Императрица

Прошло три дня, и вот наступал час, которого все так ждали. Цыси провела эти дни в размышлениях. Как надо выглядеть и что следует делать, когда императорский кортеж подойдет к воротам столицы? Она продумывала каждый свой шаг и каждый свой жест. Ибо нельзя будет подать ни единого признака слабости и вместе с тем следует оставаться безупречно вежливой. Смелость должна сочетаться с благородством, а безжалостность с пристойностью.

Час за часом в эти дни прибывали курьеры и объявляли, как продвигается катафалк. Наконец, последний курьер принес весть, что кортеж прибывает к Восточным воротам Запретного города.

Цыси была готова. Накануне по ее приказанию принц Гун разместил возле этих ворот отряд верных людей: вдруг Трое воспользуются прибытием покойного императора, чтобы объявить себя регентами при новом. Дворец затих в траурном покое. Когда стало известно, что императорский кортеж совсем близко, вдовствующие императрицы отправились встретить своего покойного господина, и с ними отправился наследник. В паланкинах, накрытых белым холстом, их медленно несли по безмолвным и пустынным улицам. Следом шли стражники, а принцы и главы великих кланов ехали за ними верхом на конях. Все были в белом, и все молчали, только буддистские священники, возглавлявшие это скорбное шествие, выводили на своих флейтах грустный напев.

У могучих городских ворот процессия остановилась, все спешились и вслед за наследником опустились на колени. Мальчик, обряженный в белый холст, оказался во главе этого почтительного строя. Позади него были вдовствующие императрицы Цыси и Цыань, за которыми расположились принцы, главы кланов и прочие сановники по порядку их звания. И тут, несомый сотней носильщиков, показался огромный гроб. От испуга и печали по розовощекому лицу наследника покатились слезы. Повсюду послышались вздохи, раздались громкие стоны и рыданья, и простолюдины, спрятавшиеся за закрытыми дверями и окнами, услышали голоса тех, кто ими правил.

Трое заговорщиков — принц Йи, принц Чен и Верховный советник Су Шунь — исполнили свой долг, благополучно доставив домой покойного императора. Их труды следовало завершить полным докладом наследнику. Для этого ритуала внутри ворот был выстроен огромный павильон. Туда Цыси и направилась теперь вместе с наследником, а Сакота, молчаливая и испуганная, безропотно пошла с ними. Вокруг выстроились принцы и сановники. Цыси села по правую руку наследника, а по левую опустилась Сакота. Не теряя времени, Мать императрица обратилась к предателям спокойно и непринужденно, как бы имея на это полное право:

— Мы благодарим вас, принц Йи, принц Чен и Верховный советник Су Шунь, за вашу преданную заботу о том, кто нам дороже всех. Именем нашего нового императора, ныне правящего Сына неба, мы благодарим вас, ибо мы, обе супруги покойного императора, являемся законно назначенными регентшами согласно указу, который подписал сам император. Ваш долг теперь выполнен, и нашим повелением вы освобождаетесь от дальнейших забот.

Такие слова говорила Цыси. Изысканные и любезные, они сияли как самоцветы, однако все поняли, какая за ними таилась непоколебимая воля.

Едва услышав императрицу, принц Йи испытал смертельный ужас. Над собой он видел красивое дитя, сидящее на троне, а рядом с ним беспомощную императрицу Цыань. По другую же сторону от молодого императора сидела настоящая правительница, прекрасная и могущественная женщина, которая не боялась никого и подчинила всех своими чарами и своею силой. Позади стояли принцы и главы великих маньчжурских кланов, а еще дальше — императорская гвардия. Принц Йи увидел Жун Лу, который выглядел таким грозным и неистовым, что сердце затряслось у бедняги в груди. Какая тут могла оставаться надежда?

Однако Су Шунь наклонился к принцу и прошептал: — Если бы эту дьяволицу убили сразу, когда я говорил, то сейчас мы бы не знали хлопот. Но нет, вы мямлили, вы не осмеливались, вы выбрали половинчатый план, и теперь головы у нас на плечах едва держатся. Вы теперь главный, и если провалите дело, то мы умрем.

