Страница 17 из 18
Но мне главное — разобраться, на каком я свете сейчас и почему привязанный?
Зрение, кстати, порадовало меня сегодня: видел даже самые мелкие пупырышки на потолке. Не все так плохо, как казалось. Стоило выгнать козу… Вот так вот, сломаешь пару раз шею — и станешь не только толстовцем, но и истовым поклонником Диогена Синопского, которому для жизни ничего не было нужно, кроме глиняной бочки.
Как-то знаменитый философ Платон увидел, что Диоген моет себе овощи на обед, и попенял ему: «Если бы ты служил Дионисию, то тебе не пришлось самому мыть овощи». В ответ Диоген только грустно выдохнул: «Если бы ты, Платон, умел мыть овощи, то тебе бы не пришлось служить Дионисию». Почему же я, тоже вроде как философ, по крайней мере по диплому, всю свою сознательную жизнь «служил Дионисию»?
Что-то паршиво я сегодня думаю. Мысль скачет, как та коза по веткам. Информация… Необходима информация, а ее нет.
К Диогену Синопскому, когда он стал уже знаменитостью Афин, как-то пришел один крендель и попросился в ученики. Диоген повел того на рынок, выпросил у торговцев большую рыбу, сунул ее в руки нового ученика и потребовал за собой носить. Новообретенный ученик два дня носил за Диогеном эту рыбу, пока она не протухла, потом выбросил ее, обругал философа матерно по-древнегречески и ушел. Через месяц Диоген столкнулся с этим человеком на агоре и сокрушенно воскликнул при этом: «Надо же, такая маленькая рыбка разрушила такую большую дружбу!»
К чему это я? А к тому, что у девочек, что идут за мной, в руках такая же рыба. Или эта рыба — сам я?
Дверь со стуком распахнулась. Потянуло легким сквозняком.
Надо мной склонился человек, очень похожий на Марчелло Мастроянни в молодости. Теперь стало понятно, почему медсестра вчера восприняла меня как ничего из себя не представляющего мужчину. Куда уж нам, лапотным, если у них тут доктора с такими мордами…
— Вы доктор Балестерос? — спросил я его по-английски.
— Нет, я Лусиано Веласко Купер, — ответил тот мне на том же языке. — И даже не доктор, а всего лишь ординатор. Магистр медицины.
— Но мне сказали, что мой лечащий врач — Балестерос.
— Правильно сказали. Доктор сейчас делает обход и скоро будет здесь. Тогда и сможете задать свои вопросы. А мое дело в настоящий момент — у вас реакции проверить, чтобы доктор, когда придет, видел полную картину вашего самочувствия. Визуально видно, что вам лучше, но процедура есть процедура. — При этом он отцепил от кровати жестянку и внимательно ее рассматривал, потом прицепил ее обратно на спинку кровати, улыбнулся и сказал: — Температура у вас в норме. Это очень хорошо.
Ага… Как же… Знаем. Врывается врач в ординаторскую и кричит: «Больной перед смертью потел?!» Ему отвечают: «Потел». «Очень хорошо», — довольно потирает руки врач и уходит, Ну что за дурь сегодня мне в голову лезет?.. Захотелось поделиться этим с врачом, но спросил его за другое:
— Знаете, Лукиан, — так проще его имя звучит для русского уха, — что вы очень похожи на Мастроянни?
— Знаю, — спокойно ответил магистр медицины, не отвлекаясь от позвякивающего раскладывания своих орудий на столе за моей головой, — меня из-за этого не приняли в театральный институт. А теперь поглядите сюда.
Врач помахал перед глазами никелированным молоточком.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго
22 год, 1 число 6 месяца, суббота, 11:25
Доктор Балестерос оказалась приятной на вид женщиной лет тридцати. С крупными чертами лица, которые ее ничуть не портили. И очень пышными формами, утянутыми белоснежным халатом. Копна коротко остриженных черных волос не была покрыта ничем вопреки обыкновению этого госпиталя, где весь виденный мною персонал был либо в зеленых шапочках-таблетках, либо в белых головных уборах, похожих на угнездившихся птиц.
По тому, как магистр Купер приветствовал ее лишь небрежным кивком головы, я поначалу принял доктора Балестерос за очередную медсестру, пришедшую делать мне процедуру. Пока она ковырялась в бумагах, я спросил Купера:
— А когда же я наконец-то увижу своего лечащего врача?
