Сыновья

Ни на чей зов он не являлся так поспешно, улыбаясь такой мягкой улыбкой, какой никто у него не видел. Она села на кровать, и он сел рядом с ней, перебирая пальцами ее рукав и смущаясь перед ней гораздо больше, чем она перед ним, и с улыбкой опуская глаза перед нею.

Но она быстро заговорила своим звучным, немного резким голосом:

— Я не буду тебе помехой, если нужно дать сражение; я не такова, а говорят, что против тебя выступило войско?

— Кто тебе сказал? — отвечал он. — Я не намерен ни о чем беспокоиться раньше трех дней. Я дал себе три дня отдыха.

— А если за три дня они подойдут к городу?

— Войско не может пройти двести миль за три дня.

— Почем ты знаешь, когда оно выступило в поход?

— За такое короткое время слухи не могли бы дойти до правителя.

— Однако они дошли, — возразила она быстро.

Вот что было странно. Оба они, и мужчина и женщина, могли сидеть и говорить о чем-нибудь совсем не касающемся любви, и все же Ван Тигр чувствовал, что она так же близка ему, как и ночью. Его удивляло, что женщина может так разговаривать, — он ни с одной из них раньше не говорил, и женщины казались ему красивыми детьми, взрослыми только телом; он боялся их еще и потому, что не знал, чтó они понимают и о чем с ними можно разговаривать. Он был таков, что даже с продажной женщиной не мог бы обойтись грубо, как простой солдат, и робел перед женщинами больше всего потому, что не знал, как с ними разговаривать. А тут он сидел и разговаривал с этой женщиной, как будто она была мужчиной, и слушал ее, а она продолжала:

— У тебя меньше солдат, чем в войске правителя, а когда воин видит, что войско его слабее, чем у противника, он должен пустить в ход хитрость.

На это он засмеялся своим беззвучным смехом и сказал по своему обыкновению грубо:

— Мне это хорошо известно, иначе ты не была бы моей.

Она быстро опустила глаза, словно стараясь скрыть что-то, что могло промелькнуть в них, и, прикусив нижнюю губу, ответила:

— Не велика хитрость убить человека, — сначала нужно его поймать. Та же хитрость не удастся во второй раз.

Тогда Ван Тигр ответил с гордостью:

— Каждый из моих людей стоит троих солдат правительственной армии. Я учил их и муштровал целую зиму, заставлял их биться на кулачках, бегать, драться на палашах и всем хитростям военного дела, и ни один из них не боится умереть. А кроме того, всем известно, чтó такое правительственные солдаты: они всегда перебегают к тому, на чьей стороне сила, и, конечно, в этой провинции солдатам платят не лучше, чем везде.

Тогда она нетерпеливо сказала, освобождая свой рукав из его пальцев:

— А все-таки у тебя нет плана! Слушай, я придумала кое-что. Старый правитель сидит у тебя под стражей на своем дворе. Воспользуйся им как заложником.

Она говорила так дельно и трезво, что Ван Тигр слушал ее и сам дивился, что слушает, так как не часто советовался с другими, думая, что может справиться и сам. Однако он слушал, а она говорила:

— Стань во главе твоих солдат, возьми его с собой и заставь его силой, — только научи его, что говорить; пусть он говорит то, что ты прикажешь. Пусть он выйдет навстречу генералу, а по бокам его станут верные люди и будут слушать все, что он скажет, а на случай, если он скажет не то, что ты ему велишь, пусть они держат свои палаши наготове и распорют ему живот, — и это будет знаком начинать битву. Но желчи у него не больше, чем у курицы. Он будет говорить, что ему велят, — так пусть же скажет, что все делалось с его согласия, что слух о бунте пошел только потому, что взбунтовался прежний его генерал, и если бы не ты, были бы украдены государственные печати и сам он лишился бы жизни.

Эта хитрость показалась превосходной Вану Тигру, и он слушал, не отрывая глаз от ее лица. Весь план теперь был перед ним как на ладони, и, встав с места, он беззвучно засмеялся, думая про себя: «Так вот она какая» — и вышел, чтобы сделать все по ее слову, и она пошла за ним следом. Он приказал верному человеку пойти за старым правителем и привести его в зал суда. Тогда женщине вздумалось вот что: пойти вместе с ним в зал суда и сесть вдвоем на возвышении, и чтобы старого правителя привели и поставили перед ними. И Ван Тигр согласился на это, потому что нужно было хорошенько припугнуть старика. И они уселись вдвоем на возвышении: Ван Тигр на резном стуле, а женщина на другом стуле, рядом с ним.

