Императрица

В юго-восточной части озера она приказала построить личные дворцы, где она и император смогут жить порознь и в то же время не слишком далеко друг от друга. Там же она разместила обширный театр, где на склоне лет сможет наслаждаться любимым времяпрепровождением, а рядом с мраморными воротами, имевшими крышу из голубых изразцов, разместила Зал аудиенций, ибо даже на отдыхе правитель должен слышать голоса министров и принцев. Зал аудиенций был задуман величественным и огромным, с резными деревянными украшениями и дорогой старинной лакированной мебелью, а на его стеклянных дверях — большой иероглиф, означающий долголетие. Перед залом простиралась мраморная терраса, откуда широкие мраморные ступени вели к озеру. На террасе стояли бронзовые фигуры птиц и зверей, а летом глубокие веранды закрывали от солнца шелковыми навесами.

В ее дворце залы следовали друг за другом, окруженные широкими верандами с колоннами, где императрица любила прогуливаться в раздумьях. Когда шел дождь, она прохаживалась взад и вперед, глядя на озеро, покрытое дымкой, и кипарисы, с которых капала вода. Летом она приказывала, чтобы внутренние дворики дворца устилали благоухающими коврами из сладких трав, и дворики превращались в комнаты под открытым небом, украшенные причудливыми камнями и цветами; среди всех своих цветов императрица по-прежнему больше всего любила маленькие зеленые орхидеи, именем которых была наречена в детстве. Вдоль озера она построила коридор с мраморными колоннами, и здесь она тоже любила прогуливаться, разглядывая пионовую гору, дикие яблони и олеандры, и гранатовые деревья. Со все возрастающей страстью она отдавалась красоте, ибо красота, говорила она самой себе, и только красота была чиста и добра и стоила ее любви. Поощряемая согласием народа, императрица стала безрассудной в погоне за великолепием. Ее необъятная кровать была задрапирована императорским желтым атласом, на котором она приказала самым искусным мастерицам вышить летящих фениксов. Из всех уголков западного мира ей доставляли часы для коллекции, часы из золота, отделанные драгоценностями. Некоторые были украшены хитроумными птицами, которые пели, другие — петухами, которые кукарекали, некоторые работали от потока воды, вращающей внутренние колесики. Однако, несмотря на все забавы, она собрала для себя библиотеку, которой завидовали величайшие ученые. Императрица никогда не переставала читать книги.

Отовсюду были видны голубые воды озера. На острове посередине озера возвышался храм Дракона Гина, к которому вел мраморный мост с семнадцатью арками. Давным-давно, по приказанию Цяньлуна, на небольшом песчаном пляже острова поставили бронзовую корову, чтобы предотвратить наводнения. Много мостов приказала построить императрица, но один мост она любила более всего — мост, выгнувшийся горбом на тридцать футов над землей. С этой высоты она любила смотреть на воду, на крыши, на пагоды и террасы своих обширных владений.

Усыпленная красотой, она не замечала, как года пролетают мимо. Однажды ее евнух, долгом которого было напоминать ей то, что она забывала, обратился к ней с мольбой подумать о том, что молодой император Гуансюй приближался к концу своего семнадцатого года, и поэтому ей следовало выбрать для него супругу. В этот день императрица наблюдала за окончанием строительства новой пагоды, которую она придумала, чтобы еще более возвысить острую вершину горы, стоявшей позади Летнего дворца. Она сразу поняла, что Ли Ляньинь прав и ей не следовало более откладывать женитьбу наследника. Скольких забот стоило ей выбрать супругу для своего родного сына! Теперь ее не волновали заботы, она знала только, что выберет женщину, которая всегда будет верна ей как императрице и будет непохожа на Алутэ, которая слишком любила своего повелителя.

— Я хочу только покоя, — сказала императрица Ли Ляньиню. — Назови мне каких-нибудь девушек, которых ты знаешь и которые не будут любить моего племянника так же сильно, как Алутэ любила моего сына. Раздоров я терпеть не могу. Я больше не желаю быть обеспокоенной ни любовью, ни ненавистью.

Увидев, что Ли Ляньиню, который в последнее время сильно располнел, было неловко стоять на коленях, она велела ему сесть и отдохнуть, пока он думал, кого из девушек можно предложить. Евнух с радостью уселся на стул, при этом вздыхая и обмахивая себя веером, ибо погода была слишком теплой для весны и на деревьях и кустарниках началось раннее цветение.

— Ваше высочество, — сказал он, поразмыслив, — почему бы не выбрать славную, но некрасивую дочь вашего брата Гуйсяна?

Императрица хлопнула в ладоши, выражая свое одобрение и бросив на безобразное лицо своего евнуха взгляд признательности.

— Почему это я не подумала о ней? — ответила она. — Это наилучшая среди молодых придворных дам, молчаливая и готовая услужить, скромная и всегда преданная мне. Она моя любимица — потому, полагаю, что я забываю о ее существовании!

— А в качестве императорских наложниц? — спросил Ли Ляньинь.

— Назови мне каких-нибудь красивых девушек, — сказала она беззаботно, и ее глаза поднялись к высокому шпилю пагоды, возвышавшемуся над соснами. — Только пусть будут глупенькими, — добавила она.

На это евнух сказал:

— Наместник Кантона заслуживает награды, ваше высочество, за то, что он удерживает бунтовщиков, которые чинят беспорядки в южных провинциях. У него две дочери, одна красивая, а другая толстая, и обе глупые.

— Я назову их, — сказала императрица по-прежнему беззаботно. — Готовь указ.

Получив указания, Ли Ляньинь поднялся с трудом, сотрясаясь своим огромным телом, а она посмеялась над ним, и это ему понравилось; он пробормотал, что Старому Будде не следовало беспокоиться, он сам все устроит, ей нужно появиться только в день свадьбы.

— Послушай! — отчитала его императрица, указывая на него вытянутым мизинцем, на котором красовался ногтевой щиток, украшенный рубинами. — Ты осмеливаешься называть меня Старым Буддой!

— Ваше величество! — сказал евнух, пыхтя и задыхаясь. — Так народ называет вас повсюду, поскольку прошлым летом вы вызвали дожди молитвами.

Действительно, той зимой не выпало снега, всю весну небо оставалось голубым подобно сапфиру, и даже летом дожди не пошли. Императрица объявила указ о молитвах и посте, и сама молилась и постилась и приказала всему двору делать то же. На третий день Будда уступил, небеса растаяли, и на землю ринулись дожди. Радостный народ выбежал на улицы и пил благословенную воду, обмывал руки и лица и воздавал хвалу своей императрице за ее власть наравне с богами. Повсюду кричали:

— Она — наш Старый Будда!

С тех пор главный евнух принялся звать императрицу Старым Буддой. Это была грубая лесть, и она знала это, однако ей это нравилось. Старый Будда! Это было высочайшее имя, которым народ мог удостоить правителя, ибо оно означало, что люди видели в нем бога. Теперь она забыла, что родилась женщиной. В возрасте пятидесяти пяти лет она ощущала себя существом, которое живет отдельно от мужчин и женщин и выше их всех, как Будда.

— Ладно, ладно, — говорила она, смеясь, — что ты там еще скажешь, чудовищный человек!

Когда евнух ушел, она отправилась бродить в одиночку по роскошным паркам, устроенным ею самой, и солнце светило на ее красивое стареющее лицо и на сверкающие одежды, какие она любила носить. На установленном ею самой расстоянии фрейлины следовали за ней подобно стайке пестрых бабочек.

Наступил день свадьбы, недобрый день, не благословленный Небом. Знамения были плохими. Накануне ночью могучий ветер задул с севера и сорвал крышу из циновок, которую соорудили евнухи над огромным двором Запретного города, местом, которое императрица своим указом назначила для свадебной церемонии.

Рассвет был серым и темным, пошел частый дождь. Небеса были неумолимы. Красные свадебные свечи никак не удавалось зажечь, а цукаты и сладости размякли от влаги. Когда невеста вошла в огромный двор и заняла свое место возле жениха, тот отвернул голову, чтобы показать свою неприязнь. Императрица, видя такое неуважение к той, что была выбрана ею самой, едва смогла скрыть ярость. Ее гнев обратился внутрь, кипя прошел по венам, достиг сердца и застыл там злобной и бессмертной ненавистью к племяннику, потому что тот осмелился ей перечить.