Столетняя война

Был ли собственник земли потомком старинного феодального рода или только что приобрел ее, связь между землей и хозяином слабела; замок еще был резиденцией, иногда временной, но уже не центром сельского управления. По сравнению с предшественником сеньор видел меньше преимуществ в сохранении ради собственной эксплуатации той «господской запашки», которая прежде была сердцем сеньории и обеспечивала ее связность.

И он раздавал в надел оставшиеся земли. Он возобновлял процесс, начатый с появлением первых цензив франкской эпохи, процесс, прерванный на несколько веков в результате того, что в технике и в экономике установилось некое равновесие.

Выгоду от этих новых наделов получал отнюдь не средний крестьянин, уже переживавший трудности со своим держанием. Он бы не вдруг взялся обрабатывать участки, значительно превышающие его старую цензиву. Получателем новых наделов, «фермером» (fermier) или «арендатором» (metayer) бывшей господской запашки был первый парень на деревне, тот, кто больше всех приобрел в прежние времена, владелец лучшего инвентаря и самых крепких упряжек. Он мог вложить в дело достаточно денег, чтобы ввести новые арендованные земли в эксплуатацию. Богатый крестьянин укреплял свое положение. Тем хуже было для других.

В той Франции, над горизонтом которой сгущались тяжелые тучи, непрестанно углублялась пропасть между разными социальными слоями. Пропасть между процветающим бюргером, сменявшим оловянную посуду на серебряную, и работником текстильной мастерской или подручным строителя. Их объединяло только то, что они живут в городе. Пропасть между зажиточным земледельцем, собственником своих плугов и амбаров, и поденщиком, подрабатывающим на чужой земле, чтобы дополнить скудный доход со своей. Все эти люди различались умением адаптироваться, уверенностью в завтрашнем дне, способностью к развитию.

В начинающемся кризисе кое-кто увидит средство удержаться на плаву. Некоторые в этом преуспеют. Другие пойдут ко дну. Никто не знал, что война окажется Столетней, а недоедание дождливых лет будет способствовать чуме. Но все чувствовали, что легкие времена прошли.

Глава III

Война, плохо начавшаяся

Ко Дню всех святых 1337 г. в Париж прибыл Генри Бергерш, епископ Линкольнский. Прелат привез послание короля Англии, адресованное «Филиппу Валуа, именующему себя королем Франции». Это означало одновременно разрыв оммажа, принесенного в Амьене, постановку под вопрос наследования французской короны и объявление войны.

Значительно ускорило начало войны решение, принятое за год до того собранным в Ноттингеме парламентом: он вотировал субсидию, запрошенную Эдуардом III на это предприятие. Король Англии снарядил военный флот и послал оружие в Гиень. Чтобы разорить фламандскую промышленность и заставить сукнодельческие города — Ипр, Гент, Брюгге, Лилль — из соображений выгоды перейти на сторону англичан, он в конце 1336 г. запретил всякий экспорт английской шерсти во Фландрию. Перед промышленниками встала жестокая дилемма — выбор между французскими покупателями и английскими поставщиками. Эдуард III даже предпринял личную инициативу, чтобы упрочить новую экономическую ситуацию: в феврале 1337 г. он предоставил широкие привилегии всем иностранным работникам, которые поселятся в английских городах. Импорт иностранного сукна был запрещен. Англия намеревалась обойтись без Фландрии.

Эдуард III умело подстегивал враждебность между северными княжествами, уже тогда соперничавшими друг с другом: он покровительствовал английскому экспорту в Брабант, молодая промышленность которого (сукноделие Мехелена и Брюсселя) начинала успешно соперничать с традиционными крупными центрами Фландрии. Брабантцы получили тридцать тысяч мешков шерсти при единственном условии, чтобы ничего из этого не перепало ремесленникам Фландрии. Возможно, простым совпадением был тот факт, что Робер д'Артуа, как раз укрывшийся при английском дворе, одно время находился в Брабанте и что в ответ на замечания короля Франции герцог Иоанн III Брабантский с достоинством ответил, что приказам не подчиняется. Герцогство Иоанна III не входило в состав королевства, и он принимал у себя кого угодно.