Скоро вошел, едва держась на ногах, старый правитель в сопровождении двух солдат, вошел, весь дрожа, в наброшенном кое-как халате. Он в удивлении оглядывал зал, не видя ни одного знакомого лица. Нет, даже те из слуг его, которые возвратились на свои места, отвернулись в сторону, когда он вошел, и старались выискать какой-нибудь предлог, чтобы уйти, будто бы по делу. Кругом вдоль стен зала видны были только лица солдат, и у каждого из них было ружье, и все они были преданы Вану Тигру. Тогда старый правитель поднял глаза, сморщенные губы его посинели и задрожали, и рот раскрылся: на возвышении сидел Ван Тигр с нахмуренными бровями, свирепый и грозный с виду, а рядом с ним какая-то женщина, которой старый правитель до сих пор никогда не видел, и слышать о ней ему тоже не доводилось, и он не понимал, откуда она могла взяться! Он стоял, дрожа и робея, совсем приготовившись к смерти, — вот как должна была кончиться его жизнь, а ведь он был человек мирный и когда-то изучал Конфуция!

Тогда Ван Тигр обратился к нему по привычке грубо п резко, почти невежливо:

— Теперь ты в моих руках и должен слушаться меня, если хочешь жить здесь попрежнему. Завтра мы выступаем в поход против войск этой провинции, и ты пойдешь вместе с нами; и когда мы встретим войско, ты первый выйдешь навстречу генералу, и вместе с тобой пойдут двое из моих людей. Ты скажешь ему, что назначил меня своим военачальником, что я спас тебя во время бунта в ямыне и что я остался при тебе по твоему желанию. Мои люди будут слушать, что ты говоришь; если хоть одно слово ты скажешь не так — тебе конец, оно будет твоим последним словом. Но если ты скажешь то, что нужно, и так, как я тебе велел, — можешь вернуться и попрежнему занять свое вместо на этом возвышении, и достоинство твое не пострадает. Незачем разглашать, кому принадлежит власть в здешнем ямыне, потому что я вовсе не собираюсь оставаться военачальником какой-то маленькой области и, пока ты будешь делать, что я велю, не допущу, чтобы кто-нибудь другой занял твое место.

Что оставалось делать слабому старику, как не дать свое слово? И он сказал со вздохом:

— Ты поддел меня на острие своей пики. Пусть будет так, как ты говоришь. Я — старик, и у меня нет сына, мне не из-за чего дорожить жизнью.

Он повернулся и вышел, и, шаркая и вздыхая, побрел на свой двор, к старой своей жене, которая безвыходно сидела дома. Сыновей у него и вправду не было, потому что двое детей, которых она ему родила, умерли, еще не выучившись говорить.

Неизвестно, вышло бы все так, как задумал Ван Тигр, или нет, но судьба снова ему помогла. В полях весна была в разгаре, снова налились почки на ивах, и персиковые деревья быстро оделись пышным цветом. Крестьяне сняли зимнюю одежду и, голые до пояса, снова работали в поле, и радовались, чувствуя мягкий ветерок и теплое, ласковое солнце на своем теле; военачальники пробудились тоже, и всю страну охватила весенняя тревога. И военачальники пробудились, полные воинственного задора, и рвались в битву; все старые нелады были обновлены и очищены от ржавчины, и старые споры обострились снова; каждый из военачальников пылал жаждой славы и стремился добиться лучшего места, пока весна не пришла к концу.

А в это время столица всей страны находилась в руках человека слабого и неспособного, и многие военачальники смотрели на столицу жадными глазами и думали, что овладеть ею было бы нетрудно. Одни подсчитывали людей, стоявших у них поперек дороги, другие уже заключили между собой союз и советовались о том, как захватить власть над страной, прогнать из столицы чужого ставленника и посадить туда человека по своему выбору, который служил бы их целям.