Страница 145 из 184
Тем не менее исчезновение Жанны д'Арк не вызвало резкого изменения политической и военной ситуации. Могущество ланкастерской державы на местах продолжало рушиться под ударами сторонников Карла VII, часто неорганизованных, которым все больше помогало население. Мен отныне был свободен от англичан, отступивших в Нормандию и в Шампань. В Париже, в Руане, в Кане, в Шербуре множились заговоры.
Нормандия роптала. От Штатов, созванных в Руане в августе 1430 г., Бедфорд потребовал исключительного эда в размере 120 тысяч турских ливров. Эту сумму предполагалось использовать так:
Десять тысяч турских ливров на оплату покупки Жанны Девы, о которой говорят, что она ведьма, — военной особы, водившей войска дофина,
десять тысяч турских ливров на осаду Лувье либо на осаду Бонмулена, если Лувье удастся освободить без осады,
и оставшееся на выплату жалованья капитанам и наемникам означенного герцогства Нормандского и завоеванных стран.
Податные обычно расплачивались за поражения — платили выкуп за побежденного короля, за захваченный город или за город, для которого возникла угроза захвата. Им не понравилось, что от них требуют платить за побежденную неприятельницу. Люди, которых меньше всего можно было заподозрить в сочувствии к Карлу VII, нашли, что в совете Бедфорда над ними издеваются.
Филипп Добрый извлекал из союза с Англией меньше преимуществ, чем англичане из союза с бургундцами. Зато он очень хорошо видел, что принес ему переход на сторону англичан, — восстание в Касселе, мятеж князя-епископа Льежского Иоанна Гейнсберга и враждебность со стороны герцога Фридриха Австрийского, будущего императора Фридриха III. Франко-австрийский договор от 22 июля 1430 г. не имел иной цели, кроме как пресечь возможность нападения бургундцев на обе договаривающиеся стороны. И в льежском движении — уже — замечали руку французского короля. Попытка бургундцев принца Оранского захватить Дофине в июне 1430 г. закончилась полным крахом при Антоне, где губернатор Рауль де Гокур — бывший защитник Орлеана — и рутьер Родриго де Вильяндрандо зажали их на лесной дороге, как в садке для птиц, и нанесли такое поражение, что рутьеры Вильяндрандо четыре года могли позволить себе роскошь безнаказанно грабить Шароле и Маконне.
Бедфорд наконец пришел к мысли, до которой ему лучше было бы додуматься четырьмя годами раньше, — миропомазать Генриха VI в короли Франции. В прошлом году молодой король принял корону Эдуарда Исповедника; ему недоставало короны Людовика Святого. Нужно еще было организовать настоящую экспедицию и, главное, признать непоправимое: дорога в Реймс закрыта. Парижские эшевены сообщили в Лондон, что в Париже порядок гарантируется. Королевский совет переоценил политический эффект миропомазания, в отношении которого, впрочем, было очевидно, что его воспримут как неполноценное: вне города святого Ремигия, без скляницы со святым миром, — короче, как миропомазание, какого не пожелал Карл VII. Валуа в свое время предпочел выжидать, чем согласиться на плохое миропомазание. Ланкастер выждал, и миропомазание его было плохим.
На самом деле англичане стремились лишь к одному: добиться, чтобы церковь дезавуировала Жанну д'Арк, и умертвить последнюю. Это было единственным средством пресечь злые чары той, которая могла быть только ведьмой, поскольку было нежелательно, чтобы она оказалась посланницей Бога. Поражения продолжались. Это значило, что Жанна по-прежнему наводит порчу из заключения, как раньше на полях сражений. То есть речь шла не о мести, а о самозащите. Колдовство Жанны было единственным оправданием поражений, и мы впали бы в серьезный анахронизм, если бы сочли логику подобного типа у средневековых людей сомнительной. Так говорил сам Бедфорд: с тех пор как появилась Жанна, все разладилось. Закованные в железо люди регента боялись ведьмы, даже когда она уже была в их власти.
