Императрица

— Завтра, — обещала она. — Сегодня я уже утомилась от девичьей красоты.

Сказав так, она поднялась, улыбнулась сыну, и день выбора закончился.

Когда на следующий день Мать императрица выбрала наложниц, то Совету астрологов оставалось лишь определить по звездам благоприятный день для свадьбы. Это, как они объявили, должен был шестнадцатый день десятого солнечного месяца того же года, а часом будет ровно полночь.

В торжественный день и час начала свадебной процессии один из членов Совета астрологов встал впереди свадебного паланкина, в котором, скрытую за алыми занавесками, несли невесту из отчего дома во дворец императора. Астролог держал в руках толстую красную свечу, на которой были отмечены часы, чтобы не пропустить священный миг исполнения обряда. Мать императрица и Вдовствующая императрица должны были принять Алутэ как невесту точно в назначенный час, минуту и секунду.

Свадебный обряд свершился, и последовали тридцать дней празднеств.

Вечерами играли музыканты и давались представления по всей стране, никто не работал, не занимался делами, все предавались отдыху и удовольствиям. По истечении праздничных дней молодого императора и императрицу можно было объявлять главами государства. Однако прежде регентши должны были сложить с себя полномочия правления, которые они выполняли вот уже двенадцать лет. И хотя Мать императрица говорила о себе только как об одной из регентш, все знали, что она была единственной правительницей.

Снова Совет астрологов должен был выбрать благоприятный день. После изучения звезд и знамений был назван двадцать шестой день первого лунного месяца. На двадцать третий день того же месяца Мать императрица разослала эдикт, подписанный императором и скрепленный императорской печатью, которая всегда находилась в ее владении. В эдикте объявлялось, что регентши обращались к императору с просьбой занять трон, ибо они желали окончить свое регентство. На это император ответил собственным эдиктом, где говорилось, что он в своем сыновьем почтении должен принять просьбу к нему как приказание старшего поколения. Эдикт заканчивался так: «В почтительном повиновении приказаниям их Высочеств, Мы лично на двадцать шестой день первого лунного месяца двенадцатого года царствования Тунчжи приступаем к исполнению важного долга, назначенного нам».

После этого Мать императрица объявила, что она удаляется от дел, чтобы наслаждаться жизнью, а сын ее будет править самостоятельно, и душа ее светла и спокойна, так как цель ее жизни достигнута: государство сыну императору она передает в целости и сохранности.

Для Цыси это были дни покоя и удовольствия. Императрица больше не поднималась в предрассветной тьме, чтобы давать аудиенцию тем, кто приходил из близка и из далека с обращениями к трону. Ей больше не требовалось размышлять над государственными делами, давать суждения и определять наказания и награды.

Цыси спала допоздна и, проснувшись, какое-то время лежала, думая о наступающем дне, о прекрасном пустом дне, где у нее не было другой обязанности, кроме как быть самой собой. Обремененная все эти годы заботами империи, теперь она могла подумать о своей пионовой горе. В самом большом дворе она приказала насыпать холм и сделать на нем террасы для посадки пионов. Молодые листья были свежи, а ранние набухшие бутоны превращались в огромные цветы, розовые, малиновые и ярко белые. Каждое утро сотни новых цветов ожидали ее прихода, и еще с большим желанием, чем спешила когда-то в Тронный зал, она поднималась и готовилась к встрече с ними. По привычке она спала в нижних одеждах — длинных шароварах, перевязанных на лодыжке, и мягкой шелковой тунике с широкими рукавами. Умывшись, она надевала свежие шаровары, тунику из розового шелка и короткий верхний халат из голубого шелка, отделанный парчой. Халат доходил ей до щиколоток, ибо весь день она проводила с цветами и птицами и не могла затруднять себя длинными одеждами. Пока престарелый евнух укладывал ее волосы, она смотрела, как придворные дамы убирают ее постель, так как не позволяла слугам и евнухам или старым женщинам прикасаться к своей постели, говоря, что они грязные, что у них дурной запах изо рта или еще какой недостаток. Только молодые и здоровые фрейлины могли заниматься ее постелью, и она смотрела за всем, что они делали, чтобы никакая мелочь не была упущена. Сначала нужно было отнести на двор одеяла и три матраца, чтобы проветрить и высушить на солнце, это она позволяла сделать евнухам. Фрейлины убирали войлок, который покрывал плетеное дно кровати, и выметали дно небольшой щеткой, сделанной из заплетенного конского волоса. Выметали они и каждый уголок массивных резных украшений деревянных боков кровати, а также раму, которая поддерживала атласные занавески. Затем на войлок укладывалось три матраца, которые проветривались и лежали на солнце в предыдущий" день. Матрацы покрывались желтым атласом, отделанным парчой, а поверх расстилались свежие простыни из нежного шелка — гладкие и мягкие. На простыни укладывались шесть шелковых покрывал: пурпурное, голубое, зеленое, розовое, серое и цвета слоновой кости. Наконец, застилали желтое атласное покрывало, расшитое золотыми драконами и голубыми облаками. Для аромата на занавески кровати подвешивались небольшие мешочки с засушенными цветами, смешанными с мускусом.

Евнух заканчивал причесывать Цыси. Уложив косу в узел наверху головы, он увенчал императрицу высоким маньчжурским головным убором, который она всегда носила, и закрепил его двумя длинными шпильками. Мать императрица сама украшала свой головной убор любимыми ею свежими цветами, и сегодня она выбрала маленькие пахучие орхидеи, которые только что были сорваны. Когда головной убор, украшенный орхидеями, был готов, Цыси снова умыла лицо, на этот раз сама, втирая в сметанно-белую кожу пену благовонного мыла. Затем она смыла пену горячей водой и нанесла на кожу крем из меда, молока ослицы и апельсинового масла. Когда крем впитался, она напудрила лицо мелкой бледно-розовой пудрой, очень мягкой и ароматной.

Оставалось выбрать украшения. Обычно Цыси посылала слугу за списками драгоценностей и вслух зачитывала номер шкатулки. Фрейлина, чьей обязанностью было заботиться о драгоценностях, шла в соседнюю со спальней комнату. Стены ее были покрыты полками, и на полках лежали шкатулки из черного дерева, каждая пронумерована, каждая с золотыми замочком и ключиком, и на каждой было написано, какие драгоценности содержались внутри. Всего здесь хранилось около трех тысяч шкатулок, однако драгоценности в них были предназначены для каждодневного ношения. За этой комнатой была еще другая, запертая на висячие замки, где хранились парадные драгоценности, которые Мать императрица надевала только в официальных случаях. Сегодня, поскольку ее халат был голубым, она выбрала серьги, кольца и браслеты с сапфирами и жемчугом, а также длинную цепочку на шею.

Когда украшения были надеты, предстояло выбрать платок, что составляло последний штрих ее туалета. Сегодня Цыси выбрала индийский газ, белый с голубыми и желтыми набивными цветами, и закрепила его на сапфировой пуговице халата. Таким образом она была готова к завтраку, который ждал ее в павильоне. Под каждым блюдом стояла небольшая горелка, чтобы кушанье оставалось теплым. Цыси переходила от одного блюда к другому, выбирая то, что ей нравилось, а фрейлины стояли на расстоянии в ожидании, пока она не закончит завтрак, понемногу попробовав кушанья с двадцати блюд, а также засахаренные фрукты и еще пшенной каши. Только теперь фрейлины могли подойти к столу и выбрать еду из того, что отвергла императрица. Они вели себя робко, стараясь не есть с тех блюд, откуда брала она.

Сегодня Мать императрица была в хорошем настроении. Никого не порицала, была ласкова с собаками и любезно подождала их кормить, пока фрейлины не закончат завтрак. Она не всегда была такой любезной: часто, если по какой-то причи-чне гневалась, Цыси кормила собак прежде, чем приступали к еде фрейлины, повторяя при этом, что только собакам она может доверять как друзьям, что только они любят ее и преданно служат., После завтрака Цыси пошла посмотреть на пионовую гору. Было время возвращения птиц и, гуляя, императриц л. слышала их нежные вольные песни, которые так любила. Вот какая-то птичка призывно засвистела, и Цыси ответила ей так похоже, так совершенно, что немного спустя из бамбуковых зарослей выпорхнул маленький желтогрудый вьюрок. Императрица издала журчащие звуки, уговорив птичку сесть к ней на вы-; тянутую руку. Птичка, наполовину встревоженная, наполови-• ну завороженная, уцепилась за руку Цыси, и на лице императ-% рицы появилось такое нежное, такое чарующее выражение, что, видя это, фрейлины были тронуты до глубины души. Они стояли поодаль, удерживая на поводках собак, и удивлялись, как это нежное лицо может быть порой суровым и жестоким. Когда птичка улетела, императрица подозвала фрейлин и, обожая наставления, сказала: