Страница 14 из 34
Испанская инквизиция — это церковный суд, подчиненный государственной власти. Именно этот момент отличает ее от инквизиции в XIII веке, призванной бороться с вальденсами и катарами. Инквизиторы XIII века изымали из-под обычной юрисдикции епископов миссию защищать веру и пресекать ересь; их желанием было поручить эту заботу папе и только ему одному. В Испании же папа отказался от такой прерогативы в пользу мирской власти: он предоставил Фердинанду Арагонскому и Изабелле Кастильской назначить инквизиторов, которым поручено вести дознание насчет новообращенных, вернувшихся к иудаизму, и привлекать к ответственности как их, так и их сообщников. Оговаривалось, что эти инквизиторы получат «ради защиты веры» судебный орган, полномочия и власть, какие ранее принадлежали епископам. 27 сентября 1480 года, на основании буллы об учреждении, короли назначили первых инквизиторов для областей Кастильской короны; Фердинанд в конечном счете получил ту же привилегию для Арагонской короны. Спустя три года по предложению государем папа назначил верховным инквизитором Торквемаду, поручив ему, в свою очередь, выбрать провинциальных инквизиторов. В 1488 году Иннокентий VIII допустил, что когда-нибудь короли предложат ему преемника Торквемады, которого он назначит на место последнего. Такая процедура будет сохраняться вплоть до упразднения института в 1834 году: папа назначает верховным инквизитором того, кого представляет ему король Испании, и облекает его властью, данной ему для борьбы против ересей. В свою очередь верховный инквизитор передает полномочия, полученные таким образом, провинциальным инквизиторам. Таким образом, испанская инквизиция полностью зависела от верховного инквизитора — то есть от государства, его назначившего.
В принципе инквизиция предназначена была защищать религиозную ортодоксальность, но на деле ее создали для того, чтобы наказать «иудействующих». Это и беспокоило современников, среди которых были и те, кто ставил под сомнение не принципы подобного судебного органа, а его конкретную подоплеку. Религия — один из факторов сплоченности общества; следовательно, вполне законно подвергнуть строгому наказанию тех, кто, отойдя от церковного учения, угрожает тем самым расколоть это единство. Критику вызывали как методы инквизиции, в частности тайное судопроизводство, так и дискриминация, чьей жертвой становились новообращенные: преследуя лишь одну из форм ереси (ересь иудействующих) и лишь одну категорию еретиков (тех, у кого в роду евреи), инквизиция противоречила принципам универсальности католицизма, согласно которым есть лишь одна паства и один пастырь. Все христиане — братья во Христе и сыновья одной Церкви, независимо от времени их крещения. С того момента, как было решено преследовать одну категорию еретиков, любой новообращенный становился в глазах общества потенциальным преступником, подозреваемым, парией. Подобная критика выводила на уровень основной проблемы: имеют ли люди право навязывать религиозные убеждения в принудительном порядке? Должно ли государство следить за чистотой религии? Вместе с инквизицией в конце XV века утверждается первая форма современного тоталитаризма: государство уже не довольствуется тем, чтобы требовать от своих подданных соблюдения законов и уважения общественного порядка, — оно навязывает им идеологию и а priori считает подозрительными тех, кто не исповедует официальной религии.
Католические короли желали покончить с той враждебностью, жертвой которой стали новообращенные. Для этого, по их мнению, существовало только одно средство: заставить «conversos» полностью уподобиться христианам, отказаться от всех привычек и обычаев, говорящих об их «иудейском прошлом». К досаде вящей, чтобы распознать иудействующего, чаще всего опирались на внешние или второстепенные признаки: как и иудеи, иудействующие не ели свиного мяса... Так, поведение индивида было истолковано как признак, на основании которого делали вывод, остается ли человек преданным вере своих предков. В доказательство того, что новообращенный отказался от прежних обычаев, от него требовали, чтобы он вел себя в повседневной жизни как «старый» христианин. С таким же успехом от них могли потребовать умереть и возродиться. Это вызывало определенную критику — ведь гораздо легче поменять политическое мировоззрение или религиозные убеждения, нежели отказаться от привычек, обретенных в раннем детстве[38]. Как человек определял, что перед ним иудей или иудействующий? По слухам, по злопыхательству и кривотолкам — по запаху! Еврей скверно пахнет: у него зловонное дыхание, так как он любит жаренье! Действительно, придерживаясь книги Левита, иудеи, а вслед за ними и марраны, «отказывались пользоваться животными жирами. Они готовили исключительно на масле, и в конце концов такой образ действий закрепился в сознании многих как специфический обычай иудаизма»[39]. По правде говоря, не только евреи употребляли в пищу оливковое масло — это обычная практика жителей Средиземноморья. Такой обычай удивлял пришельцев из северных и центральных областей полуострова, проникавших на юг по мере продвижения Реконкисты в XIII веке. Реконкиста на самом деле характеризуется двойным движением: вытеснением мусульман и наводнением занятых территорий поселенцами с севера. Когда кастильцы заняли долину Гвадалквивира, в распоряжении христиан оказались обезлюдевшие города и деревни. В ходе веков «старые» христиане, вновь заселившие Андалусию, оставались верны обычаям своих родных мест. Они продолжали готовить еду на сале: оливковое масло внушало им отвращение постольку, поскольку они видели в этом иудейский или мусульманский обычай. Им понадобилось немало времени, прежде чем перенять эту привычку, — вероятно, это произошло незадолго до начала XVIII века. Конечно, инквизиторы не смешивали веру с культурными или антропологическими константами[40], но христианский плебс в таких тонкостях не разбирался; для него отказ от употребления в пищу свинины, прозвучавший от сына или внука еврея, был равносилен признанию в том, что его собеседник продолжает исповедовать иудаизм. С самого начала преследования иудействующих нашли твердую опору в народных предрассудках и предубеждениях, которые сами гонители продолжали разжигать[41].
