Страница 21 из 52
— Да, — сказала Вера и скомандовала: — Собирай вещи, через час приедет извозчик.
Даша не стала спорить и расспрашивать Веру о таинственном третьем пассажире, а принялась собирать вещи в чемодан.
— Ты что делаешь? — спросила Вера, глядя, как Даша пытается запихнуть в него свои вещи.
— Пакую вещи, — сообщила Даша и спросила: — А что?
— Возьми, вот, — сказала Вера и подала ей мешок.
— В нем же всё помнётся, — возразила Даша.
— А чемодан у тебя отберут через десять минут, — убеждённо сообщила Вера. Даше ничего не оставалось, как переложить свои вещи в мешок.
В дверь постучали, и Даша пошла к двери. Открыв её, Даша увидела невысокую женщину средних лет в черном подряснике, опоясанном поясом, на котором висели чётки, а голову закрывал такой же чёрный апостольник, под которым угадывалась скуфейка.
— Верку позови, — властно сказала женщина, озираясь на голые стены. Даша потопала во вторую комнату и шепнула Вере: — Там к тебе какая-то монашка пришла.
— А Василиса! — воскликнула Вера, когда увидела женщину и троекратно с ней поцеловалась.
— Принесла? — спросила она, и Василиса вытащила из мешка чёрные одежды.
— Переодевайся, — приказала Вера, и Даша растерянно спросила: — Зачем?
Вера посмотрела на неё, как на юродивую и спросила: — Дашка, ты дура?
— Не богохульствуй! — грозно сказала Василиса, но по блеску её глаз Даша поняла, что у Веры с монахиней полное взаимопонимание. Видимо, она была из ближайшего Никитского монастыря на их улице. Василиса помогла Даше облачиться в подрясник, на голову водрузила апостольник, а поверху надела пальто.
Одевшись, Даша увидела Веру, которая крутилась возле не проданного зеркала. Чёрная форма ей несказанно шла и если Вера хотела замаскировать в себе девушку, то церковные одежды делали обратное – в них она выглядела сексуально. Даша глянула на себя и увидела, что её бледное лицо только оттенялось апостольником, делая её загадочной.
«Напрасно мы вырядились», — с сожалением подумала она, но делать было нечего: взяв мешки, они вышли на улицу дожидаться извозчика. Товарищ уполномоченный, подошедший к ним, пытаясь выяснить, что делают монашки возле вверенного ему подразделения, с удивлением узнал Веру и Дашу, отчего у него полезли глаза на лоб.
— Вы куда? — спросил он, глядя на Веру: видно она вызывала в нём отнюдь не железнодорожные мысли.
— В монашки идём, — театрально закатив глаза, грустно сказала Вера и, глянув на уполномоченного, сказала: — Извёл нас, ирод!
— Да я ... вы погодите ... мы в комитете как-нибудь решим ... — начал ответственный товарищ, но Вера поцеловала уполномоченного в щёчку и трагически сказала: — Прощай, любимый!
Видимо, Вере роль так понравилась, что она пустила слезу, но продолжения спектакля не последовало, так как подъехал извозчик, и они забрались в бричку.
— Береги наш дом, — наказала Вера своему неожиданно созревшему любимому и Даша по его глазам поняла, что тот воспринимает всё всерьёз.
— Прощай, коварный обольститель, — никак не успокоившись, бросила Вера и, спрятавшись за Дашу, уткнулась в её плечо, сотрясаясь от смеха.
Они приехали на Брянский вокзал и, расплатившись с извозчиком, потащились искать поезд. На перроне возле него толпилась куча народу, а весь поезд был набит битком.
— Господи прости! — сказала монашка и поперлась вперёд, выкрикивая во весь голос: — Посторонись, Христа ради, родимые!
Какая-то дама в кожаной куртке и красной повязке на рукаве, увидев монашек, несмотря на свою пролетарскую принадлежность, сжалилась над ними и втиснула их в теплушку, где сестёр и Василису затолкали в угол, подальше от буржуйки. Все нары были заняты, так что они устроились в проходе, прижавшись друг к другу спиной.
Рядом с ними расположился молодой парень в солдатской шинели без знаков отличия, из-за ворота которой выглядывала вышитая украинская рубашка. Довершая его непонятный образ, на голове у парня красовалась папаха-кубанка, верх которой был подбит красным сукном.