Тот уставился на меня, округлив глаза, и попытался что-то сказать, но женщина его опередила:
— Я уже здесь.
Мне стало неловко.
— Простите, сеньора, — промямлил я, коря себя за такой косяк.
— Сеньорита, — машинально поправила меня доктор Балестерос. — Сеньорита Мария Балестерос. Ваш лечащий врач. Доктор медицины.
— Доктор, когда же вы наконец развяжете меня, мне в этой позе уже надоело лежать, — моментально нашел я время пожаловаться, — да и затек весь. Скоро пролежни появятся.
— Если не будете брыкаться, по своему обыкновению, то развяжем, — спокойно проговорила сеньорита Балестерос, не отрывая взгляда от бумаг. — Вам необходимы покой и фиксированная поза. Трещина во втором позвонке — вещь серьезная. Вы же не хотите ходить оставшуюся жизнь со скрюченной набок головой, на которой уже есть скрюченный набок нос? Хотите стать таким красавчиком?
— А у меня еще и нос соскрюченный? — озадачили они меня.
— Еще как, — ответила сеньорита доктор, — но мы его пока не трогали. Имелись более насущные моменты поправки вашего здоровья. — Она машинально поправила волосы грациозным движением правой руки и продолжила: — Вы должны быть благодарны тому бандиту, который ударил вас коленом по носу. Этим он изменил траекторию вашего падения из автобуса и сохранил вам жизнь, сам того не желая. Если бы вы упали, как падали, вертикально головой об землю, то перелом атланта вам был бы гарантирован с разрывами мозговой ткани. Летальный исход в течение суток, даже при самой мощной реанимации. И еще вам повезло, что вас очень быстро к нам доставили. Приходилось слышать о главном правиле полевой хирургии?
— Нет. — Я действительно о таком правиле ничего не слышал.
— Первая минута — бриллиант, первый час — золото, первые сутки — серебро. А дальше — дерево, — просветила меня доктор.
— Какое дерево? — переспросил я, не поняв юмора.
— То, из которого строгают гроб, — пояснил магистр Купер.
— Все равно непонятно: мы же были довольно далеко от города. На границе с Валлийским принципатом.
— Вас доставили сюда на санитарном вертолете, — улыбнулась доктор. — Вас и еще одну девушку с проникающим ранением груди.
— Какую девушку? — всполошился я.
— Успокойтесь, доктор Волынски, вам нельзя волноваться, поэтому пока мы вам ничего не скажем, — тут же вскинулся магистр Купер.
— Эскулапы… — сурово так протянул, но даже не матюгнувшись; тут же послушно принял предписанную позу, хотя хотелось очень грязно ругаться на всех знакомых языках. — Ничего вы не понимаете в людях. Если вы мне ничего не скажете сейчас, то я буду намного сильнее волноваться и уж накручу себя по-любому гораздо сильнее от неизвестности. К бабке не ходи.
— К какой бабке? — удивилась доктор.
Пришлось пояснить:
— Это присказка такая русская. Когда все предельно ясно, и гадалка уже не нужна.
— Вы русский? — удивился Купер.
— А что, не похож? Наверное, оттого, что нос набок. Как зовут эту девушку?
— Нет, просто вы очень чисто говорите по-английски, — отметила доктор, — как природный англичанин. Причем как англичанин из хорошей семьи.
— Я учился в Оксфорде в школе бизнеса, — пояснил им происхождение моего хорошего английского произношения.
Врачи переглянулись, потом Купер вынул из кармана блокнот и прочитал фамилию девушки:
— Синевиш.
— Наверное, Синевич? — поправил его.
— Да, вы правы. Ваши фамилии — очень трудные для произношения.
— Что с ней? — постарался, чтобы голос не выдавал моего волнения.
Наташа!!!
Моя Наташа!
Ранена!
Нет мне прощения!
— Проникающее ранение в грудь. Навылет. Ей сделали операцию, но состояние тяжелое. Пневмоторакс, — пояснила доктор.
— Слава богу, она жива. Руки связаны, а то бы перекрестился, — выговорил с заметным облегчением.
— Кто она вам? — спросил Купер.