Земля

— Если ты хочешь знать мое мнение, то мне кажется, что в этом году они нуждаются. — Она говорила взволнованным шопотом, как можно было бы говорить о том, что боги испытывают голод.

— Ну, ну! Что ты этим хочешь сказать? — понукал ее Ван-Лун.

Но ее нельзя было торопить. Она медленно искала слов и с трудом, одно за другим, находила их.

— На старой госпоже в этом году был тот же самый халат, что и в прошлом. Раньше я никогда этого не видывала. И на рабынях были старые халаты. — И, помолчав, она добавила: — Ни на одной рабыне я не видела нового халата, такого, как мой.

И она опять замолчала и через некоторое время сказала:

— Даже у наложниц старого господина нет ни одного ребенка, который мог бы сравняться с нашим сыном по красоте и по платью.

Улыбка медленно раздвинула ее губы, и Ван-Лун громко засмеялся и нежно прижал к себе ребенка.

— Какая радость, какая радость!

И вдруг среди порыва радости его сердце сжалось от страха. Как глупо он делает, что идет вот так, под открытым небом, и несет красивого мальчика, которого может видеть каждый злой дух, случайно пролетающий мимо по воздуху! Он торопливо распахнул халат, спрятал голову ребенка у себя на груди и сказал громко:

— Какая жалость, что наш ребенок никому не нужная девочка, да к тому же еще и рябая! Будем молиться, чтобы она умерла.

— Да, да! — подхватила жена, насколько могла быстро, смутно понимая, как неосторожно они себя вели.

И, успокоенный этими предосторожностями, Ван-Лун снова принялся настойчиво расспрашивать жену:

— А ты узнала, почему они обеднели?

— Мне пришлось только одну минуту поговорить с глазу на глаз с кухаркой, которой я прежде помогала в работе, — ответила О-Лан, — и она мне сказала: «Дом Хуанов недолго продержится, потому что все молодые господа, — а их пятеро, — бросают деньги, словно мусор, где-то в чужих странах и посылают домой женщин, которые им надоели; а старый господин живет дома и каждый год берет новую наложницу, а то и двух; а старая госпожа за день выкуривает столько опиума, что золотом, которое тратится на него, можно было бы наполнить пару башмаков.

— Да неужели? — прошептал Ван-Лун, как очарованный.

— И потом третью дочь весной выдадут замуж, — продолжала О-Лан, — и дают за ней прямо царское приданое; его хватит на покупку должности чиновника в большом городе. Платья она хочет носить лишь из самого лучшего атласа, затканного узором, который делают в Сунчжоу или Ханькоу, и выписывает из Шанхая портного с целой свитой подмастерьев, чтобы платья у нее были такие же модные, как у женщин в чужих странах.

— За кого же она выходит при таких расходах? — спросил Ван-Лун в восторге и ужасе от такой траты денег.

— Она выходит замуж за второго сына шанхайского судьи, — ответила жена и после долгой паузы добавила: — Должно быть, они разорились, потому что старая госпожа сама говорила мне, что они хотят продать землю к югу от дома, как раз за городской стеной, где каждый год сажают рис, потому что земля хорошая и ее легко залить водой из рва под стеной.

— Продать свою землю! — повторил Ван-Лун, пораженный. — Значит, они в самом деле разорились. Земля — это плоть и кровь человека.

Он задумался, и вдруг ему пришла в голову новая мысль, и он хлопнул себя рукой по лбу.

— О чем я раньше думал? — воскликнул он, обернувшись к жене. — Мы купим землю!

Они посмотрели друг на друга: он — в восторге, она — в остолбенении.

— Но ведь земля… земля… — запиналась она.

— Я куплю ее! — крикнул он властно. — Я куплю землю у знатного дома Хуанов!

— Она очень далеко, — возразила жена в изумлении. — Нам придется итти целое утро, чтобы добраться до этого участка.

— Я куплю ее, — повторил он недовольным тоном, как ребенок, которому мать отказывает в просьбе.

— Хорошо бы купить землю, — сказала она миролюбиво. — Это гораздо лучше, чем прятать деньги в глиняную стену. Но почему бы не купить участка у твоего дяди? Ему очень хочется продать участок рядом с нашим западным полем.

