Дети пространства

Картина четвёртая.

Берег моря. Где-то в глубине задника к берегу пришвартован космический корабль. На берегу видны сборные домики лагеря экспедиции и развалины древнеарктурианских построек, которые частично представляют собой объёмные декорации. Из одной такой постройки появляется Сильма Типпельберг и рассказывает, что удалось оживить что-то из древней техники, и теперь экспедиция независима от поставок с Земли. Из-за кулис навстречу друг другу выходят Ширин и Карл и поют: «Это наш мир, мы останемся здесь жить».

Акт третий. Картина первая.

Тот же космопорт, что в начале второго акта. На трапе стоит капитан Венёв, у его подножия — хор. Венёв сообщает, что всё готово к отлёту колонизационной экспедиции на альфу Центавра. Из толпы хористов выходит Дарья Корябова (сопрано) и предлагает называть звезду Толиманом — негоже светилу, вокруг которого будет крутиться обитаемый мир, называться буквой в созвездии.

Картина вторая.

itЛагерь экспедиции, вернее, уже колония на Лемурии. Карл Ангстрём возится с каким-то механизмом. Раздаются странные звуки двадцатидвухтональной древнеарктурианской музыки. Под эти звуки из-за кулис появляется Ширин и поёт: «Наши дети играют с оставшейся от Древних электроникой и говорят на языке Древних. Мне страшно, что древняя культура поглотит нас, и мы забудем о том, что мы земляне.» Карл под вполне земную мелодию отвечает: «Оглянись вокруг — это наш мир. Зачем тебе душные города Земли? Какая разница, на каком языке говорить?»

Картина третья.

Земля, какой-то кабинет. За овальным столом сидят люди в военной форме и строгих костюмах. Перед столом стоит Юрген и поёт о том, что колонисты Лемурии не считают земные правительства и корпорации достойными права получать древнеарктурианские технологии, а вместо этого снабжают ими группы маргиналов, отправляющиеся к Толиману, Харе и Бете.

Встаёт один из строгих костюмов, Президент (тенор), и поёт о том, что с этим сепаратизмом надо кончать. Следом вскакивает Генерал (тенор) и, держа руку у козырька, поёт, что готов выполнить любой приказ Родины и будет беспощаден к предателям человечества.

Картина четвёртая

Одна половина сцены представляет собой домик в лемурийской колонии. В окно виден пейзаж, знакомый по предыдущему акту. Перед экраном дальней связи стоит Ангстрём.

Вторая половина — рубка космического корабля, в иллюминаторе Лемурия и астероид Ланькова. В рубке перед экраном стоит Генерал.

Генерал исполняет ультиматум. Ангстрём под двадцатидвухтональную арктурианскую музыку отвечает — это наш мир, и мы сами будем решать, с какими мирами хотим торговать, а с какими нет. А если вдруг это кого-то не устраивает, то от Древних у нас осталось много разных интересных штучек. Генерал поёт что-то на тему: «Мы, конечно, уйдём, но скоро вы сами пожалеете, что отвергли нас.»

Эпилог.

itСцена разбита на много разных кусков, освещённых лучами разных цветов, символизирующих разные звёзды, и украшенной разной растительностью. Хор, распределённый по этим разным планетам, поёт славу Человечеству, вышедшему из колыбели.

— Вот эти события, причём именно в таком мифологическом изложении, и определили наше отношение к Земле, — подвела итог Ильма, когда экран погас. — Мы в очень большой степени готовы уважать право общины строить жизнь по тем законам, которые ей нравятся, за исключением двух абсолютных «нельзя»: нельзя закрывать доступ к информации о том, что другие люди живут по-другому, и нельзя запрещать людям покидать общину. Община, которая нарушает эти правила, скорее всего, будет экскоммуницирована, а это очень серьёзное наказание. Именно это случилось с первой попыткой колонизации под Тау Кита. После нескольких инцидентов на картах Торгфлота появилась пометка «сюда не летать, здесь создают проблемы» — и когда через полвека кто-то всё же решил посмотреть, что там творится, он не обнаружил ни одного живого колониста, — Ильма опустила глаза. — Собственно, на Земле тоже поставили такую пометку примерно сто лет назад. Однако Земля — не малочисленная колония, а цивилизация, в пятьдесят раз превосходящая по численности все пятьдесят миров, поэтому она не вымерла без обмена информацией с другими мирами, — она снова подняла взгляд на Анджея. — Но вот почему так мало людей на Земле воспользовалось информацией о наличии других миров тогда, когда её стало можно взять, я понять не могу. Любая скэттерная община теряет до тридцати процентов молодёжи, которая уходит в большой мир. Кстати, не будь этого фактора, у многих общин образовались бы проблемы с истощением окружающей среды. Хотя скэттерные технологии заметно отличаются от первобытных, тем не менее они могут прокормить очень мало народу.

