Страница 34 из 47
Тина! - крикнула я, подобрав подол, чтобы не касаться приблудыша. – Тут у нас добра прибыло. Отнеси вот это на кухню, отдай Майти.
Из дома выскочила молоденькая горничная. Увидела котенка, ахнула, захлопотала над ним. Я мимоходом усмехнулась. Ну вот, спасла от смерти маленького бродяжку. Так, глядишь, и в праведники запишут, и Богиня после смерти к себе возьмет…
Подходя к сараю, я увидела, что дверь приоткрыта. Изнутри доносился женский голос. Майти, точно, подумала я. Жалеет мальчишку… я осторожно и тихо, чтобы не выдать себя, заглянула в щель. И ахнула.
Девчонка Сения аккуратно и ловко разматывала повязки на спине Илана и что-то негромко говорила ему, что-то успокаивающее. Илан улыбнулся, ответил что-то – оба рассмеялись, да так, словно всю жизнь были знакомы.
Я прислушалась.
… и как узнала – прямо заплакала. Вот, говорит, дурень – сам себя губит. Ну и молодые пошли, говорит, - совсем ума нет.
Может, и нет, - согласился Илан. – А может, и есть. Сапоги же я стащить догадался – значит, какой-то ум все-таки есть?
И все равно Майти права – глупый ты. Потерпи, я осторожно. А если бы насмерть запороли?
Ну, не запороли же… Эй… да ты плачешь?
Нет… Да! Потому что… ты…
Ну, перестань. Успокойся, слышишь? Ну, ничего же не случилос-с-сь… ох… Сения! Ну-ка перестань!
Да я не плачу уже…
Послушай… я вернусь домой – и выкуплю тебя, и увезу отсюда, обещаю! Не плачь… Ну вот, уже улыбаешься…
Илан… а как ты сумел кандалы снять? Повернись-ка… подними руку…
Видгару спасибо – он на ночь забыл, как обычно, ручные надеть. А ножные… я с вечера приметил, куда он ключи кладет… Й-й-й-елки-сосенки…
Тише-тише-тише… потерпи, солнышко, потерпи…
Я сжала кулаки. Да как она смеет! Как она смеет так смотреть на него – влюбленными, радостными глазами, как она смеет прикасаться к нему, если я не могу это сделать! Пусть бы кто угодно… будь это Майти – слова бы не сказала, но эта… Нет, только не эта!
Рывком распахнула я дверь и шагнула за порог. Девочка обернулась – и испуганно пискнула, роняя с колен чистое полотно, вскочила на ноги и торопливо поклонилась. Илан покосился, выворачивая шею – и увидев меня, непонятно улыбнулся. Но встать не смог, хотя и попытался.
Лежи, - махнула я ему. И грозно спросила у девочки: - Кто позволил?
Простите, госпожа, - пролепетала Сения. – Я… мне господин Тейран разрешил. Вчера еще… сам сказал: перевяжи, говорит, и смотри за ним, а умрет – шкуру спущу. Вот я и…
Понятно, - медленно сказала я. – Тейран, значит. Ладно… продолжай.
Я прислонилась спиной к поленнице и мрачно наблюдала за ними. В косом солнечном луче, падавшем сквозь крошечное – кошке пролезть – окно у самой крыши, плавали пылинки. Открытая дверь давала достаточно света… и честно говоря, зрелище было не из приятных. Я отвела глаза. Надо отдать девочке должное – она действительно разбиралась в лечении. Пальцы ее двигались умело и ловко и, видимо, не причиняли лишней боли, хотя несколько раз Илан сдавленно застонал, но тут же умолк, скрипя зубами. Сения снова прошептала что-то успокаивающе… а я сжала челюсти. Как она смеет утешать его, если это могу сделать я.
Наконец, Сения затянула последний узелок и поспешно встала, собрав в ворох окровавленные повязки. И поклонилась мне.
Все, госпожа. Вечером надо будет снова перевязать. И вставать ему пока нельзя, чтобы…
Пошла вон, - бросила я сквозь зубы. – Сама знаю.
Девчонка торопливо метнулась к выходу, низко опустив голову. С мстительным удовольствием я заметила слезинки, катящиеся по ее щекам. Ничего, не растает. Не сахарная.
Илан лежал все так же ничком, вытянув вперед скованные руки, и молчал. Глаза его смотрели мимо меня.
Как ты? – спросила я, опускаясь на колени на земляной пол, совершенно не заботясь о том, что пачкаю юбку.
Спасибо, госпожа, - ответил он коротко и равнодушно.
И понимай, как хочешь…
Я прикажу, чтобы с тебя сняли кандалы… хотя бы ручные, - сказала я. И осторожно прикоснулась к холодным браслетам на его запястьях.
Спасибо, госпожа… - так же равнодушно ответил он и отвел руки.