— Эту дядину землю, — отвечал Ван-Лун громко, — я и даром не возьму. Он уже двадцать лет снимает с нее урожай всеми правдами и неправдами и ни разу не удобрил ее хоть немного навозом или бобовыми жмыхами. Земля там словно известка. Нет, я куплю землю Хуанов.

Он сказал: «землю Хуанов» так же небрежно, как сказал бы: «землю Чина», — Чина, его деревенского соседа. Он теперь не ниже этих людей в неразумной, большой и расточительной семье. Он пойдет с серебром в руках и скажет без церемоний: «У меня есть деньги. Сколько стоит земля, которую вы хотите продать?» И он слышал свой голос, который говорил управляющему в присутствии старого господина. «Я не хуже всякого другого. Какая настоящая цена? Деньги у меня есть».

И жена его, прежде рабыня в кухне этой надменной семьи, будет женой человека, которому принадлежит участок земли, в течение ряда поколений возвышавшей дом Хуанов. О-Лан словно почувствовала его мысль, потому что сразу перестала сопротивляться и сказала:

— Ну, что же, давай купим. В конце концов земля хорошая, на ней сажают рис; она рядом со рвом, значит, у нас каждый год будет вода. Это уже наверно.

И снова улыбка медленно раздвинула ее губы, — улыбка, которая никогда не освещала тусклой глубины ее узких черных глаз, и после долгой паузы она сказала:

— В прошлом году в это время я была рабыней в доме Хуанов.

И они молча шли вперед, поглощенные этой мыслью.

Глава VI

Участок земли, который принадлежал теперь Ван-Луну, внес в его жизнь большую перемену. Сначала, когда он достал серебро из ямки в стене и отнес его в большой дом и удостоился чести говорить, как равный, с управляющим старого господина, им овладело уныние, почти сожаление. Когда он думал о ямке в стене, теперь пустой, а прежде полной серебра, которое ему не нужно было тратить, ему хотелось вернуть это серебро. И кроме того на этом участке придется много работать, и, как, говорила О-Лан, до него далеко — более «ли», — а это целая треть мили.

А кроме того, покупка земли не была тем торжеством, которое он предвкушал. Он слишком рано пришел к большому дому, и старый господин еще спал. Правда, был уже полдень, но когда он сказал громко:

— Доложите его милости, что у меня важное дело — денежное дело! — то привратник ответил решительно:

— Ни за какие деньги я не соглашусь разбудить старого тигра. Он спит со своей новой наложницей, ее зовут Цветок Персика, и она у него только три дня. Мне не так надоела жизнь, чтобы я стал его будить.

И потом он добавил, коварно теребя волосы на бородавке:

— И не думай, пожалуйста, что твое серебро разбудит его: серебра у него всегда было вдоволь, с тех пор, как он родился.

Наконец оказалось, что дело нужно улаживать с управляющим старого господина, жирным плутом, у которого руки отяжелели от денег, прилипших к ним по пути. Иногда Ван-Луну казалось, что серебро ценнее земли. Всем видно, что серебро блестит. Да, но какая это была земля! В один пасмурный день, на второй месяц Нового года, он пошел посмотреть на нее. Еще никто не знал, что участок принадлежит ему, и он пошел один смотреть землю, длинную полосу тяжелого черного ила, которая тянулась по краю рва, окружавшего городскую стену. Он старательно вымерял шагами землю: триста шагов в длину и сто двадцать шагов в ширину. Четыре камня все еще отмечали пограничные углы на межах, — камни, украшенные большими знаками дома Хуанов. Что же, это он переменит. Он выроет камни и поставит другие, со своим именем, — не сейчас, потому что еще не время людям знать, что он разбогател и купил землю у большого дома, но позже, когда он еще больше разбогатеет. Смотря на эту длинную полосу земли, он думал: «Для обитателей большого дома она ничего не значит, эта горсть земли, а для меня она значит очень много!»

Потом мысли его переменились, и он начал презирать себя за то, что маленькому клочку земли он придает такое большое значение. Ведь когда он с гордостью рассыпал свое серебро перед управляющим, тот пренебрежительно встряхнул его на ладони и сказал: