Леди из морга

Кортленд был довольно миловидный юноша с голубыми глазами, вокруг которых, когда он улыбался, собирались симпатичные морщинки. У него были очень красивые зубы и великолепная смуглая кожа. Он рассказывал:

– Я вылетел из Нью-Йорка ночным рейсом, на девятичасовой опоздал и приземлился в Чикаго в 3.30. С аэродрома отправился в морг, там творилось черт знает что, труп украли, но я слишком поздно об этом узнал. Естественно, не желая впутывать наше имя в эту историю, я назвался Брауном, он летел со мной в одном самолете, и на ходу выдумал историю с кузиной Эдной. А что мне оставалось?

– Блестящая идея, – согласился О'Малли, – но у вас будут большие неприятности, мистер Кортленд, если об этом узнает полиция.

– Черта с два она узнает, – сказал Уильямс. – Если это не его сестра, полиция его больше не увидит.

– А как ты собираешься установить, его это сестра или нет? – поинтересовался Крейн.

– Ну, уж это твоя забота, – Уильямс прищурил левый глаз, – ты ведь у нас мистер Разумник!

– Между прочим, я не уверен, что это Кэт, – сказал Кортленд. – Знаете, я ездил в отель, где она остановилась, смотрел ее вещи. Этот капитан...

– Грейди, – подсказал Крейн.

– Да, Грейди, он отвез меня туда. Сначала мы никак не могли попасть в ее комнату, видно, забрался какой-то воришка, и полиции пришлось ломать дверь. – Кэт такое не носит. На всем лейба "Маршалл Филдз", а Кэт одевалась у "Сакса". Кроме того, вещей очень мало, а Кэт берет с собой в дорогу целый сундук.

– Слушайте, – сказал Крейн, – ведь у вас должна быть ее фотография.

Кортленд вынул изящный сафьяновый бумажник:

– Она у меня здесь. Несколько лет назад она снялась для паспорта. Конечно, дома есть большие портреты.

На фотографии была запечатлена пухленькая мордашка девятнадцатилетней блондинки с вытаращенными глазами. Снимали на белом заднике и при чересчур ярком свете, поэтому нос и подбородок не получились. В прямых волосах торчала гребенка. Кортленд сказал:

– Снимку почти четыре года. Ну, и вы знаете качество фотографий для паспорта. Во всяком случае...

– По-моему, барышня из морга не похожа на эту, – сказал Крейн. – У вашей сестры более полное лицо.

– Кэт была толстушкой, но годам к девятнадцати стала терять в весе. Я еще подшучивал над ней, не соблюдает ли она диету. Как вы полагаете, это может быть она, если сделать скидку на разницу в весе и возрасте?

– Весьма возможно, – Крейн сел на кровать рядом с Уильямсом. – Весьма возможно, но в таком случае она здорово изменилась. Чертовски изменилась, – он посмотрел в потолок. – По-моему, на фотографиях все хорошенькие блондинки одинаковы, особенно, если сделать скидку на вес и возраст.

О'Малли сидел у письменного стола.

– Может быть, вы сумеете организовать, чтобы один из портретов вашей сестры прислали сюда? – спросил он. – Было бы неплохо, Билли, – он повернулся к Крейну, – показать его в отеле, где ее видели живой.

– Ну, разумеется, – лицо Кортленда оживилось. – Дам телеграмму матушке, и она вышлет портрет, – он взлохматил себе волосы. – Вы не можете представить, как все это неприятно. Эта неопределенность. Я никак не могу отделаться от мысли, что это не Кэт. Это самоубийство, похищение трупа, эти платья... Я в полной растерянности. Но с другой стороны, после ссоры с матерью последние два года Кэт не жила дома. Мы совсем не знаем, как она жила все это время.

Крейн приподнялся на локтях:

– У нее не могло быть финансовых затруднений? Мамаша не прижимала ее с деньгами?

– О, боже, конечно, нет. Мать никак не могла ущемить ее интересы в этом смысле, – он рассмеялся. – Мы все, в том числе и мама, получаем равный доход, – он улыбнулся. – Воображаю, что было бы, если бы семейным кошельком заведовала матушка. Все пошло бы на содержание знаменитых теноров. Или теософскую часовенку, величиной с Эмпайр Стейт Билдинг.

– Может быть, вы укажите нам сумму, которую получала ваша сестра?

– Пожалуйста, если это может вам помочь. – Кортленд сидел на краешке стула, сунув руки в карманы. – До замужества она должна получать полторы тысячи в месяц.