Илан… пообещай мне, что больше… что больше не станешь бегать, - попросила я.
Нет, - ответил он, не раздумывая.
Брат хочет продать тебя, - прошептала я.
Илан не ответил, облизал пересохшие губы.
Я нерешительно помолчала.
Хочешь есть? Брат запретил, но…
Уйди, госпожа! - сорвался он вдруг. – Уйди, прошу!
И добавил – резко, на выдохе - еще несколько непонятных слов, тех же самых, что и вчера утром. Отвернулся и закрыл глаза.
Резкая, как удар хлыста, ярость вспыхнула во мне, заливая щеки жарким румянцем. Коротким, стремительным захватом стиснула я прядь его волос и дернула так, что голова мотнулась и Илан сдавленно зашипел сквозь зубы.
Ты… - в груди моей клокотала ненависть. – Ты… запомни! Ты в моей власти, понял, раб? Что пожелаю с тобой, то и сделаю. И ты мне морду не вороти, захочу – запорю насмерть, захочу – продам или собаками затравлю. Гордый какой нашелся! Засунь свою гордость в задницу и молчи, и радуйся, если вообще разрешат слово сказать! Убью, сволочь! – и я выругалась сквозь зубы – тяжело, по-мужски.
Еще раз я дернула его за волосы, потом выпустила – и с силой, резко ударила по только что перевязанной спине, так, что Илан выгнулся и вскрикнул, не сдержавшись. Носком туфельки, поднявшись, пнула его в бок. И вышла, с силой хлопнув дверью.
* * *
Два дня я прятала медальон на дне шкатулки, под грудой своих драгоценностей. Вечерами рассматривала при свете свечи… мне казалось иногда, что он пахнет травами. Погнутый, потемневший от времени, но все же – явно не простая железка… Неужели украл? Неужели… а если эта безделушка принадлежит именно Илану, то не поможет ли она узнать, кто этот человек и почему так избегает разговоров о прошлом?
На третий вечер я не выдержала.
Послушай, - как можно небрежнее сказала я брату, когда ужин закончился и слуги подали на сладкое щербет в маленьких вазочках. – Как ты думаешь, чей это узор? В смысле – какого времени и какой страны?
Я протянула ему медальон на ладони.
Где ты взяла это? – удивился Тейран, осторожно рассматривая чеканку на свет. – И с какого часа ты вдруг стала интересоваться старинными узорами?
А он правда старинный? – я постаралась не услышать первого вопроса.
Я, конечно, не специалист, но… судя по всему, этой чеканке не меньше сотни лет. Так где ты его нашла?
В торговых рядах, - ответила я спокойно. – Вчера гуляла по рынку, засмотрелась на украшения, а там… лежал рядом с прочими. Мне понравилось, и я купила, за него дешево просили.
Тейран внимательно посмотрел на меня. Я улыбнулась как можно беззаботнее.
Знаешь… я вообще-то думала носить его с новым плащом. У меня вышит на нем похожий узор. Но сейчас посмотрела, примерила… не идет.
Купила, - проворчал брат. – Вечно ты что-то купишь… вон, от одного приобретения уже покоя нет, теперь и от второго не будет. Выкинь, – посоветовал он, и взгляд его смягчился. – Что тебе это старье? Я тебе новый куплю… нарисуй – закажем у ювелира, еще как красиво будет!
Да жалко, - призналась я. – Уж больно штучка красивая, к душе легла. Похож узор, но не тот... странный, мне таких видеть еще не приходилось. Ты привозил мне броши из Сеттии, из Верханы, с Юга, но такого…
Я, если честно, тоже не могу сказать, - признался брат, подбрасывая медальон на ладони. – Похоже на Сеттию, но… не знаю, не уверен. Знаешь, душа моя, если тебе так уж нужно, я могу взять эту штуку с собой и поинтересоваться… есть у меня свои люди знающие, они расскажут. Хочешь?
Я кивнула.
Хорошо. Быстро не обещаю, правда, но…
Только потом назад верни, - попросила я. – А то знаю я тебя…
И, видя, что брат нахмурился, стараясь сгладить неловкую шутку, поцеловала его в щеку.
Не знаю, что сказал или подумал Илан, обнаружив пропажу. Не сомневаюсь, что медальон был ему дорог – иначе он бы не прятал его так тщательно, не сберег бы во всех переделках. Видно, снял перед наказанием, а потом сил не хватило надеть, так и оставил зажатым в ладони. Может быть, это просто подарок… в любом случае, мальчишка наверняка расстроился. И скорее всего, долго искал пропажу. Ничего, когда брат отдаст мне ее, я потихоньку верну ее Илану. Потерпит. Мне это важно. Мне нужно узнать, в конце концов, кто он такой – воин, способный стоять против шестерых в одиночку; мальчик со взрослыми шрамами на теле; сын пастуха, получивший благородное воспитание.