Ведьмино отродье (ЛП)

Энтони Феррара не двигался, просто стоял, спокойно улыбаясь, а Роберт не мог отвести глаз от порочного лица, все еще сжимая прутья дрожащими руками.

— Вот ведь чудеса, разве нет? — продолжал мучитель. — Могучий и жестокий хамсин пришел в Каир в самый разгар туристического сезона! Я только сегодня прибыл из Файюма, и можешь ли себе вообразить, буря туда принесла мор! Надеюсь, горячий ветер не сотворит такого с Каиром — тут же отдыхают столько уважаемых европейцев и американцев. Будет очень прискорбно, если что-то случится!

Кеан отпустил решетку и поднес сжатые кулаки к голове: с жаром, не свойственным ему, начал он громко проклинать насмешника, а потом ноги подкосились, он упал и потерял сознание.

* * *

— Все хорошо, старина, ты уже почти в порядке.

Это был голос Сайма.

Кеан попытался подняться и обнаружил, что лежит в постели. Приятель сидел рядом.

— Не разговаривай! — предупредил Сайм. — Ты в больнице. Я сам все скажу, а ты слушай. Я заметил, что вчера ночью ты выскочил из «Шепарда» — молчи! — я бросился за тобой, но потерял из виду. Мы организовали поиски и с помощью извозчика, которого ты нанимал, обнаружили тебя в грязном переулке за мечетью Аль-Азхар.[38] Ты упал на четверых очень любезных нищих, обитающих на ступенях сего учреждения, и разбудил их. Они позаботились о тебе — ты был в бреду. Как же тебе, Кеан, повезло. Прежде чем уехать из Англии, ты сделал все прививки?

Роберт слабо кивнул.

— Это тебя спасло. Через пару дней встанешь на ноги. Проклятый хамсин все-таки притащил заразу! Любопытно, что около половины зарегистрированных случаев заболевания — у гостей маскарада! А некоторые из них… Хотя обсудим это позже. Вчерашняя ночь напугала меня. Поэтому я за тобой присматривал. Дружище, ты же весь горел, когда убегал из отеля!

— Разве? — устало переспросил Кеан и опустился на подушку. — Вполне возможно.

Глава 14. Прибытие доктора Кеана

Доктор Брюс Кеан ступил на лодку, которая должна была отвезти его от лайнера на берег, и, когда она отплыла, тут же попытался отвлечься от мрачных мыслей, созерцая раскинувшийся перед ним экзотический вид. В дымном свечении бесчисленных фонарей, поднимая клубы пыли, в недра огромного корабля тянулась муравьиная цепь тяжело нагруженных работяг, а вторая цепочка, уже освободившаяся от своего бремени, спускалась по другому трапу. Вверху расстилался бархатный полог усеянного звездами неба, а ниже черный занавес ночи разрывали огни Порт-Саида.[39] Блуждающий свет маяка скользил по прибрежным водам. В то же самое время среди неописуемого лязга и мрачной, но живописной суматохи на лайнер загружали уголь для дальнейшего плавания в Рангун.[40]

Бросаясь из стороны в сторону, обходя большие корабли и отказываясь уступать судам поменьше, лодка плыла к берегу.

Обычная задержка на таможне, привычное общение с нервными пограничниками, и вот экипаж везет доктора Кеана сквозь шум и запахи суетливых улиц — особые шум и запахи, какие можно встретить только в этом городе-посреднике между Западом и Ближним Востоком.

В отеле он согласился на первую же предложенную ему комнату, даже не посмотрев ее, и, проинформировав персонал, что его следует разбудить рано, чтобы он не опоздал на поезд на Каир, мужчина быстро выпил виски с содовой в баре и устало проследовал наверх. В гостинице уже были британские и американские постояльцы — возбужденные, удивленные, шумно обсуждавшие планы экскурсий; но Порт-Саид, впрочем, как и весь Египет, ничего нового доктору Кеану предложить не мог. Эта поездка поставила Брюса в затруднительное положение: врачу с такой репутацией и клиентурой, как у него, всегда сложно внезапно уезжать из Лондона. Но дело, по которому он прибыл, не терпело промедления. Страна давно потеряла очарование для бывалого путешественника, но где-то в Египте его сыну угрожала смертельная опасность, и доктор спешил скорее увидеться с Робом. Он был готов сразиться с человеком, чьи коварные интриги заставили его приехать в Порт-Саид, тогда как на Хаф-Мун-стрит его помощи ожидало множество пациентов. Он охотился на призрака, упыря в человеческом обличье — Энтони Феррару, приемного сына дорогого друга, убившего своего благодетеля и чистого в глазах закона, но запятнавшего себя кровью в глазах Создателя!

Доктор Кеан включил свет и, нахмурившись, присел на краешек кровати — взгляд его застыл, а выражение ясных серых глаз таило в себе такую угрозу, что, если бы Брюсу сказали об этом, он бы ни за что не поверил. Он думал о жертвах Феррары, по сути дела юнца, едва достигшего совершеннолетия. Кеану казалось, что они стоят перед ним, протягивая в мольбе руки. «Лишь вы один, — кричат они, — видите, кто он и чем занимается! Вы один знаете, какая ужасная участь нас постигла! Вы один в силах отомстить!»

А он колебался! Ничего не предпринимал, пока под удар не попала его плоть и кровь! Гадюка была у ног, но он не раздавил ее. Мужчины и женщины страдали и умирали от яда, а он не нанес удар. А потом эта мерзость приготовилась ужалить Роберта, и доктор Кеан, сомневавшийся, стоит ли действовать во имя рода человеческого, тут же схватил оружие. Его поведением руководил родительский эгоизм, и этого он не мог простить себе.

Тут в гавани началась суета. Брюс сидел и апатично слушал, как ухает сирена, извещая, что какое-то судно вошло в канал. Мрачные мысли подавляли его. С глубоким вздохом Кеан встал, пересек комнату и распахнул двустворчатую дверь, ведущую на балкон.

Морем мерцающих огней раскинулся перед ним Порт-Саид. Свет маяка скользил по улицам — казалось, что огромный глаз языческого бога сладострастно осматривает свои владения в поисках жертвы. Кеан думал, что даже различает, как кричат рабочие, загружающие уголь на суда в порту, но в действительности то, что он слышал, было отдаленным хором всех голосов этого города-привратника Востока. Улицы внизу, белые в сиянии луны, были пусты и безлюдны, а из гостиницы не раздавалось ни звука — никто не мог сказать, сколько перелетных птиц задержалось в ней на своем пути. Доктора наполнило пронзительное ощущение одиночества, почти физическое и такое символичное: лишь у него одного в мире были знания и силы, способные сокрушить Энтони Феррару. Он один мог избавить землю от сверхъестественной напасти, воплотившейся в человеке, носящем это имя.

Город лежал перед ним, но Брюс уже не смотрел на пейзаж, мысленно рисуя образ стройного и по-своему красивого молодого человека с волосами цвета воронова крыла, но без блеска, с бледным лицом и темными миндалевидными глазами, таящими огонь, с почти женской грацией, подчеркнутой плавными жестами длинных белых рук. С необычным зеленым кольцом на пальце. Энтони Феррара! Для одинокого странника, смотрящего на Порт-Саид, он заслонил все пейзажи Египта!

Кеан устало вздохнул, повернулся и приготовился раздеваться. Оставив окна открытыми, он погасил свет и лег спать. Он утомился, но это была скорее усталость не тела, но духа, и именно она делает сон невозможным. В голове роились мысли; доктор безуспешно пытался забыть о Ферраре и о событиях, связанных с ним. Он должен уснуть, иначе будет не в силах справиться со всем, что ожидает его в Каире.

Но Брюс не спал. В тишине комнаты гулко отдавались малейшие звуки, доносившиеся из гавани и с канала. Сквозь тонкие шторы он видел открытую балконную дверь и звездное небо, бессонными глазами вглядывался в ночную высь, вспоминая названия созвездий. Наконец одна особо яркая звезда полностью поглотила его внимание, и с проклятым упорством бессонницы пытался он сообразить, что это.

Он лежал с широко открытыми глазами, пока смутные небесные фонарики не стали невидимыми, оставив перед ним только сверкающую сферу.

Созерцание успокоило мужчину — лихорадочный бег мыслей по одному и тому же зловещему кругу был прерван ослепительным блеском звезды. Оттого что он пристально смотрел на нее, стало казаться, что она увеличилась в размерах: зрение начало обманывать, но Кеану было все равно. Он с радостью осознал, что засыпает, и уже специально сосредоточился на сияющем шаре.