В Рейнской области Европы, иначе говоря, на западных границах Священной Римской империи германской нации, стерлинговая дипломатия развернула деятельность, открыто направленную против французского короля. В Валансьене, у ворот королевства, английские послы некоторое время держали «биржу союзов», где ненависть к Валуа можно было обратить в звонкую монету.

Этого было вполне достаточно для юридически обоснованного обвинения герцога Гиенского в предательстве. Но Филипп VI не желал учитывать, что и его поведение отнюдь не выглядело поведением образцового сеньора. Не он ли сосредоточил в Нормандии свой флот и подстрекал шотландцев против Эдуарда III? Король Франции сделал вид, что видит только происки своего аквитанского вассала. 24 мая 1337 г., за отказ явиться на суд, Эдуард III был заочно приговорен к конфискации (commise) фьефа, то есть герцогства.

Какой-то момент папа Бенедикт XII лелеял надежду избежать худшего, поскольку война обоих королевств делала иллюзорными его планы крестового похода. Он добился от короля Франции отсрочки конфискации. Филипп VI пообещал занять герцогство только в следующем году.

Реакция Эдуарда III была той, какой следовало ожидать, — вызов, доставленный епископом Линкольнским. Все были за войну. За войну феодальную, можно сказать, войну традиционную. Хотя Эдуард III и был изначально не допущен к наследию Капетингов как иностранец, разразившаяся война уже не выглядела конфликтом разных стран, как прежние столкновения Капетингов с Плантагенетами. Сражаться предстояло из-за захвата наследства, из-за незаконного присвоения фьефов, из-за посягательств сюзерена на естественные права вассала, из-за недостаточной верности вассала, к которой его обязывал оммаж.

Герцогом Гиенским был король Англии, шотландские союзники французского короля боролись против Англии, экономика Фландрии должна была выбирать между Францией и Англией. Очень скоро сложилось впечатление, что назревает англо-французская война. Впечатление, усиленное тем фактом, что Гиень была не в состоянии обороняться одна и что под властью одного герцога, оцениваемой по-разному, аквитанцы оказались расколоты. В конечном счете войну против турского ливра оплатил стерлинг. И с опустошительными набегами на Францию придут из-за Ла-Манша.

У французов, однако, еще не было чувства, что они сражаются с Англией, как они не противостояли Германии, громя под Бувином войска Оттона Брауншвейгского. Для современников Филиппа VI время национализма еще не настало. Пока что продолжалась эпоха феодальных клиентел. Столкнутся две системы договорной зависимости — оммаж против покровительства, — которые будет дополнять и модифицировать покупка временных приверженцев.

Таким образом, погоня за союзами, ставшая в 1337 г. главным делом для обеих враждующих групп, происходила как в долгосрочной перспективе традиционных отношений, завязанных на константах экономических и политических интересов, так и в очень краткосрочной — в перспективе дипломатии звонкой монеты.

Главной территорией этой погони за союзами был исключительный политический комплекс, который позволительно назвать — с риском впадения в анахронизм — Нидерландами. Здесь сталкивались еще Филипп Красивый и Эдуард II. Эдуард III предпринял тот же обходный маневр, единственный, каким можно было ударить во французский тыл, если фронтом считать Гиень, и помешать таким образом быстрому захвату остатков Аквитанского герцогства. Но Фландрия была какой угодно, только не единой. Сначала простые ремесленники стояли за графа и против патрициев, которые еще в 1300-е гг. составляли партию французского короля и были людьми лилий, «leliaerts», как их называли. А через двадцать лет граф при поддержке французского короля и опираясь на Гент подавил восстание в Приморской Фландрии.