой, а не устройством для нажимания на курок. Армия — это несвобода.

— Вздор, — сказал Киссур. — Война — это единственная форма свободы. Между воином и богом никого нет.

— Может быть, — согласился Бемиш, — только наша армия вот уже сто тринадцать лет не воевала.

Они вышли из зала, прошли через сад из камней и цветов и попали в другое крыло храма: оттуда поднимался запах вкусной пищи, и сквозь витую решетку Бемиш заметил автомобили с дипломатическими номерами. Бемиш подумал, что храм сдает этот дом в аренду, но Киссур сказал, что тут всегда был домик для еды.