Столетняя война

Бюро начал обстреливать город из пушек. Жители дрогнули. 8 октября в Лормоне их депутаты приняли условия короля. Бордо должен был заплатить сто тысяч экю и терял все привилегии. Тем, кто хотел уехать в Англию, дозволялось туда отправиться. Король изгнал двадцать гасконцев, которых считал более виновными, чем другие. Это были те люди, которые в первую очередь ждали, что их повесят. Они были рады и тому, что остались в живых. На этих условиях Карл VII простил город.

19 октября 1453 г. англичане вышли с оружием и направились на свои корабли. Карл VII позволил себе роскошь дать каждому экю на пропитание. Через несколько часов над Бордо взвилось знамя с лилиями. Но король погнушался вступать в город. Оставив Клермона и Бюро следить за завоеванной территорией, он поселился в Лузиньяне.

Столетняя война кончилась. С точки зрения Бордо, завершилась трехвековая борьба.

Все вполне сознавали, что для Франции пришли новые времена. Была выпущена медаль с изображением Карла, Которому Хорошо Служат. Медаль отчеканили в 1451 г. в честь Карла Победоносного. Вокруг щита с тремя лилиями шла в два ряда простая легенда:

Это было правдой.

Исторические источники

Столетняя война никогда не испытывала недостатка в своих историках. Люди XIV и XV вв., очевидцы или исследователи своей эпохи, побуждаемые желанием, чтобы их прочли, или просто потребностью писать, написали много. Историк не мог бы отрицать, что эти рассказы, жизнеописания, хроники и дневники — изложение канвы событий и в то же время попытки объяснить их, чаще характерные, чем убедительные, — оказывают ему помощь. Даже если очевидец или толкователь событий, боев или трудностей, имевший к ним больше или меньше отношения, самым бесстыдным образом перевирает факты и ничего в них не понимает, он уже тем самым выдает секрет собственного представления о своей истории и о поведении других.

Впрочем, за эти два века, в течение которых люди старались сохранить память о трудных временах, в которые они жили, историческая литература сделала большой шаг вперед. Пришел конец одному литературному жанру — жанру хроник, авторы которых списывали друг у друга и под видом рассказа обо всем нередко впадали в компиляцию или выдумки. Вольная или невольная переработка текста выдает пристрастного, а не объективного автора. Когда этот прием практикуется систематически и порой включает вымысел в чистом виде, он становится формой полемики. Научный текст, памфлет и даже миф — все это составные части историографии. Но историческое повествование проходит проверку, становясь аргументом в публичных дебатах историков. Критика этих трудов необходима, но использовать их можно. Современный историк может опираться на труд своего далекого собрата только при условии, что будет проверять его, однако он бы сильно ошибся, лишив себя этого труда.

Официальная историография, торжественная и династическая, продолжалась в форме «Больших французских хроник». Канцлер Пьер д'Оржемон, составлявший их при Иоанне Добром и Карле V, ловко насыщал цитатами, заимствуемыми из королевских архивов, рассказ, представляющий собой откровенный панегирик династии Валуа. Историография у Оржемона входит в арсенал политической пропаганды. Это относится и к периоду, когда при Карле VII Жан Жувенель дез Юрсен, брат канцлера Гильома, доходит до включения собственных свидетельств в рассказ о недавних событиях, который он наполняет соображениями и размышлениями, имеющими глубоко личный оттенок. Рамки официальной историографии несколько раздвигаются и тогда, когда нормандский клирик, составляющий «Хронику первых четырех Валуа» из «Больших хроник» и еще нескольких более ранних рассказов, добавляет на удивление современный набор данных, полученных устным путем и часто содержащих суровые суждения о французском рыцарстве и его тактических концепциях. Не очень интересная в самом начале, это хроника становится ценным источником сведений о временах Карла V и начале царствования Карла VI: она часто оригинальна в том, то касается нормандских дел и парижских движений, причем к последним автор отнюдь не скрывает симпатии.

Оставим в стороне другие «продолжения». Большая часть из них, например хроника монаха Ришара Леско из Сен-Дени, посвященная началу царствования Филиппа VI, всего лишь продолжает традицию Гильома де Нанжи и Жеро из Фраше.

Les Grandes chroniques de France. Publiées… par Jules Viard. Paris: Sociétéde l'Histoire de France, 1920–1953. 10 vol.

Pintoin, Michel. Chronique du religieux de Saint-Denys: contenant le regne de Charles VI de 1380 a 1422. Publiée en latin pour la premiére fois et traduite par m. L. Bellaguet. Paris: Impr. de Crapelet, 1839–1852. 6 vol. [Documents inédits sur l'histoire de Francé 6].

Juvenal des Ursins, Jean. Histoire de Charles VI, roy de France, et des choses mémorables advenues durant quarante-deux a

Chronique des quatre premiers Valois (1327–1393). Publiée pour la premiére fois pour la Société de l'histoire de France, par M. Siméon Luce. Paris: Vve de J. Renouard, 1862.

Lescot, Richard. Chronique de Richard Lescot, religieux de Saint-Denis (1328–1344), suivie de la continuation de cette chronique (1344–1364). Publiée pour la premiere fois pour la Société de l'histoire de France, par Jean Lemoine. Paris: Renouard: H. Laurens, 1896 Société de l'histoire de France].

Зато хроники стали вызывать самый живой интерес с тех пор, как авторы обратили внимание на то, что непосредственно окружало их самих. Квалифицировать эти тексты, авторы которых имели самые обширные замыслы, но которые свидетельствуют прежде всего о жизни города или квартала, как рассказы из локальной истории значило бы недооценить их. На самом деле такие хроники позволяют нам понять глубинные силы, действовавшие в обществе, и ясно разобраться, как современники воспринимали события, которые в краткосрочной перспективе оценивать трудно.

Так, приор парижских кармелитов с площади Мобер, Жан де Венетт, с 1340 по 1368 г. — а во времена Этьена Марселя ежедневно — писал хронику, очень пристрастную, выражавшую очень враждебное отношение к принцам и знати и одно время сочувственное к купеческому прево, но в ней отражалась вся жизнь Парижа, какой ее можно было увидеть из монастыря кармелитов. Точно так же автор «Нормандской хроники XIV в.», написанной в конце царствования Карла V, но начинающейся с начала войны, включает в нее рассказы о войне — не что иное, как воспоминания латника, принявшего участие в нормандских походах. В «Зерцале знати Эсбея» ему вторит Жак де Эмрикур.

Каноник из Реймса Жан Ле Бель написал «Правдивую и достойную историю» 1426–1461 гг., где пытался критически оценивать получаемую информацию и объективно судить о событиях. Но здесь чувствуется пристрастие автора к рыцарским подвигам, как и его презрение к бюргерским интересам. В этом рассказе, в целом написанном с сочувствием к англичанам, через некоторое время нашел вдохновение Иоанн Замаасский — Ян де Прейс, — чтобы написать свое «Зерцало историй», большое значение придал ему и Фруассар, взяв там прежде всего материал для своего повествования о временах Иоанна Доброго.

Другую точку зрения, ограниченную, но с добавлением множества сведений личного характера и анекдотов из жизни, представляет «Книга рыцаря де ла Тур Ландри», которую в 1371 г. в назидание собственным детям составил бывший воин, рыцарь Жоффруа де ла Тур Ландри. Историк не вправе ей пренебречь.