Недостаточно было ее убить. Еще было нужно, чтобы она оказалась неправа. Поэтому было желательно провести церковный процесс, и обвинение было уже готово: ересь, колдовство, безнравственность. Это было менее рискованно, чем осуществлять мирской суд, который мог бы не признать единственного преступления, которое привело бы Жанну на плаху, — измены. Сослаться на ересь было проще. Что касается нравов Жанны, то надо признать, что они плохо соответствовали, судя по всему ее поведению, канонам того времени.
А ведь университет решил опередить события. Магистры были хранителями ортодоксальной веры. Они были в состоянии судить о позиции Жанны и передать обвиняемую суду инквизиции. 26 мая 1430 г., через три дня после пленения Девы, они заклеймили ее такими словами: «вызывает сильнейшие подозрения во многих преступлениях, попахивающих ересью», 21 ноября они в письме Бедфорду выразили удивление «столь затянувшимся ожиданием».
Многое стало результатом случайного стечения обстоятельств. Поскольку Жанну захватили в Компьене, в диоцезе Бове, по делам веры она была подсудна епископу Бовезийскому. А Пьер Кошон, уже десять лет занимавший должность епископа Бовезийского, вышел из рядов этих самых магистров Сорбонны — сторонников реформ по своим идеалам и бургундцев из-за своего оппортунизма. Иначе говоря, Кошон как раз подходил для данной ситуации. Добавим, что Бове отныне находилось в руках Карла VII и епископ жил в изгнании в Руане, где кафедральный капитул дал ему все необходимые полномочия для того, чтобы он вершил свой суд.
Бедфорд согласился доверить клирикам суд над Жанной, но о том, чтобы ее уступать, речи не было. Будь она виновна или невиновна, ее следовало вернуть англичанам. Если она виновна, ее казнят. Если невиновна — поищут что-нибудь другое…
Впрочем, регент принял свои меры предосторожности. Университету, который хотел проводить процесс в Париже, он категорически отказал. Город был плохо защищен от путча, вполне возможного, и Бедфорд не имел никаких гарантий, что университет не захочет продемонстрировать независимость. Если все произойдет в Руане, а судьей будет Кошон, правительство могло не волноваться.
Не будем слишком поспешно причислять епископа Бовезийского к черным злодеям нашей истории. Кошон не был ни идиотом, ни негодяем. Несомненно, он слишком дорого, на взгляд истории, заплатил за фамилию, которую легко воспринять как клеймо[99]. Но это был человек предубежденный, рассуждать которому чрезвычайно мешал один теологически безупречный силлогизм. Как образованный человек и магистр богословия он может быть неправ, только впав в грех. Если он обманулся и обманул других, то он мятежник против Бога.
В строгий ряд логических цепочек вписывалась и политическая ангажированность Кошона. Этот шестидесятилетний человек уже пережил немало сражений, не уходя далеко от своей первой функции — преподавателя университета, магистра искусств, лиценциата канонического права, доктора богословия; он прошел все ступени превосходной карьеры, став в конце 1403 г. ректором университета, в 1410 г. видамом Реймса, в 1414 г. участником Констанцского собора, в 1420 г. епископом Бовезийским.
Во времена, когда Парижский университет все новыми трактатами и поучениями форсировал церковную реформу в борьбе с правом папы раздавать церковные бенефиции и со злоупотреблениями сборщиков папских налогов, когда в отказе от повиновения Бенедикту XIII он пытался наконец найти средство покончить с Великой схизмой Запада, один человек выступил покровителем авиньонского папы, защитником его светской власти, критиком его противников. Этим человеком был герцог Людовик Орлеанский. Выход из повиновения папе в июле 1398 г. — когда французская церковь исключила папу из своей структуры — был победой парижских магистров, возврат в повиновение Бенедикту XIII в мае 1403 г. был победой Людовика Орлеанского и его сторонников — в том числе богослова Жерсона — в борьбе с большинством магистров, чьим ректором через пять месяцев станет Кошон.
99
По-французски cochon — свинья; так же звучит фамилия епископа — Cauchon (прим. ред.).