Выслушав, принц Йи собрал все свое скудное мужество и приблизился к молодому императору. Хотя губы заговорщика дрожали, он попробовал взять дерзостью и так обратился к трону:

— Высочайший, это мы назначены вашими регентами. Наш императорский Предок, ваш отец, определил нас троих — меня, принца Чена и Верховного советника Су Шуня — править от вашего имени. Мы вам верные слуги и клянемся в своей верности. Как законно назначенные регенты, мы постановляем, что власть обеих супруг ограничивается их положением, и им не следует присутствовать на аудиенциях, если на то не будет нашего согласия как правящих регентов.

Пока принц Йи говорил трепетным голосом эту смелую речь, маленький император озирался по сторонам, позевывал и играл со шнурком, который подпоясывал его холщовые одежды. Один раз малыш потянулся было к матери, но Цыси твердо отвела его ручонку обратно к нему на колени; там же теперь лежала и вторая. Наследник ждал, когда, наконец, этот человек умолкнет.

Когда принц Йи закончил свою тираду и отступил назад, Мать императрица уже не колебалась. Она подняла свою правую руку, опустила большой палец вниз и отчетливейшим голосом приказала:

— Схватить предателей!

Жун Лу немедленно ринулся вперед, за ним его стражники. Они схватили и связали Троих. Те не двигались и не сопротивлялись. Кто смел теперь им помочь?.. Никто не подал голоса в их защиту. Снова торжественно и упорядоченно двинулась похоронная процессия. Первым за громадным катафалком шагал маленький император, справа и слева от мальчика шествовали вдовствующие императрицы, а следом ступали принцы и вельможи. Только теперь в конце процессии еще вели и предателей. Они шли, глотая пыль, с низко опущенными головами. Надежды у них не оставалось. Улицы были оцеплены верными солдатами, которые во все глаза смотрели за предателями.

Так император Сяньфэн снова вернулся домой, и так он соединился со своими Предками. Его гроб стоял в священном зале, денно и нощно охраняемом императорскими стражниками. Вокруг негасимо горели свечи, и буддистские монахи возносили к Небу молитвы за три души покойного и умиротворяли семь его духов, сжигая благовония и монотонно распевая псалмы.

А Цыси не забывала о том, что всякий шаг следует закреплять и неплохо при этом использовать старинный опыт. Императрица издала эдикт, и там говорилось, что страну слишком беспокоили враги. Вину она возложила на принца Йи и его союзников. Именно эти негодяи навлекли на свою страну позор, обманув белых людей, а те пришли в ярость и в отместку сожгли Летний дворец. Однако предатели упорствовали в своем злонравии, утверждая, будто покойный император перед смертью назначил их регентами. Воспользовавшись крайней молодостью нынешнего императора, они пытались выдать себя за правителей, не уважив ясно выраженное желание переставшего править императора, чтобы регентствовали обе его супруги, вдовствующие императрицы.

«Пусть принц Гун, — заканчивался эдикт, — испросив совета у Верховных секретарей, Шести советов и Девяти министерств, определит и доложит Трону то наказание, какое подобает этим предателям по их проступкам. Пусть указанные чиновники также обдумают, каким образом вдовствующим императрицам надлежит регентствовать, и представят записку со своими советами обычным путем».

К этому эдикту Мать императрица приложила императорскую печать. Когда он ушел к народу, Цыси подготовила второй эдикт, куда приложила подписи обеих вдовствующих императриц. Тут высочайшая объявляла, что предатели лишаются всех своих почестей и чинов. И наконец, она издала третий эдикт, где стояла только ее подпись, и этот указ гласил:

«Су Шунь виновен в государственной измене. Он незаконно пытался захватить власть. Он принимал взятки и совершал всевозможные злодеяния. Он говорил с Нами богохульным языком, презрев священные отношения между Правителем и подданными. Кроме того, сопровождая императорский катафалк из Жэхэ, он имел при себе жену и наложниц, хотя всем известно, что удостаивать женщин чести сопровождать императорский катафалк — провинность, караемая смертью. Поэтому Мы повелеваем, что Су Шунь умрет через разрезание: его плоть должна быть разрезана на тысячи тысяч полосок. Собственность Су Шуня, как в столице, так и в Жэхэ, конфискуется, и пусть ни ему, ни его семье не будет оказано никакого снисхождения».