Эпилог

Анджей шёл по улице портового района Му-сити, возвращаясь с переговоров в редакции местного новостного канала, когда его вдруг кто-то окликнул по имени. Обернувшись, он увидел парня и девушку в торгфлотовской форме.

Парня он узнал сразу — Карл Кроппке, бывший аспирант Шварцвассера. Девушка тоже показалась смутно знакомой. Ах да, это же та самая Лада, подруга детства Мары, с которой та знакомила его полгода назад.

Встретить земляка на расстоянии тридцати семи световых лет от дома всегда приятно. Поэтому не прошло и пяти минут, как Анджей, Карл и Лада разместились за столиком какого-то небольшого кафе и стали обсуждать, у кого есть какие новости с Земли.

— Мара и Ким наконец закончили свою академию, — похвасталась Лада. — А то прямо обидно — у меня уже шестой скачок в роли полноправного штурмана, а они всё ещё числятся курсантами. Буквально вчера пришло письмо: Мара теперь старший артиллерист на «Орельяне», а Ким — командир роя на «Истомине». Представьте себе, Ким замутил роман по переписке с одной девчонкой с Марса, потом вытащил её в Клавиус, а в итоге, похоже, в Порт-Шамбале появился штатский экотехник.

— Эту девчонку, случайно, не Труди зовут? — поинтересовался Анджей.

— Мара пишет — Гертруда Карпентер. И что она аниматор-любитель и сняла фильм про солнечные парусники, который наделал на Земле куда больше шуму, чем пение Андреа Фаррани в Венской опере. А теперь там закрутилась какая-то странная и экономически необъяснимая история с тем, чтобы реализовать эти парусники в металле.

— Повесть о том, как одна вовремя выпитая чашка чаю может изменить историю двух планет, — рассмеялся Анджей. — Но лучше я не буду её писать, а то ещё скажут, что я хочу приписать себе все заслуги Труди, Кима, и кто там ещё участвовал в этой эпопее. А про себя Мара что пишет, кроме должности?

— У неё вроде всё в порядке. Ещё до ухода эскадры у неё был роман с лейтенантом Фицроем, который теперь командир «Орельяны», и, по-моему, они продолжили с того места, на котором остановились, — Лада хихикнула. — Только не думаю, что ей будет легко. Вон Карл знает — хотя я всего лишь третий пилот, ему уже приходилось вытаскивать меня из кошмара. А у командира боевого корабля куда больше ситуаций, после которых с криком просыпаешься по ночам.

Анджей стиснул зубы и постарался не показать, что эта новость его задела. В конце концов, Мара с самого начала предупредила, что не может обещать долгосрочных отношений. Да и сам он тоже не хранил ей верность. Ладно девушки из скэттера — но Ильма…

А Лада ничего не замечала и смотрела только на Карла. Для неё проблемы любви внутри экипажа были своим личным вопросом, а Мара — всего лишь примером, на котором их можно обсудить. К счастью, Карл был более внимателен и сменил тему:

— А ты надолго здесь? Или ещё куда собираешься?

— По-хорошему, мне пора возвращаться на Землю.

— Давай к нам. Мы тут не успели войти в систему, как нам стали предлагать фрахт на Землю. Но свободные пассажирские места пока есть.

— Беда в том, что мне ещё надо заработать денег на билет. Билет под другую звезду стоит примерно десять тысяч лемуриков, а у меня на счету едва пятьсот.