— Барышни, вы замёрзнете напрочь, — улыбаясь, сообщил он Вере, — прячьтесь ко мне под шинель, вместе теплее.
Василиса неодобрительно посмотрела попутчика и скорчила Вере предупредительную рожу. Та ответила аналогично, а парню улыбнулась и сказала: — Мы, как-нибудь сами!
Поезд, прогудев пару раз, застучал колёсами, успокаивая пассажиров, и те занялись самым необходимым, что присуще дорогам: разворачивали котомки и жевали, что Бог послал. В теплушке разнеслись запахи и Вера, не вытерпев, развязала и свой мешок, сунув Даше и Василисе по паре бутербродов с колбасой.
Глянув на попутчика, она сунула бутерброд и ему, несмотря на выразительные жесты Василисы. Тот поблагодарил и взял, а когда они прожевали бутерброды – высыпал из кармана пригоршню шоколадных конфет в бумажной обёртке, буркнув равнодушно: «Угощайтесь».
Их пару раз останавливали и выгоняли из вагона, проверяя документы. Попутчик, именующий себя Семёном, с интересом заглядывал через плечо в документ Веры, несмотря на то, что она, из баловства, переворачивала бумажку и прятала за пазуху.
Видимо, он всё-таки вычитал документ, так как на лице у него на мгновение возникло недоумение, а вот проверяющие, увидев чернильную печать их уполномоченного, сразу возвращали бумажку, лишь мельком взглянув на монахинь.
Несмотря на то, что октябрь в этом году был необычайно тёплым, когда наступила ночь, неизбежные щели выдували помещение. К утру, Вера сама собой положила голову на грудь Семёна, а Даша и Василиса с двух сторон её так придавили, что ей было не то что тепло, а жарко.
Окружённый женщинами Семён представлял собой необычное зрелище, так что утром монахинь рассматривали не как служителей Богу, а как гарем данного мужского индивидуума.
Остановились на какой-то остановке. Семён, вытащив из мешка медный чайник и котелок, бросил: «Я сейчас», — и выпрыгнул из теплушки. Любопытный народ вывалил наружу, боязливо не отходя от вагона. Чтобы размять ноги, Даша поднялась и тоже соскочила на землю.
На здании станции было написано «Брянск-Льговский». Было раннее утро. Солнце ещё не поднялось, и воздух был студёный. Вокруг бегали торговки с картошкой и огурцами. Даша собралась было разнообразить их меню, купив горячей картошки, и уже выбирала опрятную торговку , как вдруг её остановил появившийся Семён.
В руках он держал кипящий чайник и картошку в котелке.
— Зови Веру и Василису, — крикнул он Даше.
— Зачем? — не поняла она.
— Мы перебираемся в купе, — объяснил Семён и поторопил: — Быстрее, а то займут!
Вера предложение Семёна приняла с восторгом, а Василиса, пусть и недовольная, потянулась за ними. Они, действительно, поднялись в купейный вагон этого же поезда, и подобострастный проводник провел их в закрытое купе, где и оставил поражённых пассажиров.
Увидев, что монашки пялятся на него, Семён объяснил:
— Вам это ничего не стоит, — но, поняв, что дамы не уловили смысла, растолковал ещё раз: — Я не хочу сидеть в купе с пьяными мордами.
Данный аргумент успокоил даже Василису, а Семён, разряжая обстановку предложил: — Давайте пить чай! — и высыпал из карманов горку конфет.
— Вы что, работаете на конфетной фабрике? — удивилась Даша.
— Да нет, — сказал Семён, — проходил мимо разграбленного магазина и нагреб в карманы.
Столь явное признание в краже развеселило компанию и все дружно засмеялись. Даже Василиса.
В следующую ночь Даша и Василиса спали внизу, а Вера и Семён, хихикая, шептались на верхних полках. Убаюканная стуком колёс, Даша заснула с теплой мыслью, что в мире всё не так плохо.
Не напрасно Вера боялась ехать на Украину, так как она в это время бурлила, как кипящий казан, наполненный до краёв. Не успела Центральная Рада провозгласить в Киеве независимость Украинской народной республики, как сбежавшие в Харьков коммунисты сформировали 2 января 1918 года Украинскую рабоче-крестьянскую республику.