– А потом?

– Потом треть всего.

– Да, полторы штуки, – Док Уильямс улыбнулся.

– А кто распоряжается состоянием? – спросил Крейн.

– Отец назначил главным опекуном дядю Стая...

– Дядю Стая? – переспросил Крейн.

– Это наш клиент, – напомнил Док Уильямс. О'Малли уточнил:

– Стайвессант Кортленд.

– Извините, мистер Кортленд, – сказал Крейн, – продолжайте.

– Но должен сказать, что деталями занимался я.

Крейн почесал правое ухо.

– Значит, вы были в курсе финансовых дел вашей сестры?

– Я регулярно переводил эту сумму на ее текущий счет в Ганноверском банке, несмотря на то, что примерно шесть месяцев назад она перестала брать с него деньги.

– Это случилось после ссоры? – спросил Крейн.

– Они поссорились два года назад, – напомнил Кортленд.

– Ах, да, – Крейн смежил ресницы. – Было бы неплохо, если бы вы подробно, в хронологическом порядке рассказали о ссоре; и чем занималась ваша сестра потом?

Кортленд откинулся на спинку стула:

– Все началось после того, как Кэт вернулась из Франции, после годичной учебы в какой-то школе в Туре. Матушке не понравилась компания, в которой пропадала Кэт, не нравились ее прогулки в Гринидж-Вилидж, не нравилось, что Кэт начала пить. Наконец, в одно прекрасное утро, после того, как мать, прождав Кэт до шести утра, устроила ей грандиозный скандал, Кэт собрала чемодан. Матушка продолжала неистовствовать. Особые страсти разгорелись вокруг паренька в блузе. Такие вельветовые блузы носили во времена Оскара Уайльда. Он заявился вместе с Кэт, матушка на него накричала, и тогда он, спрятавшись за сестру, попросил его не бить, и залился слезами. Мать сказала, чтобы Кэт убиралась, что не желает ее видеть, Кэт сказала: "И не увидишь..." Я раз семь или восемь встречался с ней после этого на 55 улице. По-моему последний раз мы виделись в Коттон-клубе в Гарлеме, месяцев пять назад. Это было часов в 5 утра. Она сидела совершенно одна – сказала, что у нее назначено свидание.

– Черт! – воскликнул Крейн и в ответ на вопросительный взгляд Кортленда улыбнулся. – Не обращайте внимания, я кое-что вспомнил. Продолжайте, пожалуйста.

– Месяца два назад я заглянул к ней. Но оказалось, что Кэт не живет там уже пять-шесть месяцев, хотя и вносит арендную плату. Я проверил ее текущий счет, и выяснилось, что в феврале она взяла шесть тысяч долларов и с тех пор ни цента. Мы решили, что она уехала за границу, как вдруг мать получила от нее письмо.

– Какое письмо? – спросил Крейн.

Кортленд достал из пиджака конверт. Он был отправлен с Центрального почтамта Чикаго 24 июля в 10.15 и адресован миссис Кортленд, 932, Парк-авеню, Нью-Йорк. Крейн вынул письмо и прочитал:

"Дорогая мама, боюсь, что я была не очень хорошей дочерью, и сейчас хочу заверить тебя в том, что глубоко и искренне раскаиваюсь в своем поведении, в том, что причинила тебе так много неприятностей.

Мы никогда не были счастливы семьей, может быть, по моей вине. Я, безусловно, была слишком упрямой, глупой девчонкой. Я говорю тебе это потому, что скоро уйду в другой, лучший мир. И может быть, ты в последний раз слышишь обо мне. Прости меня, мама.

Любящая тебя Кэт."

Крейн сложил письмо и бросил его на стол.

– Вы получили его больше недели назад. Почему же вы сразу не стали ее разыскивать?

– Это все мать, – усмехнулся Кортленд. – Она в течение нескольких дней не показывала его нам с дядей.

– Ну и что же вы с дядей сделали после того, как прочли письмо?

– У нас возникла одна и та же мысль: ее слова могли означать возможное самоубийство, но это казалось маловероятным, – он улыбнулся. – Кэт всегда любила драмы. Но мы забеспокоились и решили нанять детективов, чтобы найти ее. Я был в конторе у дяди Стая, когда пришли газеты с сообщением о самоубийстве девушки в Чикаго. Дядя немедленно связался с полковником Блэком, тот велел мне ехать сюда, чтобы опознать труп. Еще он сказал, что поручит одному из своих людей в Чикаго заняться этим делом.