В кратчайшие сроки новый судебный орган уточнил, каким будет его поле деятельности, и уладил вопрос об организации своего учреждения и судопроизводстве. Сначала суд принялся за иудействующих (вплоть до 1530 года); позднее он займется псевдомистическими сектами (alumbrados) и протестантами. Вдобавок к этому инквизиция расправлялась с гомосексуализмом, двоеженством, безнравственным поведением священников, колдовством, богохульством... в той мере, в какой это поведение не соответствовало заповедям учения. Но в целом она не забывала о своем первоначальном предназначении: ее интересовало не то, что делают люди, но то, что они думают. Не нравы, но вера.
Инквизиция — единственное учреждение Старого порядка, в чьей компетенции находились все сословия и вся совокупность территорий монархии; она не считалась с привилегиями духовенства и знати; она действовала в Кастильской и Арагонской коронах, несмотря на юридический статус этих земель. Фердинанд проявил на этот счет особую заботу: он навязал инквизицию Арагонской короне в ущерб ее привилегиям (fueros). Инквизицией управлял совет (Consejo de la Suprema y general Inquisition; сокращенно — Suprema, «верховная»), возглавляемый верховным инквизитором. В главных городах располагались ее автономные трибуналы, в состав которых входили по меньшей мере два инквизитора, асессор, общественный обвинитель (fiscal) и прочих подручных, не говоря о помощниках, работающих добровольно и без оплаты — их звали «близкими» Святейшей инквизиции.
Учрежденный ради того, чтобы покончить с ересью иудействующих, трибунал инквизиции должен был бы исчезнуть в то же время, что и проблема, его породившая. Можно считать, что цель эта была достигнута в 1500 году. Наибольшей смертоносной силой инквизиция обладала, как кажется, в период ее становления. За двадцать лет ценой страшных репрессий суд расправился с испанскими иудействующими. С 1500 года этот вид ереси почти не встречается в деятельности трибуналов; оно вновь занимает первое место с появлением в последние годы XVI века португальских «conversos». Однако утверждение о том, что иудаизм был искоренен, было бы преувеличением. В Испании еще оставались марраны — на первый взгляд католики, но в действительности исповедовавшие иудаизм, — правда, их становилось все меньше, и жили они в постоянном страхе разоблачения.
38
«Mudar costumbre es a par de muerte», — пишет хронист Андрее Бернальдес по поводу «conversos», которые имели несчастье отказаться от обычаев, принятых в детстве.
39
Cecil Roth, Histoire des marranes, Paris, Liana Levi, 1992, p. 143.
40
В XVII веке знаток канонического права Франсиско Пенья, переиздавший и снабдивший комментариями римское издание «Directorium inquisitorum» 1578 года, предостерегал служителей инквизиции: отказ от употребления в пищу свинины не может быть бесспорным показателем иудаизма; есть люди, которые не переносят определенных продуктов; в таком случае не нужно делать слишком поспешный вывод о том, что инквизитор имеет дело с иудеем или иудеиствующим. Может случиться и так, что обращенный иудей, не имеющий привычки питаться свининой, может испытывать отвращение к такого рода пище, однако не стоит видеть в этом знак того, что его обращение было неискренним.
41
Были ли еврейские корни у великого ученого Бенито Ариас Монтано (1528-1598), издателя Библии Плантена и библиотекаря Эскуриала? Ответ: да. Доказательство: по свидетельству некоторых, он отказался от двух свиных окороков, посланных ему Зайасом, секретарем короля; а ведь Монтано (сегодня это точно известно) был вегетарианцем! Ср. Angel Alcala. «Tres notas sobre Arias Montano», Cuadernos Hispanoamericanos, 1975, n° 99, p. 349-351.